Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Куда? Свободы, равноправия добиваться! — отрубил Петр.

Кузьма Прокопьевич потеребил свою бороду.

Я вот третьего дня был у кума моего Чекмарева Филиппа Петровича. Еще собрались рабочие. Приезжий там господин — фамилия так из памяти вон, Боткин, что ли, — подробно рассказывал… Получается очень точно у него: что перво-наперво не насчет свободы, а насчет заработков хороших думать нам надо, со свободы одной сыт не будешь.

Это потому так получается, — густо захохотал Лавутин, — что рассказывал не кто другой, а господин, — он подчеркнул последнее слово.

А чего? Ты его не шпыняй, — обиделся Кузьма Прокопьевич, — он умно говорил. Разберись насчет свободы и равноправия. С государем и с министрами за одним столом посидеть тебе, что ли, хочется?

Да по мне — так и ни государя, ни министров не надо. И сидеть нам с ними вместе за столом — делать нечего.

Ишь куда метнул! А власти-то должны быть?

Власть тогда будет наша, рабочая.

А! А! — вошел в азарт Кузьма Прокопьевич. — Ну, а какая это рабочая? Ну-ка, скажи!..

Да вот просто… будем государством управлять… и все…

Ну, как это просто? — не унимался стрелочник.—

Ты не вертись, ты объясни.

А так…

Как?

Фу-ты, язви тебя! — взбеленился Лавутин. — Вот пристал! Управимся, только бы власть нам в руки…

Все расхохотались. И особенно яростно хохотал сам Лавутин.

Насмеявшись, все серьезно заговорили о том, что для рабочих как воздух нужна воскресная школа и что, коли затеяли это, обязательно надо добиться у епархиального начальства права на ее открытие. А что же? Добровольные преподаватели — давать уроки не в служебные часы — найдутся. Со многими уже разговаривали. Люди сочувственно отнеслись. Не обязательно только учителя там должны быть. Важно, чтобы с образованием. Почему бы, например, врачу Алексею Антоновичу Мирвольскому не преподавать естествознание? Он очень отзывчивый человек. И мамаша у него образованная. Городским библиотекарем Галактион Викторович Сутуев служит. К нему даже на квартиру приди — не откажет, на квартире учить будет. Очень дельно говорит. Обязательно лекции в школе читать согласится. А уборку и всякие дела там по хозяйству меж себя и жен своих распределили бы…

Я сразу согласная, — вмешалась в разговор Груня. До этого она сидела молча. И теперь, когда все повернулись в ее сторону, растерялась. — А почему же нет? Ну, правда… Конечно… И сама бы поучилась.

Поучилась бы, — почесал в затылке Лавутин, — да вот за малым дело стало: за разрешением.

А пусть себе люди учатся, — сказала Груня, — хорошо это.

Что для нас с тобой, милая, хорошо, то для хозяев наших плохо, — вполголоса заметил Петр.

Лавутин втянул голову в плечи, поцарапал ногтем но скатерти.

Баранова обойти нам нельзя: городской голова! Через него надо действовать, — сказал он после паузы, — а он сам с духовным начальством будет разговаривать. Кого мы отправим с прошением к Баранову?

Думаю, двоих достаточно, — сказал Петр, — больше послать — напугается, решит — бунт подняли.

Я пойду, — сказал Лавутин. — Я это дело затеял, я и продвигать буду.

Мезенцев почти одновременно с ним произнес:

И я пойду.

Правильно, пусть Иван со мной идет, — заявил Лавутин, — он у нас незаметным слывет.

Пусть так, — согласился Петр.

И Груня замерла от страха и радости, что ее Ване поручено большое и важное дело.

Теперь вопрос второй, — сказал Лавутин. — Понадобится, к слову, опять нам всем вместе потолковать. Где мы собираться будем?

А чего тут думать? — оживился Кузьма Прокопьевич. — Давайте у Филиппа Чекмарева.

С приезжими господами беседовать? — отрезал Лавутин. — Спасибо.

Тот господин понятно все объяснял.

Понятно — еще не значит, что правильно, — вмешался Петр.

Да ты послушал бы сначала его, когда он снова приедет, — не сдавался Кузьма Прокопьевич.

Послушать я послушаю. А надо нам свой кружок организовать. Это будет вернее.

— Давайте у меня собираться, — предложил Ваня. И снова у Груни затрепетало сердце.

А что ж, здесь хорошо, — проговорил Петр, — давайте здесь.

А кто с нами беседовать будет? — спросил Кузьма Прокопьевич.

