И он действительно утер.

Прибыл поезд с востока. Как всегда, Порфирий подкатил к багажному вагону свою тележку. От него приняли посылки и брезентовые мешки с почтой. А потом багажный раздатчик, уже знакомый Порфирию, весело крикнул:

Ну-ка теперь ты подставляй свою горбушку. Выдержит? Нет?

И вдвоем они пододвинули огромный ящик.

— Маннбергу? — привычно спросил Порфирий. Багажный раздатчик глянул на адрес.

Нет, Кирееву, — сказал он. — И тоже от Киреева.

Ага, — усмехнувшись, отозвался Порфирий, хотя углами своими ящик сразу больно врезался ему в плечи.

Пошатываясь, он понес ящик к тележке. Весовщик его поторапливал:

Айда скорее! Отвезешь — мне надо поезд еще проводить.

От натуги глаза Порфирия налились кровью. Он шел осторожно, боясь уронить ящик и боясь им свернуть себе шею. Надвигались сумерки. С серого, пасмурного неба падали первые снежинки. По платформе, сталкиваясь, сновали люди. Тут были и пассажиры с поезда, и торговки с корзинами, наполненными снедью, и праздная молодежь, пришедшая погулять, позубоскалить возле поезда. Все это плыло перед Порфирием как в тумане. Опустив ящик на тележку и дрожащей рукой стирая со лба испарину, он выпрямился. И тут перед его мутным взглядом, исчезая в толпе, вдруг промелькнула… Лиза. Ему показалось, что она сошла с подножки вагона и направилась в зал ожидания для пассажиров третьего класса. Порфирий торопливо протер глаза, бросился вперед — нет, все незнакомые лица! Его сердито окликнул весовщик:

Куда тебя понесло? Забирай остальную почту — и едем.

Порфирий сбрасывал на тележку мешки, мелкие ящики, а сам все шарил глазами по платформе. Лиза?.. Неужели она? Или пет?

Он покатил тележку к багажной кладовой, оглядываясь все время через плечо. И опять ему показалось, в толпе мелькнула Лиза. Теперь она шла вдоль платформы. Конечно, это она! В какой-то старенькой серой курмушке, повязанная платком, и с маленьким узелком в руке… Едва втолкнув тележку в кладовую, Порфирий выбежал на платформу. Весовщик вслед ему прокричал ругательство. Поезду дали второй звонок. Расталкивая локтями пассажиров, сразу заспешивших к вагонам, Порфирий пробежал вдоль всего состава. Нет Лизы… Он побежал обратно. Зацепил какую-то торговку и вышиб у нее из рук корзину. Она запричитала, подбирая рассыпавшиеся по платформе яйца, сдобные пышки, соленые огурцы. Кругом весело засмеялись. Кто-то выкрикнул:

— А ну разойдись: бомба!

И торговки с визгом шарахнулись в стороны.

Дали третий звонок. Сильнее поднялась суматоха. Запоздалые поцелуи прощающихся, торопливые восклицания. Поезд тронулся, и толпа стала редеть. Где же Лиза? Осталась здесь или села в поезд и поехала дальше?

Порфирий еще несколько раз пробежал по платформе, зашел в зал третьего класса. Нигде Лизы нет… Наконец, если это не Лиза была, все равно нет той женщины, что шла в серой курмушке, с узелком в руке. Но ведь и в поезд она тоже не села? Порфирий так внимательно следил за всеми вагонами. Неужели?.. Неужели он все-таки не заметил, как она поднялась обратно в вагон? Порфирий потер лоб рукой, припоминая. Он Лизу увидел тогда, когда поезд уже давно стоял у вокзала, — значит, она вышла из вагона не вместе с приехавшими пассажирами: те всегда сходят первыми. Потом она пошла в зал третьего класса, потом направилась бесцельно вдоль платформы… Да, так гуляют на станциях только те пассажиры, которые едут дальше. Как он сразу не понял этого и не вцепился в подножку поезда! Там бы он прошел по всем вагонам, и он нашел бы ее. Если она проехала мимо сейчас, значит навсегда!.

И все же еще какая-то надежда теплилась в сердце Порфирия. А может быть, она сошла с поезда, здесь осталась? Надо искать, искать скорей.

Да чего же он стоит на платформе? Лиза, конечно, сначала пойдет к себе на заимку. Надо быстрее перебежать на ту сторону станционных путей, и там, пока тропинка еще тянется по открытой елани, он настигнет ее… Пригибаясь под загородившими запасные пути товарными поездами, Порфирий перебрался на ту сторону станции. Совсем вечерело, но было видно еще, что на тропинке, ведущей к Уватским заимкам, нет никого. Войти уже в соснячок Лиза никак не успела бы. Все чаще кружились в воздухе пушистые белые снежинки, падали на тропинку и таяли. А по сторонам ее ноля становились все светлее и светлее. Порфирий повернулся лицом к станции. Надо было там поискать хорошенько! Он полез обратно под вагоны. Миновал один состав, другой, третий, четвертый.

