— Ничего, зато согласись, теперь ты точно на «Фениксе» не заблудишься. — Проговорил второй помощник и неожиданно хлопнул меня по плечу. — Успокойся, больше таких авралов у тебя не будет. Экскурсии окончены.

— Экскур… — я осёкся. Ну да, за эти два дня, что мы ползём из Новгорода в Англию, я действительно, кажется, облазил весь «Феникс». Не до последнего закутка, конечно, но всё же…

— Именно. — Ветров кивнул. — По выходу из Дувра у тебя начнётся настоящая служба, так что иди, отдыхай… Силы тебе понадобятся.

Успокоил, ага.

— Есть идти отдыхать. — Вздохнул я. Второй помощник хмыкнул и, развернувшись, потопал прочь. — Святослав Георгиевич!

Ветров обернулся и вопросительно, но с лёгкой ноткой раздражения взглянул на меня.

— Слушаю тебя, Кирилл.

— А когда меня нет, обязанности стюарда случаем не Хельга исполняет? — Спросил я у него.

Не просто так, конечно. Её каюта, как и каюта старшего штурмана, в двух шагах от нас, только по разные стороны перехода, и вентиляционные жалюзи в их дверях открыты, а значит, и обитатели этих кают на месте. Рассмотреть сквозь жалюзи ничего нельзя, зато слышимость просто прекрасная. Каюсь, не сдержался. Но не отомстить Хельге за её выкрутасы, я тоже не мог.

— Офицер Завидич, юнец. Офицер Завидич. — С нажимом проговорил второй помощник, бросив короткий взгляд на двери кают. А вот губы его дрогнули в намёке на улыбку. — Свободен.

Вот, я не я буду, если к утру в кают — компании не станут со смешками обсуждать возможность назначения Хельги старшим стюардом… а меня младшим. Ну, мне‑то по фиг, а вот задирающей нос дочке моего опекуна… это ж какой удар по её «офицерскому» честолюбию, ха!

Правда, порадоваться своей мелкой мести мне не довелось. Вахта, будь она неладна! Собачья вахта, с полуночи до четырёх утра. Но, время у меня ещё есть, так что, наскоро поужинав в компании Ивана и Архипа, оккупировавших дальний конец длинного стола, я отправился в свой кубрик. Ноги гудели, руки дрожали, но голова была ясной. Спасибо послеобеденному трёхчасовому сну. Так что, вспомнив замечание Кузьмы Николаевича о лучшем отдыхе, я, вместо того, чтобы завалиться на койку, вытащил из рундука лекции первого курса флотского училища и погрузился в них с головой.

Едва на галерее смолкли голоса второго помощника и юнца, Хельга сорвалась с места и, метеором промчавшись по ней, оказалась в каюте капитана. Если кто и мог её понять, то только Гюрятинич, в этом Хельга была абсолютно уверена.

Тем сильнее было её удивление, когда в ответ на жалобы и претензии относительно «несносного мальчишки», капитан, обычно такой чуткий и внимательный, вдруг заговорил резко и сухо.

— Первое. Когда я согласился с идеей назначить Кирилла дежурным по гостевой палубе, то вовсе не предполагал, что таким образом ты хочешь «преподать ему урок». Второе, на моём корабле офицеры не гнобят экипаж! Каждый матрос — часть команды, а не прислуга. У каждого есть чётко очерченный круг задач, от выполнения которых зависит работоспособность «Феникса». И требовать от членов экипажа большего, чем они должны делать, не может никто. Даже я. Это понятно? У тебя есть претензии к тому, как юнец Завидич исполняет свои обязанности?

— Нет… — Опешив от жёсткой отповеди, качнула головой Хельга.

— Значит, и говорить не о чем. — Отрезал Гюрятинич. — Появятся вопросы или сомнения в его профессиональных качествах, придёшь и доложишь. Будем разбираться. А до тех пор… забудь!

— Но, он же… он же…

— Что? Обидел? Оскорбил? — Прищурившись, поинтересовался капитан. — Девочка, я внимательно выслушал все твои мнимые обиды и претензии к Кириллу. Начиная с его «невоспитанности» и заканчивая «полным пренебрежением приличиями». И вот что я тебе скажу… Ты не в училище, а на боевом корабле… пусть и транспортном. И клуш твоих соседских, чтоб следить за благопристойностью и приличиями, здесь нет. Зато матросов, которым солёное словцо заменяет проповедь, под пятьдесят человек! Мне плевать, в какой руке они держат вилку, и знают ли, чем нож для устриц отличается от ножа для рыбы. Главное, чтоб не подожгли бордель в каком‑нибудь занюханном порту и не устроили перестрелку… там же. И хочу тебе заметить, что если и есть человек на борту «Феникса», которому я в этом плане полностью доверяю, так это подопечный твоего отца… хотя бы в силу его возраста. А вот в твоём благоразумии я уже начинаю сомневаться…

— Что — о?! — Хельга изумлённо вытаращилась на капитана, но тот только усмехнулся.

