— Ну и ну! А я-то думал, они боролись за свободу совести.

— Никто не мешал им славить Господа на свой манер. Но им все было мало: они хотели навязать свой образ мышления не только шотландской, но и английской церкви. Почитайте-ка на досуге их труды. Никакой свободы ни для кого, за исключением, конечно, самих пресвитериан.

— Значит, все эти надгробия, эти памятники, к которым ведут туристские тропы…

— Веб Тонипанди. Если вам когда-нибудь доведется прочитать на могильном камне эпитафию Джону Имярек, «погибшему за приверженность пресвитерианской вере и делу Реформации в Шотландии», а ниже трогательный стишок о «жертве тирании», будьте уверены, что этот самый Джон был осужден на смерть самым обычным и совершенно законным судом за преступление, которое заслуживало смертной казни, и что его «деяния» не имели ничего общего с «проповедью Слова Божьего».

Грант замолчал, потом, улыбнувшись своим мыслям, добавил:

— Ирония судьбы: те, кто в свое время были проклятием страны, ныне почитаются как герои и мученики. Ну, что нового в нашем собственном Тонипанди?

— Я никак не могу узнать, почему Генрих, отменив «Titulus Regius», боялся обнародовать его содержание и вообще почему уничтожил акт в такой спешке. Все, что касалось акта, было окружено непроницаемой тайной, молчание царило долгие годы, пока случайно среди документов Тауэра не нашелся подлинный черновик акта, Спид в 1611 году напечатал полный его текст в своей «Истории Великобритании».

— Ага! Значит, содержание «Titulus Regius» досконально известно, и Ричард был законным королем, а хроника Мора — чушь. Ни о какой Элизабет Люси в акте, естественно, нет ни слова?

— Люси? Кто такая Элизабет Люси?

— Да, я ведь забыл, что вы еще ничего не знаете. Ричард якобы утверждал, так по крайней мере пишет Мор, что Эдуард был женат на одной из своих любовниц, некоей Элизабет Люси.

При упоминании Мора Брент брезгливо поморщился.

— Какая чепуха!

— Досточтимый сэр Томас тоже говорил, что чепуха, и, кажется, был очень доволен.

— Почему же Мор говорит о Люси, а не о Батлер? — спросил Каррадайн, сразу попадая в десятку.

— Потому, видно, что действительно существовал брачный контракт Эдуарда и Элинор Батлер и дети от Элизабет Вудвилл были незаконнорожденные. Раз так, вступаться за них не было смысла, никакой опасности для Ричарда они не представляли. Вы обратили внимание, что Вудвиллы, как и Ланкастеры, выступали в защиту интересов Генриха, а не принцев, хотя Дорсет и был им сводным братом? А ведь мальчики были тогда живы, и никаких сплетен об их исчезновении еще не могло быть. Но с точки зрения заговорщиков, принцы интереса не представляли. В отличие от Генриха. Сводная сестра Дорсета могла стать королевой, а сам он — шурином короля. Приятное разнообразие для бродяги-беглеца без гроша в кармане.

— Правильно. Дорсету незачем было особенно расшибаться ради сводного брата, раз все складывалось так удачно. Но будь хоть малейший шанс на победу в деле восстановления на престоле принца Эдуарда, он поддержал бы принца. Знаете, какой фактик я раскопал! Вы напомнили мне о нем, когда назвали Дорсета. Королева с дочерьми недолго укрывалась в монастыре. Вскоре она покинула обитель и как ни в чем не бывало вернулась к прежнему образу жизни. Принцессы, например, посещали празднества во дворце. И знаете, что самое интересное?

— Ну?

— Все происходило, по идее, после того, как принцы были «убиты». Так-то. И вот еще что. После того как злодей дядюшка «прикончил» ребятишек, королева-вдова пишет во Францию своему сыну Дорсету, уговаривая его вернуться домой и помириться с Ричардом: он, мол, примет тебя с распростертыми объятиями. Ее собственные слова.

Грант молча выслушал новость.

Сегодня воробьев на подоконнике не было. Только дождь потихоньку стучал в окно.

— Комментарии излишни, не так ли? — сказал наконец Кар-радайн.