Петр выдержал паузу. Потер ладонью лоб.

Буду я.

А как же… если бы опять… приезжего этого?.. Может, его? Говорит понятно…

Об этом, Кузьма Прокопьевич, пусть он сам думает, кто и где его будет слушать. Как ты о нем рассказал, мне его слушать вовсе не интересно. Боюсь, и Филиппа он с толку собьет, — сухо сказал Лавутин и встал. — Спасибо за хлеб-соль, дорогие хозяева!

Вслед за ним распрощались и остальные.

После ухода гостей как-то особенно тихо стало в этой маленькой, чисто выбеленной и вымытой горенке. В кухне за переборкой тоненько напевал еще не остывший самовар. Груня носком ботинка поправила загнувшийся угол вытканного из ветоши половика. К ней подошел Ваня, обнял за плечи.

Радость для меня сегодня большая, — сказал он,

кладя себе на ладонь толстую, мягкую косу жены.

А у меня, Ванюша, радость-то! Еле дождалась, так сказать тебе хотелось… — она припала к мужу, заглядывая ему в лицо.

А у тебя какая радость?

Ты скажи мне сперва.

Грунюшка! Ты не поняла разве? Ты подумай: то-

варищи мне какое дело доверили!

А у нас с тобой… будет… маленький.

19

Вьюжно гудели вентиляторы. Падали на наковальню тяжелые кувалды, им тоненько подзванивали маленькие кузнечные молотке При каждом ударе снопами взлетали желто-красные горячие искры и сыпались на мягкий земляной пол черной окалиной. Едкий сизый дым наполнял все помещение.

Лавутин привычно и размеренно взмахивал пудовым молотом, акал при каждом ударе — тогда не так больно резало грудь — и отплевывал грязную, вязкую слюну, пока мастер отбрасывал в сторону готовую деталь и вытаскивал из горна новую болванку.

Железнодорожная магистраль от Шиверска к западу давно уже работала полным ходом: и днем и ночью по ней шли поезда, как насосом откачивали скопившиеся на складах купцов богатые грузы — никто не хотел везти теперь товары гужом. Дорога к востоку заканчивалась. Между Шиверском и Иркутском оставался небольшой разрыв. Сомкнуть его должен был Маннберг. Расчет теперь велся не на месяцы и годы, а на недели и дни. Оттого Маннберг и лез из кожи вон, чтобы в грязь лицом не ударить перед высшим начальством. Много мелких, но существенно важных заказов ему должны были выполнять шиверские мастерские. И Маннберг здесь находился теперь почти постоянно.

По проекту в Шиверске полагалось иметь оборотное депо и ремонтные мастерские среднего типа. Но постоянные корпуса для мастерских выстроены еще не были, цехи разместились во времянках, и оттого в них было особенно грязно и тесно.

Лавутин любил работу. Уж если он брался за молот, так не бросал вплоть до конца дня или до обеденного перерыва. Он уставал. Но в самой усталости для него было что-то приятное.

Не устанешь, так и не поешь со вкусом и не поспишь в свое удовольствие, — говаривал он и едко и зло издевался над лодырями.

Наткнется где-нибудь на праздно сидящего бездельника, сгребет его своими толстенными пальцами за ворот, поднимет одной рукой, как котенка, н спросит:

Бастуешь или лодыря празднуешь?

, Его уже знали и пробовали отвечать по-разному:

Бастую…

А что же ты тогда в одиночку? Бастуют все сообща.

Отдыхаю…

Ну, отдыхай, — и держит на весу бездельника, пока тот пощады у него не запросит.

А всерьез свою нелюбовь к лодырям Лавутин объяснял так:

Рабочему надо хорошо работать — это его честь. Хозяином недоволен — действуй организованно. Постановят все: не работать вовсе — бросай. Скажут: худо работать — волынь. А так, когда все работают, честь рабочую не позорь.

Но в этот раз он бил тяжелой кувалдой в добела раскаленную болванку без всякого увлечения, больше по привычке. Петра Терегпина еще с утра вызвали к начальству, и до сих пор он не вернулся. Лавутин досадовал, что не может вырваться на десяток минут, чтобы сбегать в соседний цех, где работал Петр, и расспросить о подробностях Ваню Мезенцева, — мастер все время стоял за спиной и торопил с заказом. Лавутпна тревожило: не вчерашний лп разговор на квартире у Мезенцева тому причиной? Если да, как он стал известен начальству? Не дрябленький ли это Кузьма Прокопьевич гадит? Больше не на кого думать.

24
{"b":"284676","o":1}