— А чего вы ждали, офицер Завидич? — Вдруг перешёл на официальный тон Гюрятинич, стирая с лица улыбку. — Ваши попытки свести личные счёты с только что принятым на службу юнцом, иначе как мелочной ревностью и детской обидой не назвать, и поверьте, этот факт говорит совсем не в вашу пользу! — Капитан поднялся с кресла и шагнув к иллюминатору, замер, стоя спиной к Хельге. — Свободны, офицер. Надеюсь, больше мне не придётся проводить с вами подобных бесед.

Вахта нашего отделения завершилась авралом. «Феникс» прибыл в Дувр и прозвучавший с мостика сигнал «Все наверх», как и многие другие установления и традиции, перекочевавший на воздушный флот с флота морского, поднял команду с коек. Всех, и подвахтенных и отдыхающих… Аврал, что тут скажешь?

Загрохотали по стальным полам матросские ботинки, в галереях и переходах замелькали белоснежные рубахи, вместо синих роб, и лихо заломленные бескозырки с забавными алыми помпонами, вместо беретов. Только что сонный «Феникс» неожиданно ожил, словно растревоженный улей. Ярко засветились горевшие до этого в «полнакала» потолочные светильники… корабль расцветился вывешенными вдоль куполов сигнальными флажками… ночью! Бред… Нет, я их, разумеется, не видел, но боцман просветил. Да ещё и пообещал, что заставит меня выучить всю флажковую азбуку.

— Уж ежели ты руны освоил, то и с этой наукой управишься. — Пригрозил он. — А там и до ратьера доберёмся. Руки у тебя ловкие, шустрые… будешь наших конкурентов в небе по матушке посылать. Вежливо, со всем решпектом.

Ночная швартовка для меня ничем не отличалась от дневного выхода. Та же суета, тот же грохот в трюмах и крики швартовочных команд. Разве что матерились они, как и грузчики здесь, исключительно на английском языке… весьма странном для моего слуха. Хотя — а… для меня и «цокающая» новгородская речь была необычной, что уж тут говорить о чужом языке, который я и в «той» жизни понимал с пятого на десятое.

Разгрузку закончили, лишь когда на востоке заалел восход, вскоре раскрасивший густые облака в розовые тона. А потом, на пролив опустился туман и буквально за несколько минут накрыл морской и воздушный порт Англии белоснежным одеялом. Влажным и холодным. Действительно, Туманный Альбион.

От «любования» непроглядным маревом меня отвлёк разнёсшийся по корабельной «вопилке» голос капитана, великодушно даровавший матросам сутки отдыха… без права покидать «Феникс».

— Кузьма Николаевич… — Окликнул я вымотавшегося и охрипшего боцмана, с удобством устроившегося на пустой бочке у самого обреза опущенной аппарели первого трюма и собравшегося закурить, как оказалось, всё‑таки имеющуюся у него трубку.

— Что?

— Я, не понимаю… Архип говорил, что машины до восьмидесяти узлов хода давали. Так почему мы до Дувра почти сорок часов шли? Тут же, по прямой, не больше полутора тысяч миль…

— Хех… юнец — желторотик… — Усмехнулся боцман, пыхнув ароматным дымом. — Полторы тысячи миль по прямой… через Венд, где каперы и пираты косяками ходят? Через Польшу, где гоноровые паны чубы друг другу и всем попавшимся дерут и на земле и в воздухе? Или через Рейх, где новгородцу сотни миль не пройти, чтоб на досмотр не нарваться? Оно нам надо? Вот и спускаемся чуть ли не до Италии, огибая эти «неудобья». Так почти две с половиной тысячи миль и набегает. Да ещё ветер учти. Он ведь не всегда нас подгоняет, порой и в морду задует, да так, что винты воздух молотят, а кит вперёд не летит, а ползёт. Вот и получается, что машины дают восемьдесят узлов, а за час больше шестидесяти миль пройти не получается. Так‑то, Кирилла.