— Знаете, — ответил Грант, — с полицейской точки зрения, дело против Ричарда должно быть закрыто. Прекращено производством. И вовсе не потому, что не хватает данных. Материала больше чем достаточно. А вот дела нет — в буквальном смысле слова.

— Я тоже так считаю. Тем более, что ко времени его гибели в битве при Босворте все те, чья судьба вас интересовала, были живы и на свободе. И не просто на свободе. Все они благоденствовали. Дети Эдуарда и Джорджа бывали на приемах во дворце и получали хороший пенсион. А после смерти сына Ричард назначил одного из них своим преемником.

— Кого же?

— Сына Джорджа.

— Значит, он восстановил в правах детей своего брата.

— Да. Помните, он ведь выступал в защиту Кларенса.

— Если верить досточтимому сэру Томасу… Значит, все наследники английской короны здравствовали и процветали во время царствования Ричарда Третьего, короля-изверга?

— Более того, они составляли неотъемлемую часть государственного механизма. Я читал собрание документов города Йорка, изданное Дейвьесом. Из этих документов следует, что племянники Ричарда: Уорик, сын Джорджа, и Линкольн, его двоюродный брат, — были членами городского совета. Существует адресованное к ним письмо, датированное 1485 годом. И еще, Ричард посвятил юного Уорика в рыцари вместе со своим сыном, в один день.

Брент замолчал, а потом вдруг выпалил:

— Мистер Грант, вы не собираетесь написать обо всем этом?

— Написать?! — изумился Грант. — Боже избави. Зачем?

— Как бы мне хотелось сделать из этого книгу! Получится куда интереснее, чем о крестьянских бунтах.

— Ну и пишите на здоровье.

— Знаете, я ведь еще из-за отца. Он-то думает, что я никуда не гожусь, раз не интересуюсь ни торговлей, ни мебелью. Если же он возьмет в руки книгу, написанную родным сыном, то, может статься, поверит, что я не безнадежен. И может — даже для разнообразия, — начнет хвастать мной перед знакомыми.

Грант дружелюбно взглянул на него.

— Я забыл спросить, как вам показался Кросби-Плейс?

— Дом чудесный. Если бы Каррадайн Третий его увидел, он бы сна лишился, все мечтал бы разобрать его по кирпичику, перевезти в Америку и поставить где-нибудь в Адирондаксе.

— Что ж, его можно понять, а уж если вы напишете книгу!.. Он почувствует себя не иначе как совладельцем Кросби-Плейс. Вы уже придумали название?

— Для книги?

— Ну да.

— Я собираюсь позаимствовать у Генри Форда его присказку: «История — это вздор!»

— Неплохо.

— Но сначала — еще читать и читать.

— Вы ведь пока что не ответили на главный вопрос.

— На главный? Что вы имеете в виду?

— Кто же все-таки убил принцев?

— Ах, вы об этом…

— Если мальчики были живы, когда Генрих занял Тауэр, то куда они потом подевались?

— Конечно, вы правы. Нужно разузнать все-все. И еще непонятно, почему для Генриха Седьмого было так важно, чтобы Англия забыла содержание «Titulus Regius».

Он поднялся, собираясь уходить, но заметил лежащую на столе лицом вниз открытку с портретом Ричарда. Поднял карточку и прислонил ее к стопке книг, как она стояла раньше.

— Постой здесь, — сказал он Ричарду, — я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты смог занять место, принадлежащее тебе по праву…

Не прошло и двадцати минут после ухода Каррадайна, как появилась Марта с цветами, конфетами, книгами. Она была в хорошем настроении. Грант с головой ушел в пятнадцатый век и, нехотя оторвавшись от Олифанта, кивнул ей с отсутствующим видом. К такому обращению Марта не привыкла.

— Если бы деверь расправился с твоими сынишками, ты бы приняла от него пенсион?

— Я так понимаю, это риторический вопрос, — сказала Марта, положив на стол большую охапку цветов и оглядываясь в поисках подходящей вазы. Все вазы были заняты, но это Марту не смутило.

— Знаешь, мне кажется, что все историки — чокнутые. Вот послушай: «Не слишком понятно и поведение королевы-вдовы: то ли она боялась, что ее против воли заставят покинуть обитель, то ли устала от одинокой монастырской жизни в Вестминстере, то ли решила примириться с убийцей сына просто потому, что па все махнула рукой».