— Значит, нужно убирать, — спокойно заметил отец.

Когда она пошла в ванную за тряпкой, ктенок все так же преследовал ее на каждом шагу, рискуя быть раздавленным, и продолжал орать.

— Вот именно поэтому, — ворчала Лера. — Ни собаки, ни кошки. Строго настрого! Кормить на улице — пожалуйста, только не в дом. И теперь посмотрите на меня. Чего ж ты орешь? — прикрикнула она, нагнувшись к котенку. Потом, чуть подумав, предложила: — Подержим день-два, чтоб не сдох, а потом отдадим кому-то.

— Тебе решать. Он же твой.

— Ну нет. Чего это он, здрасте, мой? — изумилась Валерия.

— Ты ведь ему жизнь спасла.

— Да какая разница?

Отец присел в пороге кухни, но котенок не побежал к нему, все так же топчась по ногам Валерии.

— Ему есть разница, — констатировал он, вставая.

— Ану брысь! — Лера зашаркала и затопала ногами. — Кыш от меня, кыш, я сказала! Спать и жить в прихожей, пока не заберут. И заткнись уже!

Котенок вдруг замолчал и попятился от нее к стене, налез задом на блюдце с молоком, все расплескал, и продолжал пятиться, пока не забился в угол, а затем сжался и обреченно уставился в пол.

— В Японии говорят, что если ты спас кому-то жизнь, ты навеки его господин.

Лера вздохнула.

— Мы не в Японии, папа, — сказала она устало. — И я не готова с ним возиться, понимаешь?

— Теперь у тебя есть возможность выработать терпение.

— Но если я не хочу? У меня и так проблем по горло. Терпение!

Лера развернулась, чтобы уйти.

— Дай ему хотя бы имя.

— Имя? У него еще и пола нет…

— Дать имя котенку — это самое простое.

— Ну не знаю… Может, Ганди.

— Почему Ганди? — удивился отец.

— Ты эти глазелки навыкате видел? Просто копия Ганди с плакатов. Так и вспомнилось: «Мы сами должны стать теми переменами, что хотим видеть в мире!»… Но оставлять его здесь все равно нельзя.

Отец ничего не сказал, вернулся в комнату. Лера тоже отправилась к себе.

Котенок затих. Она даже забыла о нем, пока вечером не раздался крик мамы из кухни. Пришлось объясняться. Мама закатила глаза, всплеснула руками и попросила тщательно его вымыть… Это же блохи, глисты, и, конечно же, еще куча всего, он же с помойки… как ты могла?

— Мам, он не долго, честно…

Лере все же пришлось его выкупать. Он сильно дрожал и снова принялся плакать, но уже потише.

Она постелила ему старое полотенце под вешалкой в прихожей, оставила рядом молоко и развернула газету — на случай, если он окажется сообразительным и все же воспользуется ею, а не маминой новой туфлей. Пошла спать, оставив дверь приоткрытой. Свет в прихожей для котенка оставался включен, чтобы ему не было страшно и он не орал, и теперь свет частично падал в ее комнату. Лера лежала в кровати ни о чем не думая, и ничего не чувствуя, кроме усталости…

Какое-то время спустя она ощутила чье-то присутствие в комнате, взглянула в проем двери. Два острых маленьких уха торчали из коридора, не решаясь двинуться дальше.

— Ладно, Ганди… или как тебя там, заходи, хрен с тобой, только не вздумай визжать.

Котенок услышал глос и побежал к ней, однако на кровать попасть самостоятельно не мог.

— Эй-ей, не так быстро! Спи на коврике. Еще сегодня днем ты где был?

Раздались жалобные визги.

Лера недовольно простонала, но все же подняла его к себе на постель. Он мигом влез ей на грудь, свернулся калачиком и уснул, как ни в чем не бывало.

— Как у тебя все просто, да? — спросила она.

И тоже уснула.

С блаженной улыбкой на губах.

Однако проблемы не дремали.

