— Кто сказал, что ты некрасивая?

Щёки уже просто пылали.

— Кто, кто… Я сказала! — бежать, бежать отсюда, пока, чего доброго, не развесила уши. Надо быть не в своём уме, чтобы сравнить меня с нарисованной красавицей. Наверное, все учёные и правда немного чокнутые. Тем более что у той девушки длинные, роскошные волосы, а у меня что? Так, неровно обстриженная мочалка.

Со стороны лестницы послышались переговаривающиеся голоса, и в одном из них я узнала бабушку. Только не это! Я ведь даже испорченные туфли не успела спрятать. А ещё меня наверняка спросят, почему я так долго стою под дверью, и не задерживалась ли я где–нибудь после школы…

— Мне пора! — захлопнуть дверь, закинуть туфли в раковину, смыть грязь под тугой струёй — пусть бабушка лучше считает меня идиоткой, вздумавшей искупать туфли, чем что–то спрашивает! Завтра я пойду в школу, заберу свою куртку и сапоги, и никто не заметит их отсутствия, никто не заметит…

— Виктория! Ты дома?

Я вырулила из ванной с самой очаровательной из своих натянутых улыбок. Иногда мне кажется, что где–то в душе у меня есть ящик с накладными улыбками: я достаю оттуда ту, которая больше всего подходит под обстоятельства, и аккуратно приклеиваю прямо на лицо. Правда, губы потом щиплет от едкого клея, но это же ерунда, верно?

— Конечно. Где мне ещё быть?

Бабушка милостиво кивнула:

— Иди в комнату. Где–нибудь через полчаса будем обедать.

Я облегчённо вздохнула. У неё хорошее настроение! А значит, до меня сейчас не будут докапываться, выяснять, что и как. Может, бабушке даже будет наплевать на размокшие туфли, сохнущие в ванной. Главное — не злить её до завтра, а там прорвёмся…

В комнатах подростков, если судить по сериалам, обычно жуткий бедлам: плакаты на стенах, мягкие игрушки или копеечные статуэтки из ларьков в метро, куча книжек в ярких обложках… У меня пусто. Почти такая же спальня, как у бабушки, разве что кровать меньше. Здесь бросается в глаза даже оставленная не на своём месте пылинка — что уж говорить о конверте, невесть как оказавшемся на письменном столе? Может, бабушка что–то забыла? Просто белый конверт, без надписей, запечатанный. Убедившись, что баба Света хозяйничает на кухне, я аккуратно вскрыла его и уставилась на сделанную незнакомым почерком надпись.

Всё не так плохо, как кажется, Рогнеда

И знак свастики вместо подписи. Я невольно засмеялась — тихо, чтобы бабушка не услышала, и спрятала конверт вместе с запиской в кипу старых тетрадей. Единственное место в моей комнате, не подвергающееся ежедневному обыску.

Тем временем кто–то позвонил в дверь, и с порога послышался голос Катеньки:

— Светлана Николаевна, простите, что отвлекаю, но Вика сегодня так спешила сбежать с уроков, что оставила в раздевалке куртку и сапоги… Вот, я принесла…

«Всё не так плохо», да? Нет. Всё ещё хуже.

К вечеру от воплей разболелась голова, а к утру в горле поселилась парочка крайне царапучих кошек. Бабушка посмотрела на красное горло, на болтающиеся до пола сопли и недовольно поджала губы:

— Догулялась! Нет, это же надо — под дождь без сапог, без куртки!

Сказала — и упорхнула из дома к какой–то своей знакомой, оставив после себя пакет молока с запиской «вскипяти сама, когда будет тёплым — выпей» и кучу таблеток с такими же сопровождающими бумажками: когда принимать и сколько штук. Молоко я выпила так, а таблетки спустила в унитаз. Делать нечего — поправляться. Когда ещё можно будет посидеть дома, да так, чтобы одной, безо всяких там бабушек и её гостей?

Ах, как же классно! Все парятся на уроках, слушают важную болтовню мадам Гитлер и других, ей подобных созданий, а ты валяешься в кровати, закинув ноги на стену, и лениво прикидываешь — чем бы сегодня заняться? Бабуля боится заразиться, явится точно только к вечеру и то лишь потому, что оставить вроде как простывшую внучку на несколько дней в одиночестве было бы неприлично. Так что — свобода! А кошки в горле — это так, издержки производства. Всё лучше, чем кошки на душе.

