«Я часто бываю в поездках, — думал Христофоро, спускаясь с башни. — Надо брать Якобо с собой, приучать к делам. А то вырастет на сказках Гебы и пропадет в этой жестокой жизни».

В раскрытые окна консульской башни тянет солеными морскими запахами южной ночи. В полутемной комнате второго этажа двое — Якобо и старая служанка Геба.

Единственная свеча едва освещает их лица, желтое пламя, колеблемое ветром, трепещет, тени, как живые, мечутся по стенам.

Якобо, зачарованный, слушает плавную певучую сказку Гебы, глаза его широко открыты, кольца темных курчавых волос упали на лоб, он дышит взволнованно, он живет в том мире, о котором идет рассказ.

— …А великая Юнона была так прекрасна, что повелитель богов полюбил ее бесконечно. Но Юнона не пожелала стать женой Юпитера, и все уговоры его были тщетны. Однажды Юнона сидела в своем доме одна. На воле шумела буря, лил сильный дождь, холодный и сырой ветер метал в окна мокрую листву. Вдруг в раскрытое окно влетела кукушка и опустилась у ног богини. Юнона пожалела бедную продрогшую птицу, подняла и согрела на своей груди. И поверь, мой мальчик, как только кукушка отогрелась и обсохла, она вылетела на середину комнаты… и исчезла. На ее месте вдруг предстал повелитель богов Юпитер в своем могучем и прекрасном виде. И тогда — ты не знаешь, мой мальчик, женского сердца — Юнона полюбила Юпитера и стала его женой. Да и что же ей оставалось делать, если она прижимала его к своей груди, хотя бы в виде кукушки…

Вдруг в пол снизу раздался сильный стук. Якобо выругался и, открыв створку, через которую спускались на лестницу на первый этаж, крикнул:

— Чего тебе, Гондольфо?

— Молодому господину пора начинать ученье. Спускайся вниз, и я стану тебе показывать математику.

— Ах, оставь, Гондольфо! Подожди часок-другой, пока Геба расскажет мне о прекрасной жизни прекрасных богов.

— Якобо, ты совсем не желаешь учиться! Я скажу отцу.

— Ну и пусть! — Якобо с сердцем захлопнул створку, снова сел на лежанку и приготовился слушать.

— …Но не была счастлива Юнона с Юпитером. Вся ее супружеская жизнь проходила в постоянных спорах и неладах с великим мужем. Да и то надо знать, мой Якобо, очень неверен был своей жене Юпитер. Много было на Олимпе и вокруг молодых богинь. Какая из них откажется принять ласки повелителя! Могучий часто отлучался и на землю, к простым смертным. Тогда Юнона начала следить за мужем. Однажды, разыскивая Юпитера, она заметила на земле неладное. За большим темным облаком на берегу реки Инах кто-то скрывался. Богиня спустилась на землю, рассеяла облако и увидела своего мужа рядом с прекрасной Ио — дочерью реки Инах. О, великий боже, что бы тут было, если бы не хитрость всемогущего Юпитера! На глазах богини он превратил Ио в корову и сделал вид, что любуется этим прекрасным творением земли. «Подари мне эту корову», — сказала Юнона мужу, и тот не имел причины ей отказать. Тогда ревнивая богиня приставила к корове стоглазое чудовище по имени Аргус, которое закрывало на отдых лишь два глаза, а остальные следили за бедной Ио, не давая ей превратиться снова в девушку…

Тяжелая створка в полу поднялась, и в отверстии показалась голова Гондольфо:

— Остановись, старая, — обратился он к Гебе с усмешкой, — может, твоя Ио походит пару часов телкой, а мы, глядишь, поучили бы с молодым господином математику за это время. А?

— Подожди, мой учитель, — умоляюще сказал Якобо. — Уже немного осталось. Сегодня я буду хорошо учиться.

— Будь по-вашему, — Гондольфо поднялся в комнату и сел против Гебы. — Только объясни мне, почему твой Юпитер соблазнить девочку сумел, а помочь ей не хочет?

Геба, не обращая внимания на выпад Гондольфо, ведет рассказ:

— Юпитер, возмущенный таким надзором, решил убить Аргуса. Но это было нелегко сделать — за повелителем зорко следила его жена. Тогда Меркурий…

— Это бог, который служил у Юпитера на побегушках, — вставил свое объяснение Гондольфо.

