— Согласен…

— Вот видите. Представьте теперь, что капитан, которому поручено воспитывать юных орлов, собственным строгим примером демонстрировать волю, направлять и курировать — сам нарушает правила. К примеру, поощряет рядовых, способных принести ему некую материальную выгоду и унижает способности других, хотя они могли бы пригодиться службе. А в тех случаях, когда солдат умеет поддержать сослуживца, подставить ему плече и не бросить, что является ценностью и достойно награды, выставляет его пример как нечто позорное… Вы представляете, что это за армия? Заслуги куплены, капитаны нарушают устав, мужество и доблесть не в почете, мораль искривлена… Кому защищать родину? Но, к счастью, над капитаном всегда есть майор, а над майором… В общем, дисциплину формирует весь состав. А если проблемы возникают у состава, существуют целые министерства, способные исправить ситуацию.

Возникла тишина. Лера прижала руку ко рту, чтобы не выругаться вслух. Правду говорят, бывших майоров не бывает. Отец являлся лучшим образцом чина и строгости. Она вообразила побледневшее, покрасневшее, и, в конец, поголубевшее лицо директора. Произнесенная речь служила молотом, ударившим по всем слабым местам работы его коллектива. Военный пример не нуждался в переводе. Линия ясна. И к такому разговору директор точно не был готов.

— Но… — губы его как будто дрожали, мешая ему связно выражаться. — Вы имеете в виду… У нас приличная школа, мы стабильно занимаем четвертое место по успеваемости, это не так уж плохо среди десяти школ города. Мы стараемся, и я верю, что скоро займем как минимум второе, а то и первое место. Мы к тому идем… Конечно, не все идеально, как хотелось бы. Но преподаватели, уверяю вас, хорошо образованы… Они делают все от них зависящее. А что касается примера… я стараюсь это контролировать. Строгость присутствует, вы сами знаете, без этого нельзя. Но у капитанов есть выдержка, — он хохотнул, — я помню, помню свою службу, да… А преподаватели женского пола, ну, сами поймите… Трудно всех держать в одной узде, это же подростки… Они хулиганят, спорят, срывают уроки… И кто, если не родители, способны контролировать их поведение?

— Вы говорите про разные уровни воспитания. Родители воспитывают личные качества, школа — социальные. Они связаны, бесспорно. Плохой пример родителей гораздо пагубнее, но это не снимает ответственности с педагога. Ведь если ребенка еще и в школе ничему не научат… Вы меня понимаете. Строгость — это хорошо, но не тогда, когда она переходит в грубость. Учитель должен быть справедлив, и не забывать самого важного — какова его миссия в этом деле. Вы правы, это подростки. С ними непросто. Но кто же еще, если не мы с вами? Уж если мы нарекли себя родителями, а вы — педагогами. Это наше обоюдное дело. Мы подарили обществу человека, а общество должно помочь ему занять свою нишу.

— Я с вами совершенно согласен… Да-да-да… Вы так хорошо сказали! Почему вы не состоите в родительском комитете? Я уверен, вы могли бы вдохновить и наших учителей…

— Я подумаю о вашем предложении. Если здоровье позволит…

— Да-да, простите. Я забыл, Валя говорила об этом… Что ж… кто не пробует курить в ее возрасте? Будем честны. К тому же ее подбили эти мальчишки! Сомневаюсь, что она решилась бы на это сама… Про способности модистки я рад слышать, но, кажется, возникло недоразумение с учителем, либо я не до конца разобрался… В остальном тоже разберемся, я ни секунды не сомневаюсь. В общем, мы вас позвали только затем, чтобы убедиться, что все под контролем.

— Классный руководитель говорила об исключении.

Снова неловкая заминка.

— Это… это она сгоряча, поверьте. Очень близко к сердцу принимает. Какое исключение? Оценки хорошие… До сих пор и поведение не хромало. Речь идет только про воспитательную беседу.

По звуку Валерия догадалась, что они все дружно поднялись. Директор пробежался с ними до двери, потряс отцу руку.

— И все таки было бы замечательно, если бы вы смогли принимать участе в родительском комитете…

— Я не обещаю, но приму к сведению.

