— Курите, пожалуйста, — разрешил Грант. — А мне не помешал бы глоток чего-нибудь покрепче. У меня совсем мозги набекрень. Как в детстве, когда водишь в жмурки и тебя хорошенько раскрутят.

— Угу. В глазах туман, и голова идет кругом, — сказал Брент, закуривая.

Он молча глядел на воробьев.

— Сорок миллионов школьных учебников не могут ошибаться, — сказал наконец Грант.

— Вы так считаете?

— Да, но учебники ошибаются.

— Я привык доверять напечатанному, но теперь поостерегусь.

— Что-то вы слишком быстро превратились в скептика.

— В этом виноват не только Ричард.

— Что же еще?

— Небольшой эпизод под названием «Бостонское побоище». Слышать приходилось?

— Конечно.

— Так вот, еще в колледже, работая над темой, я случайно обнаружил, что «Бостонское побоище» и не побоище вовсе, а так, не поймешь что: толпа забросала камнями английских караульных. Жертв было четверо. Я воспитан на «Бостонском побоище», мистер Грант. При одной только мысли о нем грудь мою распирало негодованием. Кровь закипала в жилах при мысли о беззащитном гражданском населении, скошенном огнем британских войск. Вы не можете себе представить, какой это был шок — узнать, что «Бостонское побоище» — что-то вроде стычки американских забастовщиков с полицией, обыкновенная уличная свара, заслуживающая разве что упоминания в местной газетке.

Грант молчал; Брент, сощурясь, пытался разглядеть против света, как отнесся к его словам Грант. Но Грант упорно смотрел в потолок, будто увидел там чудо.

— Может, поэтому я и люблю исторические исследования. — Брент сделал еще одну безуспешную попытку привлечь внимание инспектора и в свою очередь уставился на воробьев.

Грант молча потянулся за сигаретой, Брент вынул две и щелкнул зажигалкой.

Курили, слушая гомон воробьев.

Первым прервал молчание Грант.

— Тони панд и, — сказал он.

— Что?

Но Грант словно не слышал.

— Нечто подобное мне довелось наблюдать и в наши дни, — сказал он, обращаясь к потолку. — Все это — Тонипанди.

— Что такое Тонипанди? — спросил Брент. — Звучит как название лекарства. Ваш ребенок здоров? Может быть, у него появилась сыпь, он быстро устает и часто плачет? Дайте ему одну таблетку «Тонипанди», и результат не замедлит сказаться.

Не дождавшись ответа, Брент пробурчал:

— Ладно, можете оставить свое Тонипанди при себе. Я уж как-нибудь и без него обойдусь.

— Тонипанди, — произнес Грант, как и прежде, голосом лунатика, — так называется местность в Южном Уэльсе.

— Я предчувствовал, что это какая-нибудь пакость.

— Если вы отправитесь в Южный Уэльс, вам расскажут, что в 1910 году правительство отдало приказ войскам стрелять в бастующих шахтеров, вся вина которых была в том, что они отстаивали свои права. Вы также услышите, что за эту акцию ответствен Уинстон Черчилль, в то время министр внутренних дел, и что Южный Уэльс никогда не забудет Тонипанди.

Каррадайн посерьезнел:

— А все было совсем не так?

— На самом деле было вот что. Хулиганье одного городка в долине Ронды совершенно распоясалось. Разнузданные молодчики, круша все вокруг, принялись грабить магазины. Шеф полиции Гламоргана обратился в министерство внутренних дел с просьбой прислать войска для защиты населения. А когда шеф полиции считает ситуацию достаточно серьезной и обращается за помощью, у министра выбора нет. Однако Черчилль опасался, что войска, встретясь лицом к лицу с бунтовщиками, будут вынуждены стрелять, поэтому он приостановил отправку войск и послал вместо них корпус лондонской полиции, вооруженной разве что скатками из плащей. Войска стояли в резерве, все контакты с мятежниками пришлись на долю невооруженной полиции. Пролилась кровь: из одного-двух разбитых носов. Министра, между прочим, в палате общин подвергли суровой критике за «беспрецедентное вмешательство во внутренние дела Южного Уэльса». Вот что такое Тонипанди. Вот о каком расстреле шахтеров не забудет Уэльс.