— …Тогда Меркурий решил выручить своего повелителя. Он сел недалеко от Аргуса и звуками своей флейты усыпил его, а усыпив, отрубил ему голову. Корова превратилась в девушку Ио, а Юноне пришлось оплакивать своего верного слугу — от него ей остались только сто глаз, часть которых богиня прикрепила на хвост своей любимой птице.

— Это ты павлина имеешь в виду, старая? — спросил Гондольфо.

— Ну, а дальше что? — с нетерпением спросил Якобо.

— Хватит, хватит. Идем, нас ждет математика, — Гондсгльфо взял Якобо за руку и повел по лестнице вниз.

Спустившись в нижнюю комнату, Якобо сел за стол отца, Гондольфо извлек из узкой бойницы две книги. Бойница снаружи была закрыта и служила местом для более чем малой консульской библиотеки и для хранения деловых бумаг.

— Прежде чем начать ученье, я вот что хочу тебе сказать, Якобо, — заговорил Гондольфо, перелистывая страницы рукописной книги. — Ты наплюй на выдумки этой греческой старухи и не верь ничему. Все это было не так, как она тебе рассказывает. Вот вчера слушал ты легенду о Гилласе. «Гиллас был так прекрасен, что нимфы похитили его и увлекли за собой на дно реки». Все это враки, мой милый, и было все очень просто. Этот олух и бездельник Гиллас не умел плавать, а полез в глубокое место реки и просто-напросто утонул, пошел ко дну, словно камень. Ха, да разве я не знаю этих греков! Они, бесы, умеют по всякому пустяшному делу завернуть такую легенду, что диву даешься, откуда что взялось. Я знаю, сколько ночей плела тебе Геба рассказы о Троянской войне. Уж такая там была битва и ох, и ах! А мне известно точно, что, кроме мелких стычек, там ничего не было-Плюнь ты на ее сказки и слушай только меня. Я завтра принесу тебе такую рукопись, лопни мои глаза, если она тебе не понравится. Написал ее венецианский монах Бокаччио, «Десятидневник» называется. Вот там все, что написано, правда. А сейчас давай наляжем на математику.

Сегодня у консула дорогой гость.

Капитан Ачеллино Леркари этой весной в Сурож приезжает второй раз. Купив у Чурилова по сходной цене вино, он выдал его за критское и перепродал с большой выгодой. Сейчас он снова приобрел большую партию и, довольный покупкой, заехал к старому другу Хистофоро погостить.

— Скажи, ты не думаешь мириться с кафинским консулом? — спросил Леркари у Христофоро.

— Мы помиримся с ним на кладбище!

— И верно! Если бы ты знал, какие камни бросает этот проклятый суконщик под колеса моей торговли! Не далее, чем вчера, он не принял меня по очень важному делу. Всех, кто стоит за партию гибеллинов, он презирает. Давно ли сам торчал в своем вонючем лабазе, а теперь — благородный ди Кабела!

— Бесчестный человек! — воскликнул Гондольфо. — Лихоимец!

— Сын пирата Гуаско, этот скуластый Андреоло, днюет и ночует у него во дворце, — продолжал Ачеллино. — Мне кажется, что эти разбойники не признают тебя за консула.

— Теперь они в моих руках! — сжав кулаки, сказал ди Негро. — Ты знаешь — они самовольно творят суд и казни на своей земле, и это их погубит. Я напишу в Геную.

— Пока твое письмо дойдет до места, от виселиц и позорных столбов не останется и следа, а ты окажешься клеветником. Надо сделать не так. Пошли своих аргузиев в Скути, пусть они поломают и виселицы и столбы и запишут слова свидетелей о суде. Тогда и кафинскому консулу не удастся отвертеться — придется наказать своих друзей.

— Ты прав, Ачеллино. Я так и сделаю. Мы сначала повалим этих мерзавцев, а потом найдем управу и на ди Кабела.

— Я так и знал, что мой друг по-прежнему верен нашей партии, — сказал Леркари. — Хочешь, чтобы консулом Кафы стал я? А тебя — первым масарием?

— Каким образом? Разве протекторы банка…

— На них надежды нет. Они все как один наши враги и нам должность консула не дадут. Надо место взять силой!

— Повторить 54-й год?

— Да! Если я подниму в Кафе мятеж, ты меня поддержишь?