В книгах, посвященных Рублеву, о его жизни говорится очень мало, и то чаще с добавлением слов: предположительно, вероятно, возможно. Лишь малые крохи сведений о нем безусловно верны.

Он родился около 1370 года, где именно — неизвестно, скорее всего в простой трудовой семье городских ремесленников. Он рос и мужал в окружении участников Куликовской битвы и их сыновей. О славной победе тогда постоянно вспоминали и говорили русские люди. И Рублев со вниманием слушал их рассказы. С юных лет он стал монахом, видимо, большую часть жизни провел в московском Андрониковском монастыре.

В летописях имя Андрея Рублева упоминается дважды.

Первая запись — за 1405 год: «Тое же весны почаша подписывати церковь каменую св. Благовещения на князя великого дворе, не ту, иже ныне стоит, а мастеры бяху Феофан иконник Грьчин, да Прохор старец с Городца, да чернец Андрей Рублев, да того же лета и кончаши ю…»

Вторая запись — за 1408 год: «Того же лета майа в 25 начаша подписывати церковь каменую великую съборную святая Богородица, иже во Владимире, повелением князя великаго, а мастеры Данило иконник да Андрей Рублев…»

В этих строках указываются Благовещенский собор в Москве и Успенский собор во Владимире.

«Подписывати церковь» означало не только расписывать стены и своды фресками, но также писать иконы для иконостасов. Иконостас — это перегородка, обычно деревянная, богато украшенная резьбой, между алтарем и остальным храмом, с двумя, тремя, четырьмя рядами икон, размещенных в определенном, раз и навсегда установленном церковными канонами порядке.

Храмы брались расписывать «дружины» (артели) иконников — два, три мастера с учениками. В обоих летописных текстах имя Андрея Рублева, как младшего, стоит на последнем месте.

«Феофан иконник Грьчин» — это Феофан Грек. Кто такой «Прохор старец с Городца», то есть уроженец города Городца на Волге, — неизвестно. Кроме этих летописных строк имя Прохора ранее упоминается лишь однажды — в летописях за 1395 год, когда иконники расписывали Рождественский (разобранный в XVI веке) собор Московского Кремля.

«Мастер Данило», в другом источнике — Даниил Черный, наряду с Андреем Рублевым, и опять-таки впереди него, упоминается еще в позднейшем «Житии» Никона, там же говорится о большой дружбе Даниила и Андрея…

Тогдашние мастера никогда не ставили своих подписей; поэтому, кто какую икону или фреску писал, остается неизвестным.

Начиная с XVI века, имена иконописцев, живших одновременно с Андреем Рублевым, постепенно забывались, исчезали из памяти народной, их слава переходила к нему одному, с именем его соединялось все лучшее, что было создано художниками Древней Руси.

Согласно решениям церковного «Стоглавого собора» в 1551 году, велено было писать иконы, «как писал Ондрей Рублев и прочие пресловущие иконописцы… а от своего замышления ничтоже претворяти», то есть самим ничего не придумывать.

В XVII веке имя Андрея Рублева было всем известно, а позднее, как это ни покажется странным, оно постепенно забывается. Любители искусства XVIII и XIX веков вообще не считали древние иконы произведениями искусства, а древнерусское зодчество привлекало внимание лишь немногих.

Восхищаясь творениями живописи западноевропейской, те любители и не подозревали, что в нашей стране, за монастырскими стенами, черные от потемневшей за столетия олифы, записанные чуть ли не семью слоями позднейших красок, скрывались столь же высокие произведения живописи. До времени совсем недавнего старинные иконы, закованные в драгоценные, серебряные, с каменьями, оклады, были надежно спрятаны от глаз людей.

Не знали люди и Рублева…

В самом конце прошлого века искусствоведы и художники впервые обратили внимание на древние иконы, зачастую убранные за ветхостью в церковные кладовки и сторожки. Они находили их совсем почернелые, а иногда и записанные позднейшей живописью и решались счищать, смывать копоть и олифу, стирать позднейшие слои красок. И тогда во всей своей изначальной красе и светлости предстала перед ними живопись XIV, XV веков и даже более ранняя. То были поразительно светлые, сияющие краски, спрятанные в течение веков от людских взоров, тонкие и легкие очертания фигур, удлиненные лица с большими, то печальными, то грозными очами.

