Всю весну и все лето 1380 года стягивал Мамай многие рати своих сторонников в степи междуречья Дона и его притока Воронежа. Три хана, семьдесят князей больших, тридцать малых в надежде поживиться пришли по зову Мамая. Вряд ли он знал, сколько было у него войска. Персидские источники сильно преувеличивали, когда называли девятьсот тысяч…
Литвой тогда правил великий князь Ягайло — младший сын и преемник Ольгерда. Послы Мамая сумели его убедить стать союзником Золотой Орды. И хоть не слыл Ягайло охочим до ратных походов и не было у него решительности и мудрости его покойного отца, но вельможам литовским крепко запомнились неудачи Ольгерда в борьбе с Дмитрием, а тут находился, казалось бы, надежный повод участвовать в расправе над Москвой и в будущем дележе земель Русских. А в победе над Дмитрием вельможи не сомневались. Уговорили они Ягайлу, и тот повелел собирать полки.
Знал Мамай, как деятельно готовятся на Руси к грядущей войне. Направил он гонца к Олегу рязанскому с грозным посланием: «Повелеваю тебе прислать мне подмогу».
Положение Олега было крайне трудным. Он находился как бы между молотом и наковальней. Из всех земель Русских Рязань самой ближней была к Орде и всегда первая подвергалась опустошениям. Вот почему Олег отвечал уклончиво, дескать, трудно ему собирать полки, оправдывался, что после двух последних татарских разорений его города и веси совсем обезлюдели, народ разбежался.
В гневе послал Мамай к Олегу второго гонца с такой грамотой:
«Я стою на рубежах твоей земли, если не исполнишь обещанного — я превращу ее в пастбища для своих коней».
Олег с давних пор враждовал с Дмитрием, и Рязань враждовала с Москвой. Но был он человек русский и втайне сочувствовал общерусскому делу. Отдельные бояре склоняли его на дружбу с Мамаем, но он знал, что весь народ рязанский — крестьяне, посадские, купцы со скорбью и гневом осудят дружбу в страшный для всей Руси час и не поднимут мечей на своих единокровных братьев.
Стремя конного воина с бронзовой, украшенной узорами обкладкой. Новгород, XIII век.
Посоветовавшись с боярами, Олег посулил Мамаю помощь. А про себя он думал, как бы суметь остаться в стороне от будущей великой битвы, какая неминуемо произойдет где-то близ пределов рязанских…
Ягайло выступил с большой ратью на восток. Но войско его шло медленно, по десять, по пятнадцать верст переходы делали. Слал Мамай к нему гонца за гонцом, торопил его. А Ягайло жаловался на плохие дороги, на скудное питание людям и коням…
Дмитрию необходимо было выиграть время. Он попытался заверить Мамая, что хочет мира, и направил к нему посла, окольничего Захария Тютчева[35], с предложением начать переговоры, обещая платить дань, хотя и меньшую, чем при хане Джанибеке.
Тютчев прибыл в Орду. Мамай потребовал увеличить дань. Тютчев, несмотря на угрозы, бесстрашно отстаивал достоинство великого князя московского; на обратном пути он разорвал ханскую грамоту, унизительную для Дмитрия, и отослал ее клочки в Орду.
Поняли в Москве — страшная битва неминуема.
А раз так — надо спешить, нельзя ждать, нельзя допустить, чтобы Ягайло привел свои рати на помощь Мамаю. Из Москвы поскакали по всем уделам русским гонцы, звали идти в поход немедля, стягивать полки к Коломне.
3
о нашего времени дошло почти в ста списках замечательное произведение древнерусской литературы — «Сказание о Мамаевом побоище». Написано оно было в начале XV века
[36], то есть некоторое время спустя после великой битвы, когда память народная ослабла, а сочинителю повести захотелось расцветить, разукрасить свой рассказ. Поэтому к тому, о чем пойдет речь на следующих страницах, надо относиться с некоторой осторожностью — было ли все так на самом деле или только могло быть, тем более что в летописях, написанных почти сразу после битвы, не упоминается о многом, рассказанном лишь в «Сказании» и в других позднейших преданиях…
Всколыхнулась тогда вся земля Русская. «И ту приидоша много пешаго воинства и житеистии мнози людие и купцы со всех земель и градов…»
Понимали на Руси, что настала пора, когда всем, что имеешь, надо жертвовать ради Родины.
