Опять, опять я улыбаюсь как идиотка. Да хоть сто раз отращу волосы, хоть сто раз стану красивой — а всё равно вести себя, как красавица, вряд ли смогу. А может, оно и к лучшему: хорошо разве быть пустышкой, эдаким красивым, блестящим воздушным шариком с пустотой внутри?

Прозрачные глаза переливаются, так, что не поймёшь: вроде были раньше зелёные, а теперь не то голубые, не то серые… Ну вот, опять голова сама опускается, опять вместо чужих глаз смотрю на собственные ботинки.

Да, страшно, так, что мелькает малодушная мысль — а не зря ли я согласилась стать ведьмой? Мелькает — и тут же беспощадно давится каблуком. Страшно, кто бы спорил. Вот только это стоит того, чтобы похоронить «приличную девочку» Викторию. Чтобы стать по–настоящему нужной.

Ну–ка, ответьте: чем отличается просто первый урок и первый урок, на котором обещали контрольную? Правильно: количеством присутствующих. В обычный день большинству и нафиг не упёрлось приходить вовремя: ну поорёт препод, побесится, двойки–то за поведение класса так с пятого не ставят. Но вот грядёт контрольная, и самые яростные опоздуны тотчас превращаются в примерных деток, сидят за партами и радуют учителей бантиками, галстучками и кроткими улыбочками.

И ещё более забавный момент: чем лучше у тебя настроение, тем больше шанс, что кто–нибудь решит его испортить.

— О, княгиня воскресла! — Костян даже из–за парты вскочил — как же, явилось любимое чучело! — Чего это с тобой?! Парик нацепила?! Дай погонять!

Уворачивайся теперь от этого придурка, объясняй — не пропустит ведь!

— Нет на мне никакого парика. Это мои волосы. Понимаю, для тебя новость, что на голове может что–то расти, но постарайся принять удар судьбы достойно.

Конечно, не отвалит. Он никогда не отваливает.

— Да харе гнать, ты ж ёжик тифозный! Чё, совсем облысела, а? — попробуйте, отпихните дебила, который до старших классов дорос, а мозгами не обзавёлся! Костян с силой дёрнул прядь отросшихся волос. Конечно, я вскрикнула: больно же! Вот бы его тоже за что–нибудь дёрнуть. И оторвать нахрен.

Да что я парюсь?! Ведьма я или не ведьма? Разве можно париться той, что, может быть, поможет спасти мир, из–за каких–то там неандертальцев! Вот сейчас как заколдую, ох, заколдую… Я, не моргая, уставилась на Костяна. Сейчас я ему… Будет у нас милый лысенький пенёк, совсем лысенький. Пялишься, ждёшь, почти по–настоящему видишь — сейчас, сейчас волосы с макушки посыплются, как листья осенью, опадут на пол, жутко перепугают школьную врачиху и взбесят англичанку… Может, даже контрольную отменят. А чего: вдруг эпидемия?..

— Слышь, тебя гипножаба покусала? — опять ржёт, абсолютно довольный, да знай себе скребёт пятернёй не собирающиеся выпадать волосы. Тоже мне, магия! Может, Светозар вообще ошибся, и никакая я не ведьма. Ни черта же не выходит!

В безуспешные попытки обеспечить Костяна гладенькой лысинкой ворвался голос англичанки:

— Вы ещё не сели?! Звонок! Контрольная! Очень важно! Уберите учебники, пользуемся только своими головками!

Интересно, а наколдовать так, чтоб она перестала тараторить и путать нас с первоклашками, не получится? Хотя куда там! Костян вон, сидит волосатый, а уж ему–то облысеть всяко проще, чем поумнеть хоть на грамм — Овце. Вообще–то она Альбина Михайловна, но кто хоть раз видел эти пергидрольные кудряшки, услышал радостное блеяние, согласился бы — Овца, стопроцентная.

С английским у меня, в принципе, не так чтобы плохо. В смысле — не так плохо, как с немецким. Да только я не готовилась от слова «совсем», и вообще, какая там контрольная?! Смысл в глупых тестиках и прочей ерунде, которой якобы «проверяют знания»? Лучше учиться чему–то полезному и интересному. Магии, например. Чтобы точно знать и как Костяна облысить, и как бабок с обезьяньими руками с многоэтажек посбрасывать.

Брр. Всё–таки эти дрёмы жутко противные. Но они — там, далеко. А контрольная, написанная, по ходу, не по–английски, а по–китайски — вот она, родимая, под носом.

А, ладно, накалякаю что–нибудь. Двойка и двойка, шут бы с ней. Бабка мне теперь уж точно не указ, пусть хоть желчью подавится… Как там остальные? Конечно, Катенька уже строчит, строчит, аж язык высунула. Языком она пишет, что ли? Ежу понятно — не знает ничего, а умной показаться хочется. Вон, вон к Сашку–ботану лапки потянула — спишет, как пить дать! Заложить, что ли? Не, Сашка жалко. Он амёба, конечно, та ещё, но хоть меня не трогает.

Вон Генка. Он не пишет. Да и зачем ему? Ему и школа–то, по–хорошему, не нужна. Овца, конечно, ему тройку наскребёт — к чему танцору золотая медаль? Он танцевать будет, в конкурсах участвовать, а аттестат ему родители, если что, оплатят. Бьюсь об заклад, вышку тоже оплатят — непрестижно же, без образования–то! Пляшет–то он здорово, не спорю; да только мозгов при этом — в лучшем случае на девять классов с ПТУ.

А вон и наш герой дня! Костян, миленький, что ж ты на листочек–то так пялишься? Естественно, от контрольной дешёвым сборником анекдотов не отмажешься, а вместо знаний–то — фига! Честно пытается писать, откладывает ручку — и ну вертеться, крутиться, голову скрести! Шпаргалки, что ли, спрятал, а теперь достать не может?

От Овцы его манёвры тоже не укрылись: руками всплеснула, нахмурилась, губы надула…

— Константин! Не списывать!

На лице нашего клоуна мигом возникло самое разнесчастное выражение:

— Да я не списываю, Альбина Михайловна! Просто чешусь. Чешется очень!

— Вот чтоб больше не чесался! Контрольная! Допишешь — почешешься! — и Овца, сочтя свой священный педагогический долг исполненным, прошествовала к соседнему ряду. Я склонилась над пустым листом: настрочу что–нибудь, чтоб не примоталась, а то решит, будто я телепатические сигналы ловлю, как в той древней серии «Ералаша».

— Константин! Я же ясно выразилась! Прекратите!

— Да чешется же! — прохныкал Костян. Чего, урок сорвать пытается? От отчаяния чего только не сделаешь, как говорится. Овцу–то испугать несложно, да только тактика слабовата. Не прокатит, точно не прокатит. Если только кто–нибудь спишет втихаря, да только что–то не видать таких: все на клоуна пялятся.

— Прекратить! — уже сорвалась на визг Овца, после чего перешла к решительным действиям: подлетела к Костяну и принялась трясти за плечи. На пол посыпались бумажки. Ага! Погорел–таки со своими шпаргалками! Но почему–то англичанка словно не заметила кучи ценного материала, зато завизжала:

— Это что ещё такое?!

— Волосы! Ай, не дёргайте, больно же! — Костян попытался освободиться, но Овца мёртвой хваткой вцепилась в его патлы и пуще прежнего заверещала:

— Докатились! Вшей в школу приносим?! Живо домой! Чтоб, пока зоопарк не выведешь, не возвращался!

— А контрольная? — ну, естественно, Костян не был бы Костяном, если б не попытался и сейчас сыграть в примерного мальчика. Англичанка неожиданно мило улыбнулась:

— Контрольная — это дело! Иди в медпункт, там напишешь. А потом — сдашь и домой, — так у неё получилось это «домой», словно «на свободу с чистой совестью».

Поникший Костян уныло побрёл на выход. Не смеяться, не смеяться, а то ещё начнёт своими вшами во все стороны сыпать! Наверное, сам себе их и подсадил, чтоб контрольную не писать. А что, вроде как причина уважительная! Или… или у меня получилось? Его ж теперь побреют, точняк побреют!

Оно не доказательство, конечно. Но как–то так вышло, что само собой вырвалось тихое хихиканье. Овца не заметила — вон, стоит, руки отряхивает, кудряшки свои дёргает, того и гляди, сама в медпункт кинется.

Всё–таки весело быть ведьмой!

Без Костяна в школе стало как–то поспокойней: не то чтоб совсем идеал, но жить можно. Хороший такой побочный эффект его внезапной вшивости: всем плевать на меня. Есть другой шикарный объект для охов и ахов.

— Ой, как нехорошо! — шепчет на ухо Маринке Катенька, — Я думала, Костенька опрятный, а он… нет–нет, я не осуждаю, ты не думай! Бедненький, он, наверное, с бомжом в метро рядышком ехал…