Так было открыто великое искусство древней русской живописи, не менее значительное, чем тогдашнее искусство Западной Европы. Это открытие было столь же неожиданным и знаменательным, как открытие уже в наше время берестяных грамот.

Но подлинный Рублев тогда еще не предстал взорам людским.

— Сие писано чернецом Андреем Рублевым, — говорили монахи Троицкого монастыря и указывали на икону, находившуюся в иконостасе Троицкого собора справа от «царских врат».

История этой иконы такова.

В 1408 году, во время нашествия Едигея, Троицкая обитель была сожжена дотла и разграблена, однако монахи успели скрыться в лесу и унести с собой самое ценное. Сгорели кельи и малая церквица.

Для вновь поставленной деревянной церкви в 1411 году игумен Никон позвал Андрея Рублева написать икону Троицы. Тринадцать лет спустя вместо этой церкви был выстроен ныне существующий Троицкий собор, куда и было перенесено творение Рублева…

В 1904 году церковные власти разрешили наконец снять с иконы Троицы драгоценный оклад, а ее саму расчистить от нескольких позднейших слоев красок. Но лишь немногие любители искусства смогли тогда увидеть возрожденное из тьмы веков великое творение мастера. Только в наши дни предстала икона перед взорами народа, когда ее поместили в Третьяковской галерее.

Новгородские фрески Феофана Грека поражают, страшат. А краски Рублева совсем иные. Они ярче, радостнее — эти светлые, сияющие, нежные, истинно рублевские тона — пленительный голубец разных оттенков, темно-вишневые, золотые — цвета спелой ржи, «пепелесые» (серо-лиловые) и другие, столь же воздушные…

Согласно библейскому преданию, три юных ангела явились к праотцу Аврааму и его жене Сарре, и те усадили их под дубом мамрийским и прислуживали им при трапезе.

Рублев отклонил излишние житейские подробности и изобразил только трех усталых юных путников, трех ангелов, восседающих с тонкими дорожными посохами в руках, перед ними на столике — лишь одна-единственная чаша, сзади — легкие очертания дерева, горы и палат Авраамовых. Каждый из ангелов в глубоком молчании погрузился в свои думы. Их лики столь между собой схожи и столь различны. Их глаза исполнены мудрости и печали. О чем размышляют ангелы? Рублев не дал ответа…

А нынешний зритель, хорошо зная русскую историю и остановившийся перед этой иконой, задумается и спросит самого себя:

— Как мог Рублев, живя в то черное время насилий, и зла, и угнетения народного, создать столь лучезарное, наполненное миром и покоем произведение?

Рублев был переполнен надеждой на светлое будущее своей Родины, более того, он твердо верил в это будущее; когда оно настанет, он, верно, представлял себе смутно, но — мудрый мыслитель и одновременно величайший художник — он жил этой верой.

Только так можно объяснить тайну его творчества…

Следующая вершина — это все то, что он создал в древнем граде Владимире.

При дворе великих князей московских всегда помнили, что слава стольного града Москвы идет от былой, еще до нашествия Бату-хана, славы Владимира. А тамошние древние соборы ветшали. И великий князь Василий Дмитриевич, «погадав с боярами старейшими», повелел направить каменщиков подправлять их.

Следом за каменщиками в 1408 году прибыли во Владимир Даниил Черный и Андрей Рублев с дружиной.

Можно себе мысленно вообразить, как они, не отдохнув, прямо с дороги, остановились в изумлении перед Успенским пятиглавым собором, поражаясь его могучими очертаниями, потом вошли внутрь. Перед их взорами предстали кое-где на стенах фрески, исполненные мастерами-греками, коих некогда призвал князь Всеволод Большое Гнездо. Всматриваясь в эти чудом уцелевшие сокровища искусства, они мысленно прикидывали, какие части стен придется им расписывать заново, а где можно оставить прежние изображения, разве только немного их подправить. И они понимали, что у тех мастеров они могут многому научиться.