— Все хорошо? — спросил Фома.
— Я не знаю, — призналась Валерия, продолжая подрагивать. — Но ничего не спрашивай меня, ладно?
— Ладно, если больше не будешь бросаться под автобус.
— Ты, выходит, спас мне жизнь…
— Выходит…
— В Японии говорят… если ты спас кому-то жизнь, ты навеки теперь его господин…
— Мы не в Японии.
— А где же?..
— Здесь…
Ноги Валерии все еще казались ватными.
Фома взял ее под руку и они не спеша побрели вдоль узкого тротуара, мимо окон жилых домов…
Дома слишком близко располагались к улице, казалось, будто идешь по краю комнат, нарушая границы приватности живущих там людей.
Через много-много лет на месте этих старых штукатуренных желтых коробочек появится новострой с высотками и бетонными дворами.
Но пока эти покосившиеся бараки еще стояли, неудобно втиснутые с одной стороны в рынок, с другой — в улицу. Половину тротуара занимали старые клены, широко раскинув ветки над улицей и цепко ухватившись корнями в асфальт. Острые листочки уже распустились, — для них не могло быть ничего другого. Ветки задевали их с Фомой головы. Зеленые сторожи маленьких двориков. Их сметут в один день со всем прочим…
Лера разглядывала себя в отражении окон. Волосы на лбу и висках были мокрыми, выбились из косы и некрасиво торчали, лицо покраснело. Какой ужас постигает тот, кто оказывается перед лицом нервного срыва, — начиная криками и заканчивая вот этой вот физией, — думала она, удивляясь собственным мыслям. Но не потому ли так мало людей способны в критический момент оказаться рядом, протянуть руку, подставить собственную грудь под этот выплеск? Как правило, все бегут в страхе и омерзении. А еще чаще — бросают в несчастного камни. Добить, чтоб не мучился? Дай то Бог, чтобы в момент их собственного срыва, рядом все же оказалось плечо, загородившее от камней.
— О чем ты думаешь?
Валерия туманно взглянула на парня.
— Ни о чем.
Тротуар резко сворачивал влево, но Фома, продолжая крепко держать Валерию за руку, повел ее куда-то дальше через дорогу.
— Это мой бывший детсад, — он кивнул на открытые ворота. — Если нас не выгонят, давай посидим в тени.
Девушка не возражала.
На детской площадке пахло кухней, видимо она располагалась где-то поблизости, и Валерия снова почувствовала легкий прилив тошноты. Но ветерок в тени был нежный и прохладный, они сели на скамью и только теперь парень отпустил ее руку.
Какое-то время они молчали. По ноге Леры стали бегать муравьи, увидев это, Фома подул и они посыпались на землю. Ее это внезапно рассмешило.
Какой все таки мальчишка! А уже жизни спасает!
С трудом верилось, что ее мог сбить автобус. Да, по логике вещей Фома ее спас, но неужели, неужели в этой реальности, в этом сне она могла бы…
Скорее всего, очнулась бы в больнице с тысячью переломов, а еще оказалось бы, что в Совдепии не практикуют обезболивающее и все такое…
Она так тяжко вздохнула, что Фома снова спросил, о чем она думает.
Конечно, ему не все равно. Ему важно знать причину ее помешательства. Но что она могла сказать этому парню? Что не должна тут находиться, что она не та, за кого ее принимают, что встречает живыми людей, которые давно уже покоятся с миром? Что всего этого нет и не может быть?
Фома поднял с земли тоненький прутик и начал погонять настырных муравьев, взбирающихся им на ноги. Этот мальчишка и сам не понимает, что оберегает кого-то, пусть каким бы обычным делом это не казалось. Для него все так просто. Все же, заключила Валерия, способность позаботиться о ком-то еще — особое качество. У большинства оно не работает.
— Что-то напугало тебя? — спросил он. — Я знакомил тебя с ребятами, ты посмотрела на Глеба и поменялась в лице. Я не уверен, но мне показалось…
— Расскажи мне про него, — попросила Валерия осипшим голосом.
