— И князю Ивану он недруг. Будучи в братстве с великим князем русским, вам легче задушить вашего общего врага.

— Посол сказал, что Иван не желает нападать на Ахмата.

— На то его воля. Но тебе, верно, известно, что Ахмат сам собирается набежать на Москву.

— Мои люди в Орде доносят мне об этом. Это верно.

— Пиши Ивану братство и любовь, мой повелитель, и это принесет тебе славу и богатство. Коли Ахмат уйдет в набег на Русь, ты братства Иванова ради пошлешь свои войска в Орду и в отсутствие хана Ахмата захватишь все его богатство. Если Ахмат, возвратясь, пойдет за то войной на тебя, Иван поможет тебе, и вы растерзаете Ахмата.

— Слышал я, что Иван намерен отнять у Хазиэмира киевские земли. Если он пойдет на круля польского, как мне быть? Хазиэмиру я еще раньше шерть давал.

— В войне из двух друзей выберешь одного. Твой мудрый ум подскажет, какого.

— Ты говорила о щедрости князя. Однако он мне не хочет давать поминков, а круль мне их дает.

— Говорят, послы Ивановы привезли тебе большой бакшиш, говорят, он дороже трех годовых поминков Хазиэмира. Разве не все равно алмазу, как его назовут, бакшишем или поминком. От того не перестанет он быть алмазом.

— Ты права, Ази, и я дам шерть князю Ивану. Ширин мне тоже дал такой совет. Совет двух мудрых — правильный совет.

Прошла неделя, как от горенки Никиты Васильевича увели стражу. Теперь русское посольство ходило по городу вольно, однако в посольский дворик никто из татар не приходил. О существовании людей посольских во дворце будто забыли. Наконец, однажды под вечер, когда боярин совсем уже собрался отходить ко сну, в его спаленку в сопровождении Шомельки протиснулся толстый татарин.

— Образец великих и почтенных, рудник всех добродетелей, аг[58] собственного двора, источник счастья, рассадник могущества, да увековечит аллах его могущество, пресветлый бей-Ширин приглашает русского посла в свой дворец, — проговорил он.

Как только Шомелька перевел приглашение, Беклемишев сразу же стал собираться и повелел крикнуть Никиту Чурилова и стражу. Татарин, видимо, понял приказ боярина и торопливо сказал Шомельке:

— Посла приглашают одного. Я буду его проводником и охраной. Пусть посол верит благородному Ширину: его голова будет целой и невредимой.

Никита Чурилов стал отговаривать Беклемишева.

— Не ходи, Василич. Риск зело велик. Похоже на обычную татарскую пакость. Убить посла во дворце, видно, грехом считают, да и от людей будет неприлично. На улице снесут голову, и тела не найдем.

— Вам же ведомо, что я к Ширину пошел. С него, в случае чего, завтра спросите.

— Откажется, разбойник. Отколь нам знать, что сей человек от Ширина? Завтра, к тому же, будет поздно, коль тебя в живых не будет.

— Не о себе думать надобно — о деле, — ответил боярин. — Не пойти — скажут, струсил русский посол. Я иду один!

— Не гневайся, боярин, молодцов следом я все же пошлю.

Беклемишев кивнул головой и вышел вслед за татарином.

Дворец бея Ширинского по красоте и богатству не уступал ханскому. Татарин, сняв сапоги, повелел Никите сделать то же. Боярин отрицательно покачал головой, но его провожатый неожиданно сказал по-русски:

— Такой закон. Во дворце не стучи, не оскорбляй слух хана.

— Неужто хан здесь?

Татарин утвердительно кивнул головой. Сапоги и саблю пришлось снять и отдать прислужнику.

В просторной комнате, которая более походила на веранду, Никиту оставили одного. Боярин огляделся. Пол комнаты покрыт цветными циновками, посредине — беломраморный фонтан. Потолок выложен голубой мозаикой с золотом. Стены вместо обоев покрыты разноцветным фарфором. Вдоль стен низкие скамьи, устланные коврами. На трех столиках, расставленных в комнате, стоят кальяны.

