Трудовичка посмотрела на директора, который стоял перед классом, сцепив руки за спиной, и внимательно слушал. Он ответил кивком, приглашая что-нибудь спросить у девушки.
Она долго думала над вопросами, и все таки что-то спросила. Валерия отвечала уж слишком уверенно, без запинки, на языке профессионала. Это вселяло гордость за свои знания, веру в хорошую оценку. Однако учительница будто не слышала ее.
— Ну что? — спросил директор в конце концов.
— Она не выполнила задание, — как заговоренная повторила трудовичка. Лера чуть не завизжала от новой волны возмущения.
— Но я ведь ответила на ваши вопросы! Чего вам еще не хватает?
— Задана была распашонка, — продолжала учительница с совершенно отмороженным лицом.
— Это смешное задание! Я сделала больше. Это не фабричная сумка, а результат моего труда, и вы только что убедились в этом.
— Ты не выполнила задание, принесла готовую сумку, — процедила женщина сквозь плотно сжатые губы. — Более того, — она повернулась к директору, — сорвала урок!
Валерия тоже повернулась к нему, желая что-то сказать, но невольно осеклась. На нее смотрели, как на преступника, как на предателя родины.
— Это просто недопустимо. — Глаза совы смерили ее с головы до ног и обратно.
Валерия готова была поклясться, что у нее искры посыпались из глаз от потрясения и омерзения. Вот так просто «слить» ее? Нестерпимая ярость сдавила гортань, не дав сказать еще хоть что-нибудь, пусть бы междометие.
По ней будто пробежало стадо обезумевших свиней, успев не только затоптать, но и как следует обгадить.
Как завершение сцены с актом позора и поражения раздался пронзительный звонок на перемену.
Глупая мартышка Лера!
Ты ведь знала, знала, что так будет!
На что ты рассчитывала? Что твое упрямство и святое рвение к справедливости возьмет верх? Что пока ты познавала будущее, училась отбиваться, прошлое успело как-то измениться?
Ты забыла, что такое «не очень удобная правда»?
Испытала свою реальность так испытала!
Лучше бы все это оказалось сном!
* * *
В кабинет, где только что завершился последний урок, Лёня-Федя вскочила, как бык, сметающий лбом все преграды. Ноздри раздувались, едва не выпуская клубы пламени, глаза метали молнии индры, лицо тряслось. Оставалось только лягаться и бить пяткой о пол.
Лера ждала это явление почти что с нетерпением.
Класс разбежался. Она продолжала сидеть на своем месте, когда Леофтина Федоровна не просто подошла к ней, а практически вжалась в лицо громадным тазом. Девушка отклонилась чуть в сторону и молча подала дневник. Она слышала громкое сопение у себя над головой, даже волоски на макушке зашевелились. Запах никотина придавил, как невидимый пласт. Дневник мгновенно был вырват из руки жесткими сухими пальцами.
Леофтина прошла к столу учителя, швырнула дневник, наклонилась, листая страницы, практически выдирая их с корнями, пока нашла нужную, и твердой рукой нацарапала великое карающее послание.
Учительница по языку, урок которой только что окончился, стояла чуть позади, молча наблюдая за происходящим. Она заглянула поверх плеча Лёни-Феди, прочла написанное и с откровенным сочувствием поглядела на Леру.
Вот только давай без этого! От такого взгляда от спокойствия почти не осталось следа. Валерия разрывалась между двумя сильными желаниями: расплакаться или дать волю гневу.
Чертовы гормоны, чтоб вас!
В этой школе есть нормальные педагоги, они достойны высшего уважения, но даже они не могут сохранить общее равновесие.
Дневник врезался перед ней в парту. Какое счастье, что учителям Совдепии не выдавались кнуты и топоры, мельком подумала Лера, сжимая зубы.
Жирной красной прописью — ровной как боевая лента — было вписано: «Родителям срочно прийти в школу на воспитательный час!!!»
Целых три восклицательных знака. Крупные буквы казались выгравированными, пропечатавшись на все нижние страницы.
