И сам Семен Гордый вдруг почувствовал, как защекотало у него в горле, ударило в грудь. Закричал он истошным голосом. Прибежала плачущая жена, за нею оба его брата, сбежались испуганные слуги, бояре. Монахи запели молитвы. При колеблющемся пламени одинокой свечи все смотрели на великого князя, распростертого на высоком ложе, а он, поминутно сплевывая кровь, хриплым голосом начал диктовать писцу.

Безграничное отчаяние и тревога за судьбы всей земли Русской, за будущее своей семьи, видятся в его завещании[30].

Он напоминал братьям своим Ивану и Андрею: «Жити заодин» и далее: «Како тогда мы целовали крест у отня (отцова) гроба… и чтобы не перестала память родителей наших и наша, и свеча бы не угасла…» Боялся Семен Гордый, как бы с его смертью не прервалось столь важное для Руси дело, начатое его отцом Иваном Калитой и успешно продолженное им самим.

При мерцающем пламени свечи великий князь умирал. Он смотрел на свою жену, ожидавшую младенца, и цеплялся за последнюю надежду: может, родится сын, после обоих его братьев — будущий наследник. Монахи тихо пели отходную…

26 апреля 1353 года в возрасте тридцати трех лет великий князь Семен Иванович Гордый скончался. Родившаяся после его смерти дочь вскоре умерла, умер и его брат Андрей и тоже оставил после себя вдову, ожидавшую младенца.

А народ русский продолжал жить, трудиться и верить, что настанет час освобождения от ненавистного ига.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Вражеские стрелы с четырех сторон

1

ноготерпелив был народ русский. Дождались на Руси, что беда миновала, что ушла в небытие «черная смерть», ушла столь же внезапно, как и объявилась. Предали сырой земле умерших сродников те, кто уцелел, и каждый занялся своими делами…

После кончины Семена Гордого в живых остался лишь один его брат — Иван, по прозванию Красный, то есть красивый.

Приглядывались к нему москвичи, верно, говорили, что эдакое прозвание более подходит красной девице. И поневоле вспоминали они Семена и отца обоих братьев — Ивана Калиту. Уж очень не походил на них Иван Иванович, был тих и кроток, любил проводить время с женой и с двумя маленькими сыновьями, был, как выражались москвичи, «милостивый».

Но годился ли он, такой не искушенный в государственных делах, в те тревожные годы нести бремя великого князя?

Он отправился в Золотую Орду за ярлыком на великое княжение. Хан Джанибек продолжал следовать заветам ханов — своих предков — сеять рознь на Руси. Однако, несмотря на происки суздальского князя Константина Васильевича и, разумеется, благодаря щедрым московским дарам, он вручил ярлык слабовольному Ивану Красному.

Видя, что на великокняжеском столе сел столь незначительный правитель, подняли головы соседи земли Московской.

Князь рязанский Олег нагрянул с дружиной на слободу Лопасню, захватил ее и полонил тамошнего московского наместника.

Полки великого князя литовского Ольгерда заняли принадлежавшую Москве Ржеву, а Иван Иванович и с места не сдвинулся. Можайские, зубцовские и ржевские посадские вооружились и сами, без московской подмоги, изгнали литовцев.

Посчастливилось Москве, что давние ее соперники — тверские князья — уже второе десятилетие тягались между собой, кому из них, дяде — князю кашинскому или племяннику — князю холмскому сидеть старшим в Твери. Потому-то Тверь не могла вмешиваться в московские дела.

Новгороду тоже было не до Москвы. Продолжались там внутренние смуты — борьба между боярскими родами за власть. Да еще в тревоге жили люди на западных рубежах новгородских, уже в который раз немецкие рыцари вторгались в их земли. Приходилось новгородцам снова и снова вооружаться, отражать набеги дерзких захватчиков…

По ханским грамотам духовенство было освобождено от уплаты дани, жило в сравнительном спокойствии и благополучии. Церковь на Руси с годами стала всесильной и глубоко влияла на всю жизнь народа. Именно от церкви, от монастырей распространялась на Руси грамотность.

Но в то же время монастыри, владевшие многими землями и богатствами, а также отдельные священнослужители отличались лихоимством, давали под высокие проценты ссуды обедневшим князьям и боярам, разорившимся купцам, отдельным крестьянам и горожанам. Если должники не могли платить, они попадали в кабалу к духовенству. В народе накапливалась к духовенству неприязнь.

Писатель, живший еще при Александре Невском, Даниил Заточник, за какие-то проступки сосланный в далекое северное Каргополье, на озеро Лача, с большой насмешкой писал о духовенстве, что монахи «обидят села и домы славных мира сего, яко пси (псы) ласкосерднии».

Особенно ретиво занимался стяжательством верховный глава северо-восточной церкви митрополит Феогност, грек по происхождению. При нем широко распространилось лихоимство лиц духовного звания. Благодаря щедрости к нему Ивана Калиты и Семена Гордого он неизменно держал сторону Москвы.

Он скончался во время чумы 1353 года. Его преемником стал митрополит Алексий — старший сын знатного черниговского боярина Федора Бяконта, перешедшего на службу московскому князю Даниилу. Двадцати лет он постригся в монахи и жил в московском Богоявленском монастыре. Высокообразованный, он переводил книги с греческого и еврейского языков на славянский, знал латинский, сам писал поучения. Умирающий Семен Гордый в своем завещании убеждал братьев:

«Слушали бо есте отца нашего владыки Олексия, такоже старых бояр, хто хотел отцю нашему добра и нам…»

Алексий отправился в Константинополь. Целый год он там дожидался посвящения в митрополиты. Патриарх медлил, стремился иметь на Руси высшим духовным владыкой грека по происхождению. А московские бояре желали видеть митрополита русского, да еще вышедшего из их среды. Щедрое московское золото решило дело в пользу Алексия.

Мастера, писавшие иконы с изображением Алексия, могли видеть митрополита живым и по памяти начертать его облик. Они изображали мужа высокого, статного, в белом клобуке, с длинной черной бородой, заслонявшей его митрополичью роскошную одежду — саккос[31]. Он не мог не производить впечатления на москвичей.

Молва о нем, о его учености, о твердости характера растекалась по всей Руси. Золотоордынские послы и купцы, приезжавшие в Москву, донесли эту молву до хана Джанибека.

В то время была тяжело больна Тайдула — старшая из жен хана. Шептались, что в нее «вселился бес». Видимо, она страдала истерией, а позднее из-за этого недуга ослепла.

И хан Джанибек направил ко князю Ивану Красному посла.

«Мы слышали, что небо ни в чем не отказывает молитве вашего главного попа, — так было начертано в ханской грамоте, — да испросит он здравие моей хатуни (жене)».

В 1357 году Алексий отправился в Орду, явился в шатер к больной Тайдуле, окропил ее «святой» водой — и она прозрела.

Сохранились записи арабских путешественников — купцов или послов, побывавших в разное время в Золотой Орде. В этих источниках, а также во всех русских летописях подробно рассказывается о «чуде», иначе объяснить исцеление хатуни тогдашние люди не могли. Возможно, приезд Алексия в Орду случайно совпал с выздоровлением хатуни либо у него было сильно развито чувство внушения.