Математичка решила показать свою власть в полной мере. Не успела Лера усесться за парту, как ей было велено пройти к доске, озвучить и разъяснить некую теорему. Разумеется, она ее не знала, потому что книгу по математике за время каникул ни разу не открыла. А зря. Теперь придеться долго и настойчиво добиваться реванша. Злобная клуша выражала явное превосходство, провожая девчонку ехидным прищуром. Валерия поняла, что просто обязана отыграться. И если зубрежка теорем не поможет, то она придумает другой способ. Но кто-то должен проучить эту старую каргу, забывшую, что она пример и наставник, а не доильная машина для родительских кошельков и расточитель мелких подлостей.

Когда времена заржавели настолько, чтобы учитель — святыня! — мог позволять себе хамство и взяточничество? Неужто с начала начал? И чем, в таком случае, должны были платить Христу?

Платить за оценку!

Вот тебе медалька — самоудовлетворитель для Эго!

А дальше то что? Ну правда. Судьбу ведь не купишь! Все медальки тоже.

Так не лучше ли привыкать изначально побеждать честно? Вот где удовольствие, а?

Но что такое честь и честность, к сожалению, в этом мире мало кому известно.

На английском она весь урок тянула руку, но учительница это демонстративно игнорировала. В глазах читалось пренебрежение.

Вот она — правда жизни! Если ты знаешь предмет на отлично, далеко не каждый учитель обрадуется этому. Ведь тебя же тогда больше нельзя воспринимать недомерком и болваном, и смотреть на тебя так, как смотрит с высоты своего полета ворона на копошащегося в траве червя. Ты же сразу вровень своему учителю становишься. А это что же значит — его знания имеют придел? Он непосильным трудом добывал диплом, а ты так себе — подчитал, подзубрил — и готово? Фигушки!

Как любила разглагольствовать та же математичка: «Бог знает на пять, я на четыре, ты — лишь бы на три!»

О!

Выходит, математичка за достойное вознаграждение владела священной властью возвести какого-нибудь недоумка в ранги «учителя», а то и целого «Бога»?

Англичанка, видимо, с тем же блаженным усердием внушала себе, что она знает на четыре. Но так уж вышло, что Лера знала на пять. И так уж вышло, что она не собиралась занижать свои знания в угоду чужого самолюбия.

Под конец урока учительница сообщила про очень значимую олимпиаду, в которой примут участие все школы города. Ученик, что представит их школу уже отобран. Главный приз олимпиады по английскому — компьютерное оснащение для школы. Она говорила с возбуждением, как если бы точно знала, что эти компьютеры они уже выиграли.

— Это провал, — мрачно заметила Валерия по-английски. — Самое большее, на что ваш ученик может рассчитывать — это шестое место. Отправьте на олимпиаду меня.

Учительница не смогла проигнорировать ее на этот раз. Часто-часто заморгала перед тем как ответить — тоже по-английски:

— Это самый лучший ученик школы. Старшеклассник.

— О чем вы говорите? — перебила ее Валерия. — Какие вам нужны доводы? Вы не слышите моего языка, не слышите произношения? Пытаетесь это отрицать? Какая разница, в самом деле, где и как я сумела выучить английский в совершенстве, если я возьму эти компьютеры? Представьте, какая ваша в том окажется заслуга. Вы же мой преподаватель.

— Английский в совершенстве? — Учительница выразительно повела бровями.

— Ладно. Вам нравится эта роль, я вижу. Но вы должны признать, что мы сейчас болтаем как двое прохожих на Бейкер стрит, уже весь класс разинул рты, и мало кто понимает хоть часть из всего произносимого. Иначе все совсем-совсем не честно с вашей стороны. Но что это вам дает? Задумайтесь. А так мы станем первой школой в городе с компьютерами.

— Мы и так станем первой школой с компьютерами, — отметила учительница.

— Испытайте меня! — В Валерии заговорила гордыня.

— Что? — Женщина возмутилась.

— Дайте мне те же задания, что будут на олимпиаде. И если я не справлюсь…

— Ты не справишься!

— Вы не хуже меня знаете, что справлюсь! И вам это действительно выгодно.

— Нифига себе, — послышалось вдруг из соседнего ряда. — Что они чешут? Валька спорит с ней, что ли?

Лера самодовольно улыбнулась:

— Ну вот, — сказала она все так же по-английски. — Как долго вы собираетесь отрицать очевидное?