Вроде буткинского кружка! — не вытерпел Савва.

Ну да. Словом, всех тех, кому не нравились организационные принципы построения нашей партии, выдвинутые «Искрой», товарищем Лениным. Подлинные революционные силы Сибири были и остались с «Искрой», с

Лениным. Я напомню вам «Письмо к товарищам» нашего Союзного комитета, которое вы этим летом все читали.

Знаем, помним, — сказал Лавутин. — Что должна делать каждая социал-демократическая организация в данный момент? — вот какой вопрос в нем был поставлен.

Правильно, — подтвердил Лебедев. — Но я все же упомяну о главном. Способствовать всеми силами укреплению общерусского центра, который представлен «Искрой» и Организационным комитетом партии, — это раз. Два — поддерживать Сибирский союз как агента общерусского центра и ставить это на первое место в деятельности каждого комитета и каждой социал-демократической организации. И три — вся местная работа должна ставить на первый план интересы рабочего движения в целом.

Ясно: сначала обязательно общее, а потом свое, — живо блестя глазами, проговорил Мезенцев.

Продолжаю. Совсем недавно у нас в Иркутске состоялась первая конференция Сибирского союза, и она полностью приняла организационный план построения партии, о котором говорилось в «Письме к товарищам». Конференция единодушно решила безоговорочно поддерживать и революционные принципы «Искры», и тактические задачи, разработанные Лениным в книге «Что делать?». Вы видите, товарищи, как прочно складываются наши силы! От замкнутости и разобщенности мы идем к единой, могучей, общерусской революционной организации. К определенно сформировавшемуся центру. Это газета «Искра», которую мы любим, это товарищ Ленин, которому мы беспредельно верим. Товарищи, месяц тому назад закончился Второй съезд нашей партии. Создан Центральный Комитет, а газета «Искра» объявлена центральным органом партии.

Здорово! — обводя взглядом товарищей, сказал Лавутин. — Эго радостная весть! Теперь нам собирать силы станет легче. Есть вокруг чего объединяться.

А Ленин в руководящие органы вошел? — спросил Ваня Мезенцев.

Вошел, — подтвердил Лебедев.

Хорошо! Вот это хорошо! — послышались восклицания собравшихся.

Да, Ленин — твердая опора всей нашей партии. — Лебедев вернулся на свое место к столу. — А теперь последнее и тяжелое для нас сообщение: делегаты нашего Сибирского союза на съезде партии выступали против «Искры», против товарища Ленина…

Ты шутишь, друг? — поднялся Лавутин.

Не может быть! — крикнул Ваня Мезенцев.

Василий Иванович! Да ты сам только сейчас рассказывал, что Сибирский союзный комитет целиком поддерживает «Искру» и товарища Ленина, — возбужденно проговорил Петр, — и конференция Сибирского союза тоже. Да и все всегда так считали.

А как же иначе считать? — крикнул Пучкаев.

Кто пойдет против «Искры», против Ленина? — Савва так и горел румянцем от негодования.

Лебедев поднял руку:

Спокойнее, товарищи! И тем не менее это так.

Предательство! — ударил кулаком по столу Порфирий.

Кто они, делегаты эти? — спросил Лавутин с какой-то глухой угрозой в голосе. — Кто?

Право такое кто дал им? — Ваня Мезенцев смахнул рукой карты со стола. — У кого они спросились, чтобы так выступать?

Товарищи, они ни у кого не спросились, — сказал Лебедев, и обычно веселый блеск его глаз стал холодным и строгим. — Не только вы, ни в одном порайонном комитете не знают, кто были нашими делегатами на съезде.

Да как же это так? — вырвалось у Петра.

Без всяких полномочий? Назвались и поехали? — Ваня Мезенцев вскочил. — Это действительно предательство!

— Они имели полномочия, — чеканя каждое слово, сказал Лебедев, — но эти полномочия были выданы единолично и «единогласно» их другом из Союзного комитета Гутовским. Он подписал им мандаты! Как это получилось? Он в этот момент оставался один в Союзном комитете. Не спросив больше ничьего мнения, он выписал своим друзьям документы. Об этом Гутовский и потом никому не сказал ни слова. Выходит, не социал-демократы Сибири послали своих делегатов, а Гутовский — своих единомышленников.

