4

н понял, что удача сама к нему в руки прилетела. Начал он править именем плененного великого князя, послал гонца за своей теткой Софьей Витовтовной да за ее невесткой Марией Ярославной с малолетними детьми, освободил тех бояр, какие были взяты под стражу восставшим народом, а кое-кого из посадских перевешал для острастки, чтобы не болтали на торжищах да на площадях да не вздумали еще на вече собраться.

Дмитрий Шемяка был лукав. Свою тетку он встретил с почтением, в пояс ей поклонился и поклялся в верности. Вместе с нею и с молодой княгиней Марией Ярославной он сокрушался о томившемся в татарском плену «любимом» братце двоюродном Василии Васильевиче.

Софья Витовтовна слушала его льстивые речи и хотела верить, да не верилось.

По вечерам он звал к себе бояр братьев Добрынских да Ивана Старкова и тайно беседовал с ними. Его посланец отправился с грамотой к двоюродному брату Ивану Андреевичу можайскому, а что там было написано — никто не ведал. И еще он направил в Казань дьяка Дубенского с тайным наказом — «со всем лихом на великаго князя». Дьяк должен был уговорить хана держать Василия Васильевича под стражей накрепко да шепнуть ему, что в Москве собирается стать великим князем его верный друг и данник Дмитрий Юрьевич.

А хан тем временем завел переговоры со своим знатным узником.

Больше всего хотелось Василию Васильевичу избавиться от плена, и он согласился на неслыханный за себя выкуп — двести тысяч рублей! Не раздумывали пленники, откуда и как достать им столько денег, сколько, верно, у всего народу московского отродясь не бывало. Поцеловали они крест, что достанут, и на том были отпущены «восвояси».

Василий Васильевич вернулся в Москву. Прибыл он из Орды не один, а с несколькими татарскими вельможами и с их многочисленными слугами. Сказал он боярам, что эти вельможи в Орде сильные обиды терпели и попросились к нему на службу. Отдает он им крайние к диким степям, пустовавшие заокские земли. Пусть там селятся, будут рубежи Руси от татарских набегов оберегать.

Боярская дума была теперь не столь сплоченная, как при Дмитрии Донском. Еще при отце Василия Васильевича вошли в ее состав отъехавшие из Литвы и из завоеванных Литвой брянских и смоленских земель представители тамошних знатных родов и потеснили исконных бояр московских. А теперь еще ордынским вельможам пришлось унаследованные от отцов и дедов должности уступать.

И началось среди бояр «шатание». Может, поискать другого князя на Москву? А какого князя? Кому челом поклониться?

— Окромя Дмитрия Юрьевича, другого князя не сыскать, — нашептывали кое-кому братья-бояре Добрынские.

В народе вряд ли думали и беспокоились о тех новых великокняжеских слугах из татар. А как пошла по Москве молва о несметном выкупе, какой камнем на каждого ляжет, так зашептался народ. И грозным было то шептание.

О народной тревоге не думал летописец. А записал он о тех, кто повыше был:

«От боляр великаго князя и от гостей (купцов) московских и от троецьких старцев Сергиева монастыря, во едину мысль, что поимати великаго князя, а царю (то есть хану) не дати денег, на чем князь выелики крест целовал».

От бояр Добрынских Дмитрий Шемяка знал, что в Москве делается. По его наущению пошла молва, что великий князь собирается вместо выкупа град Москву Орде отдать, а сам хочет сесть в Твери.

Началось смущение и шептание также по городам тверским, но тверской князь Борис Александрович «убояся» открыто пойти против великого князя Василия Васильевича и решил дожидаться, как дальше дела пойдут на Руси.

Дмитрий Шемяка послал боярина к своему двоюродному брату Ивану Андреевичу можайскому наказ: будь наготове, держи коней под седлом. «Князю же Дмитрею Шемяке вложи диавол в мысль хотети великого княжениа и начат посылати к князю Ивану можайскому…»

Из Троицкого монастыря был подослан в Москву монах к Василию Васильевичу, звать его в обитель, помолиться, возблагодарить за свое благополучное избавление от нечестивых.

Василий Васильевич, его мать и жена не подозревали, каким страшным, предательским заговором опутали их по рукам и по ногам.

Был среди бояр московских «умом преславный» Федор Васильевич Басенок. Он предостерегал своего господина:

— Не езди, князь, к Троице, сиди в Москве, тут мы тебе охрана и стража.

Не послушал его Василий Васильевич, а с небольшой свитой и с двумя малолетними сыновьями — Иваном и Юрием — отправился в Троицкий монастырь на богомолье.

Как уехал он из Москвы, так Дмитрий Шемяка погнал вестника к Ивану можайскому. Встретились они.

«Готови суще, яко пси на лов или яко зверье, хотяще насытися крове человечя».

Дмитрий Шемяка повелел Ивану можайскому тотчас же, без промедления ехать к Троице, дал ему отряд верных дружинников. А сам со своими людьми отправился в Москву.

Начали они хватать тех бояр, служивых и посадских, какие остались верными великому князю; в первую очередь схватили Федора Басенка и ввергли его в темницу, взяли под стражу Софью Витовтовну с невесткой и их ближайших слуг. А брат молодой княгини, Василий серпуховской, и боярин князь Семен оболенский успели бежать в Литву.

5

аступило 13 февраля 1446 года. Тот роковой для Василия Васильевича день описан в летописях столь подробно, что иные нынешние историки полагают, не продиктовал ли летописцу на склоне своих лет он сам обо всем том, что довелось ему испытать.

Ранним утром некий рязанец Бунко доскакал до монастыря быстрее заговорщиков, предупредить об опасности, грозившей Василию Васильевичу.

А тот, ничего не подозревая, стоял обедню в Троицком соборе. Он не поверил вестнику, рассердился на него и отослал прочь.

— Это ложь! Не могло случиться такое! Двоюродные братья мне крест целовали! В верности до гроба клялись! — восклицал он.

Однако бывшие с ним слуги на всякий случай посоветовали ему распорядиться и послать стражу на московскую дорогу за десять верст, в городок Радонеж.

Ехавшие к Троице Иван можайский и его люди издали заприметили ту стражу и решили ее перехитрить. Раздобыли они саней, постелили поверх сена рогожи и меховые полости. На каждые сани под рогожи спрятались по два вооруженных воина, а третий воин, переодетый в крестьянскую сермягу, как возчик, пошел рядом, держа вожжи в руках.

Стражники подумали, что едет обоз с товаром, постояли, поглядели. А воины выскочили из саней; бежать стражникам по глубокому снегу было некуда, их сразу схватили и обезоружили.

Иван можайский повелел распрячь коней; всадники поскакали, домчали до стен монастыря. Услужливые монахи-предатели открыли им ворота…

«А они, убийци, яко ж сверепии волци, взгониша на монастырь на конех». Стали спрашивать, где великий князь, искать его.

В монастыре поднялся переполох. «Вси в уныньи быша, в торопе велице (в большом беспокойстве)».

Василий Васильевич бросился на конюшню, но там не оказалось ни одного коня. Он кинулся к Троицкому собору. Его впустили через боковые южные двери и заперли за ним замок. Он подошел к гробнице Сергия и лег подле нее. «Пад ниць у гроба чюдотворцева Сергеева, слезами обливаяся и велми въздыхая и кричанием моля, захлипаяся…»