— А сын Ричарда? Джон, бастард?

— Генрих Седьмой пообещал ему пенсион: двадцать фунтов в год, да с ним первым и расправился.

— В чем его обвинили?

— В том, что принял приглашение из Ирландии.

— Шутите!

— Ничуть. Ирландия в то время была очагом анти-Тюдоров-ских настроений. Йорки всегда были симпатичны ирландцам, и в глазах Генриха само намерение поехать в Ирландию заслуживало смертного приговора. Хотя чем не угодил ему юный Джон, не могу сказать. Судя по отзывам хронистов, он был «живой, добродушный отрок».

— У него было больше прав на престол, чем у Генриха, проворчал Грант. — Джон был незаконным сыном короля. А Генрих — всего-навсего правнуком незаконного сына младшего брата короля.

Оба замолчали. Через некоторое время Каррадайн произнес: — Да.

— Что «да»?

— Я согласен с тем, что вы думаете.

— Никуда не денешься. Вывод напрашивается сам собой. В нашем списке нет только принцев.

Разговор снова оборвался. Помолчав, Грант сказал:

— Всякий раз находился тот или иной предлог. Все убийства совершались под видом наказания за преступление. Но нельзя же обвинить в сколько-нибудь серьезном нарушении закона мальчишек.

— Это точно, — согласился Каррадайн. Он не сводил глаз с воробьев. — Пришлось выдумать что-то новое. С ребятами нельзя было не считаться: как-никак принцы.

— Еще бы, для Генриха они были что заноза в сердце.

— С чего начнем наше следствие?

— Давайте действовать, как при расследовании обстоятельств, сопутствующих коронации Ричарда. Попробуйте узнать, кто где был и что делал в первые месяцы правления Генриха Седьмого. Скажем, в течение первого года. И попытаемся отыскать в нормальном ходе событий какое-нибудь отклонение, вроде той внезапной остановки в приготовлениях к коронации Эдуарда Пятого.

— Понятно.

— Вам удалось разузнать про Тиррела? Что он за человек?

— Знаете, я его воображал совсем другим. Я ведь думал, что он — проходимец, разбойник с большой дороги. А вы? Вы тоже думали о нем не слишком лестно?

— Пожалуй, да. А на самом деле?

— Он был вельможа, сэр Джеймс Тиррел из Гиппинга. При Эдуарде Четвертом состоял членом различных комитетов. За осаду Берика посвящен в рыцари-баннереты[158]. При Ричарде Третьем ему тоже жилось неплохо, а вот участвовал ли он в битве при Босворте, мне узнать не удалось. Впрочем, был он там или не был, разницы большой не составляет: к сражению не поспели многие. Так или иначе, но сэр Тиррел отнюдь не был человеком, готовым во всякое время на любую услугу, каким я его представлял.

— Любопытно. И как обошелся с ним Генрих Седьмой?

— Вот это на самом деле любопытно. Преуспевающий слуга Йорков процветал и при Генрихе Седьмом. Генрих сделал его комендантом крепости в Гине. Потом — послом в Риме. Тиррел состоял также в комиссии по выработке условий мирного договора с Францией в Этапле. И еще Генрих даровал ему право на пожизненные доходы с поместий в Уэльсе, но потом, уж не знаю из каких соображений, заменил их равноценными доходами с поместий в графстве Гин.

— Я, кажется, понимаю, почему Генрих так поступил, — сказал Грант.

— Почему?

— Вам не бросалось в глаза, что Тиррел все время получал посты за границей? Значит, и поместья тоже должны были быть заграничные.

— Верно. Вам это о чем-нибудь говорит?

— Пока не много. Может, у Тиррела был хронический бронхит, и климат в Гине он считал полезнее для здоровья. Исторические данные отнюдь не всегда допускают однозначное толкование. Их, подобно пьесам Шекспира, можно толковать по-разному. И как долго длился медовый месяц Тиррела с Генрихом?

— Порядочно. Тишь да гладь вплоть до 1502 года.

— А в 1502 году что-то случилось?

— Генриху донесли, что Тиррел помог перебраться в Германию бежавшему из Тауэра стороннику Ричарда. На осаду крепости в Гине Генрих выслал весь стоявший в Кале гарнизон. Но этого ему показалось мало, и он отправил к Тиррелу лорда-хранителя малой королевской печати. Знаете, что это такое?