А кто он такой, Гутовский этот? — спросил Пучкаев.

Товарищи, это самый заядлый экономист, человек, который все время борется против линии «Искры». А Буткин в Союзном комитете держит связь именно с Гутовским. Теперь скажите мне: есть общее в том, что прячется Буткин и что он очень спешит выступить на массовке? Мне кажется, что есть. Готовится какая-то новая подлость. Буткину хочется непременно выступить без меня. Почему? Выступить — и уехать, чтобы избежать столкновения со мной на глазах у рабочих. Он рассчитывает, что первое впечатление у рабочих — впечатление от его речи — останется самым сильным, и если впоследствии я выступлю против него, но без него — это будет воспринято как попытка очернить человека, который не может ответить. Поэтому, товарищи, мы завтра должны дать ему бой!

Дать бой именно на глазах у рабочих, чего он так боится. Но нельзя напугать его раньше времени — тогда он просто притихнет и уйдет от разгрома. А мы должны разгромить его! Для этого надо дать возможность ему раскрыться. Товарищи, вы поняли меня? Я должен быть там, слышать все, что, станет говорить Буткин, но он не должен раньше времени видеть меня и знать, что я тоже на массовке. Как это сделать?

Очень просто, — предложил Петр. — На уватских лужайках много кустов. Я заранее посмотрю, как там лучше расположиться, а… скажем, Савва, встретит тебя на тропинке и поставит куда надо. Сделаем так, чтобы и народ, кроме нашего, что здесь вот сейчас, возле тебя не собирался.

Могу я провести, — сказал Порфирий, — я там каждый вершок земли знаю.

Правильно, — одобрил Петр. — Годится такой план, товарищ Плотников?

Годится, — согласился Лебедев, — а детали мы продумаем.

Ну и подлец все-таки этот Буткин! — протянул Лавутин. '

И почему же это он так свихнулся? — спросил Кузьма Прокопьевич.

Нет, не свихнулся он, — возразил Лебедев. — Все это развивается последовательно. Было время, когда он от чистого сердца помогал революционному движению, как мы его понимаем, и даже репрессиям за это подвергался. И все дело в том, что на некоторые, определенные цели его взгляды совпадали с нашими, он боролся с нами вместе за эти цели. А жизнь идет вперед, и появляются новые задачи и цели. И тут оказалось, что наши взгляды начали расходиться. Против народничества мы выступали вместе, а диктатуры пролетариата, социальной революции Буткин уже не хочет. Он считает, что все рабочее движение должно ограничиться борьбой за экономические интересы да за мелкие реформы политического характера. Это тоже революционная деятельность, но Федот, да не тот. Нам не это нужно! Нам нужна вся власть. И никаких компромиссов, никаких соглашений с нашими угнетателями! А с этим уже не согласен Буткин. Вот вам и его превращение. Сначала он боролся вместе с нами, потом с нами шел лишь по пути, потом открылись наши разногласия, а теперь он начинает борьбу уже против нас. Еще дальше вперед, к нашей цели, — и он станет нашим открытым и жестоким врагом. Где же «свихнулся» он, Кузьма Прокопьевич? Он не свихнулся. Он с самого начала складывался как наш враг, но раньше это было незаметно, а теперь раскрывается все яснее.

Растолковать ему, — пробормотал Кузьма Прокопьевич.

Нет, — резко сказал Лебедев, — этого не поправишь, не научишь. Это — сейчас уже враг. А с идейными нашими врагами мы не должны искать примирения, мы должны разбивать их! Я недавно вернулся из Петербурга, там встречался с товарищем Арсением, который был делегатом на съезде партии. Я расскажу вам, что произошло на съезде…

Лебедев пришел к Мирвольскому поздно, когда весь город уже спал глубоким сном. Алексей Антонович, набросив на плечи демисезонное пальто, весь вечер до прихода Лебедева просидел в палисаднике. Тревожного не было ничего. Ольга Петровна выбежала из кухни только на несколько минут, чтобы поздороваться с Лебедевым, появление которого в их доме всегда ей доставляло искреннюю радость.