Ждать пришлось недолго. Бесшумно открылись двери, в комнату вошел хан, за ним бей-Ширин. Гирей прошел вперед и сел на подушки. Ширин уселся с правой стороны, показал Никите на левую скамью. Никита сел, поджав ноги под себя. Толмач поднес столики с кальяном, сперва хану, потом бею и Никите.

— Здоров ли мой брат Ак-бей? — спросил хан после короткого молчания.

— Слава богу, здоров. Здоров ли друг государя великий хан?

— Благодаря аллаху, я здоров.

— Мудрый хан принял решение, — заговорил бей-Ширин, — он хочет взять от твоего государя братство и дружбу от детей до внучат. Только объясни великому владыке в коротких словах, что хочет от него наш друг Иван?

— Кыпчацкий хан Ахмат и ваш и наш недруг, — ответил Никита. — Ведомо нам, что собирается он войной на нашу землю. Война сия для моего князя, который является сейчас государем всей Руси, не страшна. Однако Ахмат может соединиться со старым ворогом нашим королем литовским Казимиром, и они вкупе с ним могут принести народу и государству великое разорение.

— Я понял, чего хочет Иван, — сказал Гирей усмехаясь. — Он желает, чтобы в случае войны я ухватил за перчем[59] одного из врагов наших и пригнул его голову к земле. Поезжай домой и скажи Ак-бею, что Менгли-Гирей ему друг и Ахмата на его землю не пустит. Через день, как воины ахматовой орды уйдут на Москву, мои аскеры будут грабить Сарайчик. Это остановит Ахмата, и он вернется назад. На этом слово мое!

— Велик ум хана, — проговорил Беклемишев. — Ты верно понял желание моего государя. А ежели Казимир на князя войной пойдет, на чьей стороне будет великий хан?

— С Казимиром я стою во братстве и дружбе, однако, ежели он пойдет на Ивана войной, он мне другом не будет. Я так и скажу ему слово свое. Ежели Казимир попросит моей помощи, я отвечу: «Вся рать ушла на Ахмата». На этом слово мое.

— Слово твое, великий, передам государю в точности.

— Еще чего желает мой брат Иван?

— Торговля с ханством твоим да с Кафой и Сурожем у нас совсем захирела. Купцов наших люди твои грабят, кафинцы обижают. Просил государь торговле помеху не чинить.

— Как ты думаешь об этом, Халиль-бей? — обратился хан к Ширину.

— С братом и другом как не торговать.

— Завтра получишь фирман[60] на свободную торговлю в моем ханстве.

— Чего великий хан желает от князя Ивана? — спросил боярин.

— Пока ничего. На то особый посол будет. Поклонися от меня твоему князю, поблагодари за память и добрые подарки. Завтра ты получишь шертную грамоту.

Уходя из дворца, боярин подумал: «Не зря государь мой говаривал, что ночная кукушка перекукует кого угодно. Спасибо тебе, мудрая Нур-Салтан».

На следующие сутки около полудня посольство в полном составе пригласили во дворец. В зале совета и суда, кроме хана, сидели шестеро дородных татар да диван-эфенди с разман-беем. Посольство вошло в зал в том же порядке, как и в первый раз. Никита поклонился хану и сидящим и увидел около трона бумажный свиток, разложенный на столе. Диван-эфенди встал впереди посольства и произнес пожелания тысячелетнего здравствования хану Менгли и всему роду Гиреев.

— Великий хан и великий совет пожелали дать великому князю Ивану шерть на дружбу и братство, — продолжал диван-эфенди. — Позволь, о мудрейший, благословеннейший, огласить грамоту.

— Позволяю, — произнес Гирей, и диван-эфенди взял в руки свиток и, приложив его к груди и лбу, начал читать:

— «Вышнего бога волею яз Менгли-Гирей-хан пожаловал есмь, взял есми со своим братом с великим князем Иваном любовь и братство и вечный мир от детей и на внучата. Быть нам везде за один, — эфенди передохнул и продолжал, — другу другом быти, а недругу недругом быти».