Тянулись к Москве или двигались прямиком на Коломну обозы с оружием, с хлебом, с овсом, гнали скот и коней, шли люди пешие, с котомками за плечами, ехали всадники с притороченными к седлам вьюками. Каждый шел или ехал с оружием, какое мог раздобыть. Всех богаче были вооружены княжеские дружинники. Ехали всадники с мечами и копьями, в кольчугах, на головах — остроконечные шишаки. Пешее войско было из крестьян и городских-посадских. Шли они с шестоперами, кистенями, ножами и топорами. Не шибко умели они воевать и стрелять из лука, но духом были крепки, знали, за что идут воевать — за землю Русскую.
У каждого — у князя и у простолюдина — было припасено по новой полотняной чистой нижней рубахе и паре холщовых онуч. Так уж издавна повелось на Руси — перед сечей надевать на себя все чистое.
Шли русские ратники, доверяя свои жизни и судьбу отечества главному военачальнику — великому князю московскому Дмитрию Ивановичу, знали они о его личных доблестях и верили в бранное искусство его воевод. Сказано про него, что он «стражу земли Рускые мужеством своим держаше». А было ему тогда тридцать лет…
В летописях ничего не говорится о том предании, о каком идет рассказ в «Сказании о Мамаевом побоище»; а то предание позднее перешло во многие романы и повести, посвященные знаменательным для Руси дням. Одни историки говорят: «Да, так было», другие отвечают: «Не доказано!»
После кончины Алексия преемника ему поставить не успели. Негласным духовным главой Северо-Восточной Руси считался основатель и игумен Троицкого монастыря Сергий Радонежский.
Будто перед самым походом Дмитрий со своим двоюродным братом Владимиром Андреевичем серпуховским, в сопровождении немногочисленной дружины, отправился за шестьдесят верст от Москвы, в тот укрытый дремучими лесами монастырь, чтобы получить от Сергия благословение на битву.
Сергий был крупным церковным деятелем. Его глубоко почитали и князья, и простые люди. Несомненно одно: в те страшные для Руси дни Сергий мыслил о том же, о чем мыслили Дмитрий, его воеводы, его воины, о чем мыслил весь народ русский, — как победить!
Жили тогда в Троицком монастыре два монаха родом из Брянска — Александр Пересвет и Родион Ослябя.
Оба, посоветовавшись с Сергием, взяли оружие и вступили в ряды русского воинства.
Почему они так поступили? Ведь по строгим церковным канонам чернецы-монахи не смели даже носить оружия, не то чтобы сражаться.
А Сергий, чтобы поднять дух русского войска, решился нарушить эти каноны. Пусть каждый ратник знает: если два чернеца вступили в их ряды, значит, война против татар священна, значит, русские пошли сражаться за святое, за правое дело[37].
Дмитрий вернулся в Москву и повелел всем полкам идти на ратный подвиг.
Автор «Сказания о Мамаевом побоище», чья душа была переполнена теми великими событиями, какие довелось ему описывать, начертал взволнованные слова о том, как тремя потоками, через трое кремлевских ворот — Фроловские, Константино-Еленинские и Никольские — двинулись, сверкая оружием и доспехами, русские воины в путь к городу Коломне. А княгиня Евдокия сидела «на урундуце под стеколчяты окны» — на крыльце островерхого узорчатого терема. Со слезами на глазах провожала она своего нежно любимого мужа. А матери, жены, сестры и дети московских воинов теснились на кремлевской площади, стояли на тех улицах посадов, где должны были проходить полки. Они провожали своих сыновей, мужей, братьев, отцов и, плача, повторяли:
