С утра, как всегда, в школу. Опаздывать нельзя: первый урок ведёт мадам Гитлер. Снова ничего интересного. Не то чтобы я не любила историю, нет, совсем даже наоборот. Но ведь история — в людях, а не в цифрах! Мадам Гитлер же предпочитает сухо пересказывать основные события какого–либо важного периода, после чего принимается пичкать пустой статистикой: во время Великой Отечественной у нас было столько–то танков, столько–то солдат погибло, столько–то евреев замучили в концлагерях. А ведь каждая единица в зачастую многотысячной цифре — целая жизнь, отдельная история, достойная того, чтобы её знали. Но нет. Войну выиграл Сталин. И безымянные циферки.

Сегодня, впрочем, урок истории не состоялся: обсуждали грядущий новогодний вечер. Можно не слушать, всё и так понятно каждому, кто проучился в нашей школе хотя бы полгода: сначала сдаём денежки, да побольше, побольше, а потом «приносите свои сценарии, свои костюмы, сами всех развлекайте и сами всё организовывайте». Может, забудете, что за что–то платили.

Вот и сегодня мадам Гитлер, тряся тяжёлыми серьгами и поджимая ярко накрашенные губы, басила:

— Объявляется конкурс сценариев! По самому лучшему мы, разумеется, ставим спектакль! Постарайтесь как следует, я ясно выражаюсь?!

А интонации такие, словно не спектакль поставят, а как минимум снимут многомилионный блокбастер и выплатят вдобавок денежную премию. Я тогда буркнула себе под нос:

— Ненавижу конкурсы.

— Это потому что ты вечный лузер, да? — как из–под земли, вырос рядом Костян и с силой хлопнул меня по спине: выглядит по–дружески, а на самом деле больно. — Расслабься уже! Есть такие люди — они по жизни в заднице.

Спасибо, дорогой. Чтоб тебя поезд переехал.

— Конечно, мы постараемся, Мария Валентиновна! — Катенька даже руки на груди сложила, словно собиралась молиться на светлый лик классной. — Мы вас не подведём!

Уж ты–то постараешься. Постараешься стырить из инета, не забыв подтереть имя–фамилию–ник настоящего автора. Титанический труд, воистину.

И ведь не скроешь: собирают деньги — придётся сказать бабушке. А значит, и участвовать: сначала в конкурсе сценариев, потом, после поражения — гоняться за главной ролью. Каждое денежное вложение должно оправдывать себя. В тебя вложили хоть рубль — изволь его отработать путём оправдания бабулиных ожиданий.

Так как прошёл день? В двух словах: очень плохо.

Однако меня не встретили в коридоре; не сразу даже заметили, что я пришла. Я сняла ботинки, пристроила в углу рюкзак и на цыпочках направилась в комнату. Только бы не услышала! Но на полпути из гостиной навстречу выплыла бабушка. Всё. Попухла.

— А, это моя дорогая внученька. Виктория! Как ты ходишь! Немедленно выпрями спину! — привычный хлопок между лопаток. Понятно. Гости. Вот не знаешь — плакать или радоваться. С одной стороны, при посторонних меня редко ругают: как же, у Светланы Романовой хоть что–то в жизни неудачное! Так, почешет бабуля иногда язык, добавит многозначительное «Переходный возраст!», и парочка самых близких подружек так же печально покивает и поцокает языком. Мне до сих пор кажется — цокают они оттого, что у них отваливается вставная челюсть. Цок–цок–цок. Тьфу ты. А с другой — не поздороваться с гостем или гостьей невежливо, придётся сидеть рядом, охать, угукать, развлекать…

— Всё–таки Фаина Григорьевна не столь непорядочна, как я было подумала, — баба Света дежурно улыбнулась. — Да, она поспешно съехала, но, в конце концов, она имеет право на определённые старческие причуды!

«Старческие», ага. Даром что бывшая квартирантка не особо старше моей бабули. Но лучше молчать. Молчи, Вика. Твоё мнение неинтересно даже стене, что уж говорить о живых и условно разумных существах.

— Фаина Григорьевна, — продолжала бабушка — отчего–то шёпотом, — поняла, сколь невежливо рассталась с нами, и решила компенсировать своё, прямо скажем, непозволительно хамское поведение: послала к нам… Ах, что же мы тут стоим! Виктория, проходи в гостиную. Да что ж это такое, хватит уже шаркать! Ты что, старуха?