— Да, — задумчиво сказал Каррадайн. — Да. Почти буквальное совпадение с «Бостонским побоищем». Из политических соображений сделали из мухи слона.

— Важно не то, что оба дела похожи. Важно другое: каждый, кто там был, прекрасно знает, что все выдумано — от начала до конца, и, однако, никто никогда и словом не возразил.

А со временем исчезает и последняя надежда на то, что правда когда-нибудь всплывет на свет. Все вымышлено, и вымысел превратился в легенду, а те, кто знает правду, молчат.

— Да, очень любопытно, очень. Так делается история.

— Вот именно, история. Я предпочитаю сбор фактов. В конце концов, человек может и солгать. А вот мелкие фактики прошлого — это сама истина. Например, объявление в газете. Купчая на дом. Цена перстня.

Грант глядел в потолок; снова в комнате был слышен только воробьиный гвалт.

— Что вас так удивило? — спросил Грант, повернув наконец голову и заметив, с каким выражением глядит на него Каррадайн.

— Я впервые вижу в вас полицейского.

— Я чувствую как полицейский. Мыслю как полицейский. Я постоянно задаю себе вопрос, который задает каждый полицейский, расследуя любое убийство: «Кому это выгодно?» Я ведь только сейчас сообразил, какая бессмыслица — эта расхожая теория, что Ричард избавился от детей, чтобы уверенней чувствовать себя на троне. Ладно, пусть он избавился от мальчиков. А как быть с пятеркой их сестер? Да у Джорджа еще двое. Правда, парламентский акт об измене Кларенса лишил его сына и дочь прав на престол, но ведь акт могли отменить, пересмотреть и тд. и т. п. Если права Ричарда на трон были сомнительны, он бы не знал покоя из-за этих семерых наследников престола.

— А они пережили Ричарда?

— Не знаю. Это надо выяснить. Старшая сестра принцев, как мы знаем, пережила Ричарда. Она стала женой Генриха Седьмого и королевой Англии.

— Слушайте, мистер Грант, давайте начнем все сначала. И чтобы никаких исторических монографий, никаких современных теорий, никаких посторонних мнений. Правда не в учебниках истории, она в бухгалтерских книгах.

— Метко сказано, — заметил Грант. — Вы это не для красного словца?

— Нет, конечно. Настоящая история пишется в документах, для истории не предназначенных. В счетах на королевский гардероб, в отчетах Тайного казначейства, в частной переписке, в приходно-расходных гроссбухах. Например, если утверждается, что леди Имярек была бездетной, а в расходной книге имеется запись: «Для сына миледи, рожденного в канун Михайлова дня, — пять ярдов голубой ленты, четыре с половиной пенса», резонно предположить, что сын у миледи все-таки был.

— Да, верно. Ну и с чего мы начнем?

— Это вы должны сказать. Ведь я просто у вас на подхвате.

— Вы — архивист, ученый.

— Благодарю. Так что вы хотите узнать?

— Ладно, для начала было бы полезно, да и поучительно узнать, как отреагировали на смерть Эдуарда главные действующие лица. Я, конечно, имею в виду Эдуарда Четвертого. Он умер внезапно, и его смерть должна была застать всех врасплох. Я хочу знать, как ее восприняли близкие к нему люди.

— Это нетрудно. Вас, конечно, интересует, что они делали, а не что думали?

— Естественно.

— Кто что думал — специальность историка, архивиста интересует, кто что делал.

— Мне только это и нужно. Я придерживаюсь старой пословицы: «Дела говорят громче слов».

— А кстати, что делал Ричард, узнав о смерти брата? Что пишет об этом сэр Томас? — спросил Брент.

— У сэра Томаса (иными словами, у Джона Мортона) Ричард пытается очаровать королеву и внушить ей, что для охраны и сопровождения принца из Ладло в Лондон нет нужды посылать большой отряд, а сам тем временем строит планы похищения мальчика.

— Значит, по его мнению, Ричард уже тогда намеревался захватить власть?

— Да.

— Ладно, пусть для нас останется тайной за семью печатями, кто что думал, но уж кто где был и что делал, мы непременно узнаем.

— Ничего другого я и не хочу. Только факты.