— Родителям на воспитательный час? Вы их воспитывать будете? — не удержалась Валерия от ядовитого вопроса.
У руководительницы последовала шизоидная реакция, что было, в прочем, предсказуемо. Она резко метнулась вперед, намереваясь ухватить девчонку за плече, но Лера оказалась шустрее — выскочила с противоположной стороны парты. Раздался клокот, затем пыхтение и, наконец, крик:
— Ну все, Черноус! Теперь ты точно вылетишь!
Она придавила девчонку уничтожающим взглядом, но та даже не моргнула. Нежное лицо подростка в этот момент казалось высеченным из камня, глаза блестели холодным бесстрашием. Несколько секунд скрещивались эти взгляды, но в конце концов, руководительница поджала губы, круто развернулась и громовым шагом, от которого сотрясались парты, умчалась из кабинета.
— 35
Герои всегда гибнут. Тем паче в Совдепии.
Валерия Черноус решила стать героем?
Лера ненавидела все происходящее и в том числе себя самое. Она поддалась естественному для нормального человека стремлению отстоять собственную честь. Но отстоять честь перед системой, неуязвимой как бронированные танк? Лера, проснись!
Ты в этой системе — ничто, ноль без палочки. У тебя не может быть своей правды. Или своего права. А требовать его равносильно тому, чтобы принести в школу бомбу и заминировать класс.
Чувство праведного гнева прожигало ее насквозь. Но бессилие лишало надежды.
Все катится коту под хвост. Ее будущее, если оно и есть, рушится у нее на глазах. Она ничего не может сделать.
Все точно так же как и тогда. Те же ощущения, когда она теряла буквально все, но любая ее попытка спасти положение приводила к еще большей потере. Но что она делала не так? Сидеть молча, как мышь, пока по тебе топчутся? Сдавать позиции безропотно? Принимать несправедливость как дань?
Нет, и еще раз нет!
Гори все синим пламенем!
Кто придумал этот чертов мир с его двойными стандартами? С бесконечной ложью, грубостью и насилием? С эффектом стадности, превращающим толпу в колесо титана, безжалостно давящего каждого нового праведника.
Валерию не покидало чувство, что она пытается побороть гигантскую махину, гигантский маятник, гигантскую мельницу. Сраный Дон Кихот! Либо сойди с дистанции, либо жернова подхватят тебя и сотрут в пыль.
Но дух, что жил в ней, не умел сходить с дистанции!
Хотелось поговорить с отцом. Да что там, ладно! — упасть ему на грудь и разразиться чистыми детскими слезами. Ах, как она нуждалась в этом! В отрезвляющей, очищающей разрядке. В его мудром спокойном голосе, в ауре защиты и покровительства. Какое счастье иметь такого отца. Если бы он ей не поверил… Лере осталось бы, наверное, только одно — броситься под машину.
Ему достаточно просто быть, даже если он болен и слаб, и не способен стать надувным матрасом между ней и злобным миром. Зато он как целебный подорожник, поразительным образом заживляющий раны.
Вот что такое одиночество, осознала она с внезапной ясностью. Не физически, потому что вокруг всегда топчутся толпы людей. А морально.
В пустыне безлюдно. В толпе — пустыня.
Если среди тысяч людей нет ни одного, у кого на груди ты мог бы выплакаться, чье слово дает надежду, а поступок — веру, — ты среди мертвого песка, дружище!
* * *
Вместо отца она натолкнулась на Фому.
Жизнерадостный, цветущий — ходячий фонтан с энергией. Он переловил ее у лестницы.
— Простите, что прерываю связь с космосом! — Громко щелкнул пальцами возле ее головы. — Я тебя зову уже минут пять, пол коридора обернулось, но только не ты. Вообще ты знаешь, по-моему, это такое извращение — оборачиваться на чужое имя!
Лера улыбнулась. Ей приятно было видеть этого клоуна.
— Они оборачиваются, потому что кто-то орет. Я задумалась и не слышала…
— Я уж подумал, ты имя свое забыла. О чем так задуматься можно, разведка?