В блаженное ничегонеделанье ворвался звонок в дверь, и хорошее настроение спряталось. Оно у меня вообще пугливое, чуть что — и валит в дальние дали. Неужто Светлана Романова встретила кого–то из знакомых, поинтересовавшегося — где же дорогая внученька, почему не пошла в школу? Я нехотя поплелась к двери, по пути потеряла тапок и тотчас отправилась на поиски. Позвонили снова. Да подождите вы! Я тут, вообще–то, болею.

Взгляд в глазок — и хорошее настроение робко выглянуло из–за кустов. На пороге с растерянным видом топтался наш квартирант. Открыть? Зачем? Через дверь тоже можно пообщаться.

— Здравствуйте! Вам что–то нужно? — ну и голосок у меня! Эдакий прокуренный Шаляпинский бас. Но каким–то непостижимым образом сосед понял, с кем говорит.

— Здравствуй, Вика. Я, собственно, поговорить хотел…

— Бабушки нет дома, будет только вечером! — так, и валить от двери, валить, разговор окончен…

— Я знаю. Вообще–то, думаю, ты тоже можешь мне помочь.

Забавно. Так может начинаться целая куча историй. Это как в сказке про Алису — не побежишь за белым кроликом, фига тебе, а не Страна Чудес. С другой стороны, кто сказал, что все кроличьи норы ведут именно туда? Кое–каких Алис там потом и находят. Закопанными, изнасилованными и разрезанными на кусочки.

Да ладно, кого я обманываю. Как будто бы смерть сильно хуже такой жизни.

Светозар тактично промолчал, но я и сама вспомнила о своём нынешнем одеянии и вздохнула. Ну когда я хоть раз попадусь ему на глаза в приличном виде, а не в растянутой майке по колено и спортивных штанах? Сегодня, правда, носки не дырявые. Потому что их просто нет. И на ноге одинокий тапок, второй — в руке.

— Скажи, пожалуйста, — подчёркнуто вежливо начал квартирант, — как твоя бабушка относится к гостям? Мне нечасто приходится снимать квартиру, так что я не уверен, что имею право…

Вика, тебе должно быть пофиг. Тебе должно быть пофиг. Повторять до бесконечности, пока не вдолбится в твою пустую голову. Хотя, разве не стоит проверять посетителей соседней квартиры? Угроза терроризма и всё такое?

— Вы хотите кого–то привести?

Молодой учёный улыбнулся — широко–широко. Вот как он умудряется не замечать ни этой долбанной майки, ни взлохмаченных волос? Наверное, так и выглядит настоящее хорошее воспитание, которое не обладающая таковым бабуля пытается мне привить. Безуспешно, надо сказать.

— Если начистоту, то да. Есть у меня в Москве одна старая знакомая… Ты, может быть, даже её знаешь.

Давай, Вика, ты же вежливая — улыбнись в ответ. И хватит его во всём подряд подозревать. Может, он просто не хочет раскрываться, говорить, что он тот самый, с кем ты общалась в интернете и что он тебя узнал… Но записку–то оставил! Безо всякой мистики — открыл оставленными бабулей ключами входную дверь и оставил конверт на столе.

— Стелла Каленова, она актриса.

Тапок выпал из рук.

— Погодите–ка, та самая? Ничего себе! Вы её знаете?

Ой как не хватает бабушки, которая сказала бы всё, что думает. К примеру «Виктория, немедленно прекрати отнимать время у занятого человека». Или «ты болеешь, хватит хрипеть, иди в комнату». Что угодно, лишь бы никто не смотрел на меня.

— Стелла не всегда была звездой. Мы учились вместе в школе, а потом она уехала в Москву. Высоко же забралась, да?

Ещё бы не забраться. Она же красивая. Длинные светлые кудри, которые никогда не сбиваются в колтуны и всегда блестят, и чёрные глаза — необычное сочетание, но ей идёт. А ещё она маленькая, худенькая, с крохотными ладонями и ступнями — таких все хотят защитить и обогреть, как брошенного на морозе щенка. Наверное, Светозару она нравится — она же всем нравится. Вроде бы надо завидовать, но как–то плохо получается. Завидовать можно только тому, что у тебя, теоретически, может быть. А стать похожей на Стеллу — это как взлететь на Луну без скафандра и ракеты. То бишь нереально. Особенно с моим нынешним распухшим красным носом и соплями до пояса.