Лера, наконец, опомнилась. Рванула от двери так быстро, что ударилась головой о косяк, — в глазах засеребрило. Почти вслепую, выставив вперед руки, выскочила в коридор. Там, над головой снова загромыхал звонок.

Все еще ловя глазами искрящиеся снежинки, частично оглохнув, она не смогла сориентироваться, куда ей бежать дальше. Черт. Это, выходит, они говорили о ней целый урок!

Ручка двери воткнулась ей в спину. Она испуганно отпряла.

Кто-то охнул, это оказалась мама. Лера почти забыла, что она тоже здесь, она не проронила при беседе ни слова.

— Валь? Ты что тут?

— Урок закончился.

— Так скоро?

— Угу.

За ней вышел отец.

— Я же просил не пропускать уроки, — напомнил он.

— И все таки… — веско шепнула она, — я должна была знать…

— Я почти не сомневался, — кивнул он и приобнял жену за спину. Коридор очень быстро заполнялся, они не спеша спустились вниз, Лера проводила их на улицу.

— Он решил, что ты обратишься куда-то с жалобой?

Отец пожал плечами.

— По крайней мере о своем персонале он знает больше, чем я рассчитывал. Это радует. Не люблю обсуждать чьи-то недостатки.

— Ты прям настоящий полковник, пап, — заулыбалась Лера, но он строго посмотрел на нее.

— О чем это вы там шепчитесь? — спросила мать. — Сейчас прозвенит звонок, а ты еще на улице, беги в класс!

Лера попятиться обратно ко входу, хитро подмигивая:

— А вы в ресторан! Немедленно!

— В своем уме? — Мать покачала головой. — Вот ребенок.

— Немедленно! — повторила Лера. — Вы самая красивая пара на свете!

— Ты это слышал? Вот подлиза, — засмеялась мать.

— Ресторан!

— Не волнуйся, мы сами решим, как время провести, — махнул отец. — Ступай на урок, задира!

Чуть не спотыкаясь от нахлынувших чувств, Лера развернулась и побежала в школу.

В кабинете математики было совсем уж мрачно. За окном — хмурый полдень. Учительница в дурном, как водится, настроении. Раскачивается на стуле, жует какую-то булку, что лежит на раскрытой книге, отщипывая по кусочку. Долго прицеливается над журналом кого вызвать к доске, стреляет глазами, как в тире. Несколько раз выразительно вперилась в Леру и практически не осталось сомнений, что сейчас ей устроят публичное бичевание.

Но выбор пал на Надю.

— Давно я тебя, Фролова, не вызывала к доске. Может, ты больше не отличница…

Надя вздрогнула, встала, ухватившись за парту, и, стараясь ни на кого не смотреть, пошла исполнять задание.

Под пристальными взглядами всего класса она периодически застывала с занесенным мелком, учительница преувеличенно вздыхала, мол, долго думаешь. Потом Надя поняла, что где-то ошиблась, попыталась стереть ладонью несколько цифр, растерла мел, получив мутное пятно на доске. Стала искать мочалку, которой не оказалось на месте. Видя ее замешательство, класс принялся за издевки:

— Языком!

— Да вытри уже юбкой, все равно тряпка.

Надя вытерла пятно рукавом. На первых партах ехидно захихикали. Лера почувствовала, что краснеет. Малолетние упыри! Посмотрела на учительницу, которая продолжала равнодушно щепать булку. Мочалка лежала на окне, на расстоянии вытянутой руки от нее. Но она делала вид, что не знает об этом.

В конце концов проронила:

— Тихо вы, это ее единственная одежда. А до лета еще далеко.

— А при чем тут лето? — спросил кто-то.

Училка притворилась удивленной:

— Как при чем? Чтобы в речке за год откиснуть. Да, Фролова?

Класс зашелся не на шутку. Надя низко опустила голову, стоя ко всем спиной. Лера видела как дрожат ее острые плечи. С каждой новой репликой голова девочки вжималась все сильнее.

— Что такое год, да, Фролова? — продолжала математичка под общее веселье.

Валерия ощутила такую ярость, что сделалось больно. Поймала на себе взгляд ведьмы, та смотрела с откровенным триумфом. И даже показалось, что это все из-за нее, что Надю унижают, дабы допечь ей! Лера ответила горящим взглядом. Подожди, кикимора, придет и твое время!