— Про Глеба? Ну… Его отец полковник. Тут все ясно, да?.. Он гоняет, как и мы с ребятами, но держится особняком. У него свои механики, свои друзья, отдельный гараж… Но моя «Ласточка» все равно круче. И вообще, с этого то все и началось. Еще год назад его мотоциклы вообще не интересовали. Мы дружим с первого класса, но тут он достал просто! Одеваться начал как я, мотоцикл такой же подавай! Его папаша тоже связи имеет нехилые, но за моим не угнаться. Теперь со своими механиками пытается превратить «Яву» в «Харлей». Смешно.
— Но ты разве не того же добиваешься? — спросила Валерия. — У вас соперничество?
Парень фыркнул:
— Глеб мне не соперник!
— И он ездит без шлема?
— Все ездят без шлема.
— Тебя я видела в шлеме несколько раз.
— Ну, это, во-первых, из-за тебя, — признался Фома. — Да и матери обещал.
— Глеб, значит, тоже участвует в гонках?
— Пока еще нет. Почему ты про него расспрашиваешь? — В его голосе послышалась нотка ревности. — Я чего-то не знаю? Почему ты не говоришь мне, в чем дело?
— Фома, скажи, эти гонки как-то можно отменить? — задумчиво поинтересовалась Валерия.
— С какой стати?
— Например, чтобы кто-нибудь не пострадал…
— Фигня это все! От чего пострадать?
Она не ответила, чувствуя, как разрастается головная боль. Запах жареной рыбы становился просто несносным.
— Я хочу уйти отсюда. Мне нехорошо. Сейчас бы послушать музыку, — она многозначительно взглянула на парня.
— Тогда пойдем, — он подал ей руку. Лера решила, что это лишнее, встала и просто молча пошла вперед.
Фома всю дорогу поглядывал на нее, — то ли ожидая нового взрыва, то ли пытаясь отгадать ее мысли…
— 36
Она сидела на стуле в гараже и, поставив перед собой большую картонную коробку, перебирала пластинки. Фома принес ей чаю, сетуя на то, что сахар опять кто-то выжрал.
— Как раз идеально, я пью без сахара, — кивнула она, поставив чашку рядом на пол.
— И почему я не удивлен? Все не как у людей…
— Я не видела здесь раньше Моррисона, — удивилась Лера. — Ты его прятал, что ли? Это именно то, что нужно!
— Я не все пластинки сюда приношу, знаешь ли.
— Только те, которыми хвастаешься? — Она как ни в чем не бывало подтрунивала над ним, ее голос звучал весело, хоть она и выглядела взъерошено, как будто недавно проснулась. Косу Валерия переплела, но лицо оставалось еще немного опухшим.
Фома поставил пластинку, она попросила его найти «Riders On The Storm».
Запись зашумела раскатами грома и атмосфера гаража мгновенно переменилась, отбросив их куда-то очень далеко.
Это было и прошлое, и настоящее, и будущее. Все и ничего в одночасье.
Словно натянутая пружина, наконец, выстрелила в ее душе. Валерия сладко вздохнула, закрыла глаза и откинулась на спинку стула, как наркоман, принимающий свою дозу. Когда песня закончилась, она попросила пустить ее еще раз. А потом еще.
Все таки хорошо, что в этот момент в гараже больше никого не было.
Лера приоткрыла глаза и сквозь призрачную дымку увидела силуэт Фомы. Высокий, юный и такой стильный в своей «косухе». Он стоял напротив, скрестив руки на груди, с поднятой к губам чашкой и внимательно изучал ее.
— Ты знаешь, о чем эта песня? — спросила она.
— Я понимаю то место, где он поет, что девушка должна любить своего парня.
Валерия хрипло засмеялась и процитировала:
— Мы рождены в этом доме, мы брошены в этот мир, как собака без кости, актер, играющий в одиночестве…
Он задумчиво смотрел на нее.
— А что это значит?
— Наверное то, — ответила она отстраненно, — что все мы что-то ищем, думая, что нам выпала особая звезда. А в действительности, мы воюем с собственным одиночеством. И дорога никогда не кончается, и эти поиски никогда ни к чему не приведут… Живи одним мгновением, потому что… — Лера замолчала. — Потому что и этого когда-то не будет…
Песня доиграла и они продолжали какое-то время слушать тишину. Потом Валерия попросила поставить для нее «Whitesnake».