Грант кивнул.

— Ну и названия вы, англичане, даете своим чиновникам! Генрих, значит, отправил к Тиррелу лорда-хранителя малой печати с наказом посулить Тиррелу жизнь, если он согласится побеседовать с канцлером казначейства на борту английского корабля, стоявшего в Кале.

— Ну и ну!

— Я вижу, можно не продолжать. Его заточили в Тауэр. А шестого мая 1502 года обезглавили — «в великой спешке и без суда».

— А как же его признание?

— Не было никакого признания.

— Что-о?!

— Не смотрите на меня так, я тут ни при чем.

— А я ведь думал, что он признался в убийстве принцев.

— Так написано в разных книгах. Однако текста признания нет ни в одной, так что сами понимаете…

— То есть текст признания Тирреяа не был опубликован?

— Вот именно. Полидор Верджил, историк, состоявший на службе и содержании у Генриха Седьмого, подробно описывает, как были убиты принцы. Но уже после того, как Тиррела казнили.

— Но коль Тиррел признался, что по настоянию Ричарда убил принцев, почему не было обвинительного заключения и открытого судебного разбирательства?

— Ничего не могу вам ответить.

— Давайте подытожим. При жизни Тиррела о его признании никто ничего не знал.

— Так

— Тиррел признается, что давным-давно, в 1483 году, чуть ли не двадцать лет назад, он прискакал из Уорика в Лондон, получил ключи от коменданта Тауэра… Как бишь его звали?

— Брекенбери. Сэр Роберт Брекенбери.

— Получил от сэра Роберта Брекенбери ключи от замка, убил принцев, вернул ключи и возвратился с докладом к Ричарду в Уорик. Он признается в убийстве, которое до сих пор считалось страшной тайной, — и всё?

— И все.

— Я бы постеснялся пойти в суд с такой историей.

— Да и я не пошел бы. Тут все притянуто за уши.

— А как же Брекенбери? Что, его так и не вызвали в суд, чтобы он подтвердил либо опровергнул показания Тиррела?

— Брекенбери погиб в битве при Босворте.

— Как это кстати: значит, и свидетелей нет. — Грант задумался над новыми сведениями. — А ведь то, что Брекенбери погиб при Босворте, косвенно подтверждает нашу правоту.

— Каким образом?

— Если события развивались именно так, как описывает Вер-джил, то есть если ключи от замка действительно были выданы по приказу Ричарда, об этом не могли не знать подчиненные коменданта. Быть того не может, чтобы ни один из них тотчас же не пересказал Генриху все, что знал, лишь только Тауэр был взят. Тем более, если мальчики исчезли. Брекенбери был мертв, Ричард — мертв. В ответе за принцев оказывался тот, кто после коменданта оставался старшим в замке. И раз он не мог по первому требованию представить мальчиков, живых и здоровых, ничего другого не оставалось, как сказать: «Комендант отдавал на одну ночь ключи от крепости, и с тех пор принцев не видно». А тогда человека, получившего ключи, нашли бы на краю света. Ведь он был главным свидетелем обвинения. И суд над Ричардом стал бы личным триумфом Генриха.

— Вот еще что. Тиррел не мог бы пройти по замку неузнанным: слишком хорошо его знали в Тауэре. И вообще, в том небольшом городишке, каким был в те дни Лондон, он был, безусловно, человеком заметным.

— Тоже верно. Случись все так, как пишут историки, Тиррела отправили бы на эшафот еще в 1485 году. И никто бы за него не вступился. — Грант потянулся за сигаретами. — Итак, Генрих казнил Тиррела в 1502 году и только после казни объявил через придворных историков о признании Тиррела в убийстве принцев?

— Точно.

— И даже не удосужился объяснить, почему Тиррел так долго оставался безнаказанным?

— Насколько мне известно, никаких объяснений не было. Генрих всегда был скользкий, как угорь. Он никогда не шел прямо к цели, будь то убийство или что другое. Предпочитал окольные пути. Годами выжидал, не отваживаясь на расправу с неугодными, пока не находился благовидный предлог. Кривой у него был мозг, лукавый. Знаете, чем он отметил свое, восшествие на престол?