— И? — выдавила с усилием.

Фома напряженно смотрел в окно, сжимая губы.

— Он окуда-то узнал про наши гонки! — Когда он повернулся к ней, Лера так испугалась, что прижала ладони к лицу.

Он снова отвернулся к окну и небрежно дернул плечом:

— Пришлось дать зарок, что я не буду участвовать… Эдика жалко. Он ради всех старался…

Как бы ей не было сейчас противно и злостно, сколько бы она громов и молний не просила она послать на свою голову, все же облегченно вздохнула, стараясь только, чтобы он не услышал.

— Ну хоть мать переживать не будет… — отозвался парень с напускным благоразумием. — И со школы не выгонят. А то в этот раз меня предупредили серьезно, не так как раньше, когда забавы считались по праву детскими. Теперь я не просто дисциплину нарушаю, а прямо таки закон! Конечно, через два месяца я могу делать, что угодно, когда заберу аттестат…

— Но разве это так уж страшно? — спросила Валерия. — Вот тогда и проведете свои гонки…

Он покачал головой.

— Это не от меня зависит.

— А что Глеб говорит? — Как бы Лера не старалась, а все же чертовски трудно оказалось спросить это ровным голосом.

— А что Глеб? — На лице мальчишки мелькнула хитрая усмешка. — Я его отмазал. Сказал, что он и не думал участвовать, мотоцикл не подходящий. Так что, если Эдик все-таки устроит соревнование — пролетаю только я…

На какой-то момент Валерия словно лишилась дара речи, но потом по мышцам пробежало что-то горячее, венка на виске быстро запульсировала и девушка резко выдохнула:

— Какой же ты остолоп! Как ты мог? Фома, ну почему ты такое ходячее западло?

Фома с удивлением посмотрел на нее и прищурился:

— Почему это я ходячее западло?

— Зачем ты это сделал? — Она едва сдерживалась, чтобы не закричать. — Ну зачем? Он же твой главный соперник!

— Нет, — парень спокойно покачал головой. — Я не участвую, так что все справедливо. Он мне не соперник.

— Справедливо, говоришь? — Задыхаясь от злости и бессилия, Валерия стала пятиться назад. — Ты даже не представляешь, что ты наделал…

Она развернулась и стремительно побежала назад в холл, к лестнице, взлетела по ступеням наверх, как на пружинах. Тут же налетела на дежурного. Старшеклассник с красной повязкой на предплечье схватил ее за руку, но сразу отпустил, узнав по портрету на «Доске почета». Кивнул только, чего, мол, гоняешь. Лера ничего не ответила, растерянно оглядываясь. Тогда он приложил палец к губам, показав, чтобы она шла тихонечко.

Уже через три ступеньки Лера снова побежала.

Она металась по коридору перед дверью, где занимался ее класс, пока не прозвенел звонок. В тот момент, когда двери распахнулись и одноклассники хлынули на нее волной, она как в самом страшном сне повторяла одну и ту же фразу:

— Что я натворила? Что я натворила?..

Чувство небывалого стыда охватило ее гнетущим внутренним пожаром. Он заполнил ее всю — сверху донизу. Казалось, она не выдержит такого сильного презрения к себе. Ей сорок давно, но семнадцатилетний мальчишка во сто крат умнее и честнее ее. Она с трудом доплелась домой, ноги сделались вялыми, а живот свело так сильно, что возникло ощущение, будто она теряет сознание.

Люди не меняются.

Запомни.

Невозможно изменить фотонегатив. Он может стать четче при проявке. Или выцвести со временем. Но изображение все то же…

Ты готова на все, Валерия, потому что цель оправдывает средства!

Ты являешься сюда сквозь года, вмешиваешься в чужую жизнь, ломаешь чужие планы…

Все. Всегда. Неизменно. Должно быть по-твоему!

Как ты могла пойти на такое?

Превзошла саму себя!

Браво!

— Пап! Пап, ты дома?

Она вломилась в его комнату, не разуваясь, просто с порога, больше всего опасаясь, что его нет.

Но дома стояла неподвижная тишина, только радио неутомимо бубнило где-то за стенами.

Лера со вздохом закрыла дверь спальни, присела в прихожей на тумбочку для обуви и так, словно это стоило непосильного труда, стала снимать мокасины. Встречающий ее котенок гарцевал у ног, терся шерсткой и издавал плачевно-влюбленные серенады, вскидывая мордочку.