Я так и вошла, глядя на свои носки и то и дело наступая одной ногой на другую, чтобы не так сильно светилась дырка возле большого пальца. Гость — и гость, чего смотреть–то? Вряд ли у него рога, хвост или парочка лишних ног, а на дедушек от шестидесяти и старше я уже насмотрелась.

— Ах, прошу прощения за то, что позволила себе оставить вас в одиночестве! — принялась щебетать бабушка. С посторонними она всегда такая, особенно с теми, кто может заплатить неплохие деньги.

— Не стоит беспокоиться, — неожиданно послышался странный голос — хрипловатый, но без старческой надтреснутости. Прежде чем я подняла голову, баба Света воскликнула:

— Вы столь любезны, Светозар Белославович!

В такие моменты в театре обычно закрывают занавес.

— Как–как? Тебя… вас… реально так зовут?!

Как можно догадаться, в споре хорошего воспитания и искреннего офигевания победило последнее. Бабушка нахмурилась: ругать меня нельзя, ругань потом, когда никто не видит. А сейчас я — идеальная внучка, у которой сложный жизненный период и бушующие гормоны.

— Виктория! Тебе не кажется, что некрасиво задавать такие вопросы? — сахарным голосом поинтересовалась баба Света, после чего виновато развела руками. — Простите. Вы же понимаете, все подростки невыносимы!

— Всё в порядке, — улыбнулся странный гость. — Я привык.

А я просто смотрела и думала — кем он приходится Фаине Григорьевне? Бывают такие лица, что по ним почти невозможно определить возраст: то ли двадцать, то ли тридцать… Больше всего «Светозар Белославович» — ну и скороговорка! — походил на неформала. И как его бабушка вообще впустила, та самая бабушка, которая при виде любого парня с длинными волосами бурчит сквозь зубы «гей», «наркоман», «сатанист»? Прямо эталон всех её любимых стереотипов: длинные волосы, правда, не чёрные, а тёмно–русые, без бороды или, на худой конец, усов… Ух ты, у него ещё и ногти аккуратно подстрижены!

— Виктория! — прошипела бабушка и тут же, снова натянув улыбку, обратилась к Светозару:

— Может, девочке не стоит присутствовать при нашем разговоре? В конце концов, какое ей дело до того, кто будет снимать у нас квартиру! Наверняка она проголодалась… Виктория, иди на кухню. Надеюсь, сможешь сама разогреть? Ах, она у нас такая неприспособленная, такая беспомощная…

Спокойно, Вика, терпи. Сорвёшься — лучше никому не будет.

— Что вы, что вы, пусть останется. Меня её присутствие совершенно не смущает.

Он? Или не он? Если не совпадение — то почему делает вид, что знать меня не знает? Подумалось — и тут же захотелось стукнуться головой об стену для профилактики. Викуся, ты полная идиотка! Даже если в интернете ты пересеклась именно с ним, то ведь у тебя на лбу–то не написано, что ты — та самая Рогнеда!

Тем временем Светозар чуть наклонился, и показался наружу до того спрятанный под рубашкой медальон. Ого! Да у него свастика на шее! Бабушка тоже заметила, и в сахарную улыбку добавилось немного перца:

— У вас… необычное украшение.

— Украшение? А, это, — будущий квартирант задумчиво покрутил в руках истёртый шнурок. — Всего лишь сувенир. Напоминание о моей работе. Видите ли, я историк. Пишу книгу.

— Вас интересует тема фашизма? — вякнула растерявшаяся баба Света. Ну надо же! В кои–то веки она сморозила глупость, а не я! Такой шанс точно нельзя упускать!

— Ба, это славянский крест. Между прочим, символ солнца. Его лет так за тысячу до фашистов придумали, а то и больше.

— Виктория, если даже тебе разрешили присутствовать при взрослом разговоре, это не значит, что можно перебивать нашего гостя!

Ага, вечная тема. Плохая собака, зачем свои дела не там сделала, на тебе по носу газетой, на. Интересно, что с бабулей? Как с цепи сорвалась, только и делает, что меня поучает.

— Нечасто встретишь столь юную девушку, интересующуюся славянской символикой, — Светозар не обратил внимания на очередную попытку бабушки возмутиться и подошёл ко мне, поднёс амулет едва ли не к самому моему носу. — Можешь ещё что–нибудь сказать об этом знаке?