Ему преградил дорогу движущийся поезд. Сам не зная зачем, Порфирий пошел с ним рядом, словно стремясь его обогнать. Колеса стучали на стыках рельсов, и в груди Порфирия назойливо отдавалось: «Та-та-та-та, та-та-та-та…» Наконец, обдав его особенно холодным ветерком, пролетел последний вагон; одетый в брезентовый плащ кондуктор с тормозной площадки что-то прокричал ему и погрозил кулаком.

Порфирий оказался у выходных стрелок. Увидел еще держащего ногу на чугунном балансе стрелки Кузьму Прокопьевича. Подбежал к нему.

Ты не видел Лизу?

Какую Лизу?

Жену мою…

Жену твою? Не знаю… Нет… Не видел.

Словно что осенило Порфирия. Как сразу он не подумал? Зачем же на ночь глядя Лиза пойдет к себе на заимку? Откуда она знает, что там люди живут, что там мать, вернулся муж? Она пойдет искать ночлег куда-нибудь в слободу. К кому? Наверно, к бабке Аксенчихе. Лиза жила у нее, бабка Аксенчиха Лизу любит. На ночь к себе всячески ее приветит, даже если Дуньча будет выкидывать свои фокусы.

Он шел теперь уже совсем темными улицами, печатая следы на припорошенных снегом деревянных тротуарах.

Вот и дом Аксенчихи. Порфирий постучал в окно, стал ждать у калитки. Вышел Григорий. Протянул недовольно:

— Я думал — кто! Чего так поздно людей беспокоишь?

Лиза моя у вас? Григорий гыгыкнул:

Схватился! Семь лет назад надо было спрашивать.

Сейчас, говорю, нет?

С крыльца тихонько крикнула Дуньча:

Ты с кем там, Григорий?

Порфирий жену потерял, ищет, — захохотал Григорий.

Ишь ты, жену ищет, — в голос ему отозвалась Дуньча. — Кликнуть работника, чтобы взашей ему?

Я и сам поддам хорошо, коли полезет, — сказал Григорий. — Так чего тебе здесь надо?

Порфирий пошел обратно. Где еще искать Лизу, он теперь не знал.

Он вспомнил, что убежал, не спросившись у весовщика, и вот ходит уже сколько времени. Если тот обозлится, нажалуется начальству, Порфирия могут уволить или оштрафовать.

Кладовая уже была закрыта. Порфирий заглянул на часы в зале третьего класса. Сорок минут как кончилась смена. Ночных поездов сегодня не будет, весовщика оп не увидит до утра. Что ж, надо идти домой.

Снег все падал, густой, мягкий. Теперь он не таял и па тропинке. Елань была, как зимняя, белая-белая. И от этого даже в пасмурной ночи было светло. Начинался ветерок.

Порфирий остановился у крыльца, вглядываясь в его пастил, не отпечаталась ли на снегу чья-либо нога. Нет, на крыльцо не поднимался никто. В окне теплился желтый огонек, его с ужином ждала Клавдея. Он вошел в избу, недоверчиво окинул взглядом пустые углы, устало сбросил с плеч промокшую куртку, повесил ее на гвоздь у двери. Клавдея нагнулась к шестку, стала отодвигать заслонку печи. Порфирий тронул ее за плечо.

Сегодня я видел Лизу.

Лизаньку? Ты видел? — Заслонка вывалилась из рук Клавдеи. — А где же она?

Не знаю. Наверно, проехала… мимо… — с усилием выговорил Порфирий.

Сел к столу и закрыл ладонями лицо.

За окном порывисто вздохнул ветер. Сорвалось с деревянного гвоздя и резко стукнуло о доски крыльца коромысло. Стук больно отозвался в сердце Порфирия. Он отвел ладопи. Глянул в темное окно. Там плясала метелица. Но ветер, стремительно налетев, уже успокаивался, и крупные мягкие хлопья спега теперь словно ласковой рукой гладили стекло.

Иногда весь день пасмурно, льет серый, тягостный дождь, а на самом закате вдруг проглянет солнце. Тогда нижний слой облаков становится ярко-желтым, словно по небу пролетела жар-птица и растеряла там свои перья. Отблеск этого света падает на вершины сосен. Бор вспыхивает золотым сиянием, оно заполняет все словно бы изнутри, и кажется, что не было ни пасмурного дня, ни косых полос холодного дождя и что это сияние никогда уже не погаснет.