— Ох, не до тебя сейчас, Коби…

Первоначальное имя Ганди, измененное на Кобейн, трансформировалось в конечном результате на Коби. Всем это имя понравилось, даже самому коту. Он срывался с места и летел через всю квартиру, едва заслышав его.

Не прекращая вздыхать, она все же подхватила его на руки и, не имея сил ни для чего другого, просто пошла в свою комнату, легла на постель и уставилась в потолок. Коби прыгал у нее на груди и лице, как маленькая обезьянка, тыкался мокрым носом в щеки, уши, глаза, шею, пока, наконец, не зарылся мордочкой в ее волосы и не притих, посвистывая во сне.

Валерия лежала все это время, не двигаясь.

Грудь сжимала непреодолимая тоска. Что за невыносимая боль…

Вот откуда люди знают, что все чувства живут в сердце. Сердце, спешащее жить от любви. Рвущееся от волнения. И отказывающееся биться от боли.

До чего ты сложный механизм, человек!

Самое странное, и, пожалуй, ужасное, что у нее нет ни одной мысли в голове.

Хоть бы тебе одной!

Она пришла к разрушительной стадии смирения. К безысходности. К умиранию…

Где-то она слышала, что так умерла Жозефина, жена Бонапарта. Улеглась на постель — и тихо испустила дух.

Это не были мысли о каком-нибудь нелепом суициде. Это не было депрессией.

Всего лишь абсолютное понимание конца.

Твой лимит исчерпан, детка.

Набери побольше воздуха в легкие и считай до ста.

Ты же знаешь, тебе нечего терять…

Представь, что тебя уносит теплая волна. Ничто не важно. Больше нет никаких долгов. Нет невыполненных обещаний. Нет прошлого и будущего. Растворяющая гладь воды… и пустота…

Дверной звонок вырвал ее из забытья. Лера вздрогнула.

Показалось, она дремала…

Выпутала котенка из волос, и, оставив его лежать на кровати, медленно поднялась, по-прежнему ощущая слабость во всем теле.

Каково было ее удивление, когда в глазной линзе она увидела Фому.

Руки задрожали. На миг растерявшись, сомневаясь, стоит ли его впускать, все же отворила дверь навстречу.

Парень скользнул глазами по ее лицу и молча вошел, сутулясь больше обычного.

Она отступила немного назад, словно боялась его.

Он постоял, хмуро разглядывая пол, затем в упор посмотрел на нее и спросил:

— Зачем ты это сделала?

У Валерии вырвался вдох и на глаза мгновенно навернулись слезы.

Фома непонимающе смотрел на нее, начиная хмуриться еще больше.

— Хорошо, — кивнула она. — Я расскажу. И может быть, ты меня поймешь когда-нибудь…

Затем пошла в свою комнату, он молча последовал за ней.

Какое-то время она набиралась решимости, стоя к нему вполоборота, прислонившись к стене. Он сел в кресло напротив.

Наконец, утерев слезы, она заговорила:

— Веришь ты мне или нет, но это ровным счетом ничего не меняет. Я из другого времени, Фома. Из другой жизни… Ты напоминаешь мне моего сына! Он такой же красивый и целеустремленный юноша…

На этих словах сердце словно пронзило спицей, и она невольно задохнулась. И все же смогла подавить новый, удушающий прилив рыданий.

— Я никогда… никогда не была с ним близка, как с тобой… — Голос все равно дрожал, она с трудом могла говорить, глотая слезы. — Мне страшно подумать, что я не знаю даже имя его девушки. Какое его любимое блюдо… Как часто он влюблялся и страдал. Почему решил стать именно футболистом, а не рок-звездой… И моя дочь! Моя сластена! До чего же она ненавидит меня, считая полной дурой и стервой с отмороженным сердцем. И разве я этого не заслужила? Откуда им было знать, как сильно я их люблю! Я сама никогда не знала этого. Не понимала, что они в действительности значат для меня… Я думала, что это они неблагодарные. Но это я, именно я была неблагодарна им за то, что они есть у меня! А потом… Я проснулась 15-летней девочкой, какой была когда-то, только память моя сохранила все подробности моей жизни… будущей жизни! Которой только предстоит случиться. Или уже нет. Я теперь ничего не знаю…