— Селям, джаным![47]

Девушка вздрогнула, легко и быстро подошла к кровати и, опустившись на колени, склонила голову низко, низко. Якобо понял, что это служанка, и снова по-татарски произнес:

— Иди сюда.

Ему хотелось сказать ей что-то еще, ласковое, нежное, но таких слов на чужом языке он не знал и поэтому знаком пригласил ее сесть на край ложа. Девушка робко присела, и тогда Якобо увидел ее смуглое и удивительно привлекательное лицо. Волосы были черные, необычные для татарок: они вились то мелкими колечками, то крупными завитками.

Девушка смотрела на юношу, и ее глаза тоже показались Якобо необычными. Когда она глядела прямо, они были крупными, такими, какие часто встретишь у генуэзок. Но вдруг девушка прищурилась, глаза сделались узкими; в этот момент служанка походила на татарку. Нос у нее был безукоризненно прямой, губы чуть-чуть приоткрыты, подбородок с ямочкой.

— Как тебя зовут? — спросил Якобо, еще покопавшись мысленно в скудном запасе известных ему татарских слов.

— Эминэ, — тихо ответила девушка и неожиданно спросила на итальянском языка: — а тебя как зовут?

— Меня зовут Якобо. Ты прости меня, я принял тебя за служанку, а ты, верно, дочь господина Коррадо?

— Пусть мой господин простит меня, что осмелилась заговорить с ним. Мой господин правильно подумал — мне приказано служить ему сегодня.

— Откуда ты знаешь мой родной язык?

— Меня научила ему мать.

— Значит, твоя мать была генуэзка?

— Да.

— Расскажи, Эминэ, все о себе. Я хочу знать, — сказал Якобо.

— Дело господина повелевать, а мое быть покорной. Слушай же.

И Эминэ начала рассказ. Говорила на итальянском языке она плохо, часто пользуясь татарскими словами, но Якобо хорошо понимал всю ее речь. История жизни Эминэ коротка. Ее мать была пленницей у богатого татарина и умерла, когда девочке было всего три года. Кто был ее отцом, Эминэ не знает. Вскоре после этого хозяин не вернулся из набега. Все его рабыни перешли к брату, которого не очень трогала судьба сироты, и как только Эминэ исполнилось восемь лет, он продал ее в Кафу одному генуэзцу. Там она жила четыре года, затем заболела. Больную, ее за бесценок продали в греческую семью. Грек долго лечил ее настойками разных трав, и она стала здорова. А сейчас она здесь, и ей приказано служить молодому господину.

— Осмелюсь ли я спросить, мой господин? — закончила вопросом свой рассказ Эминэ.

— Спрашивай, джаным! — воскликнул Якобо.

— Где я могла видеть моего господина раньше?

— Только в Суроже. Я больше нигде не был.

— А я никогда не была в Суроже, но мне кажется, что я моего господина знаю давно-давно, с детства. У моего господина дома в Суроже есть служанка?

— Есть. Ее зовут Геба. Она очень хорошая.

— Как жаль. Я бы хотела быть служанкой моего господина постоянно.

— Так поедем с нами. Я попрошу отца, и он может купить тебя у Коррадо.

Эминэ радостно засмеялась и сказала:

— Я буду служить хорошо-хорошо.

После умывания Якобо и Эминэ пошли в сад и долго бродили по сырой траве, без умолку рассказывая друг другу обо всем, что может интересовать молодых людей в их пору.

Вечером Коррадо принес соседу-татарину сто золотых монет. Все случилось так, как он предполагал: Якобо попросил отца купить служанку, Христофоро попросил Коррадо узнать, сколько она стоит. Коррадо признался, что он утром уже купил ее за триста золотых и если такая цена славному ди Негро не подходит, он оставит девушку себе. Консул не торговался и уплатил требуемую цену. Так Эминэ стала собственностью Якобо ди Негро.

Улучив момент, Коррадо шепнул девушке:

— Не прозевай счастье свое, глупая. Отец Якобо хочет, чтобы ты заставила юношу позабыть веех женщин на свете.

Эминэ в знак великой благодарности скрестила руки на груди.

«Майя, 29 дня. Писано в Крыму.

Думному дьяку Илье Курицыну от Шомельки поклон земной.

Как учил ты меня, дьяче, я сразу же все так и сделал. Господин мой, Никита Василич, как проезжали мы мимо Солхата, из возка меня высадили, а я до темна просидел в степи, а к ночи вошел в столицу хана и пришел к двоюродному брату моему, о коем тебе ведомо. Он уже много лет при ханском дворце золотых дел мастером состоит. Кисет с деньгами — подарок твой ему я отдал немедля. На второй день брат привел меня во дворец, сказал хану, что ему подмастерье надобен, и хан милостиво повелел взять меня к золотому мастеру в обучение, и вот я уж сорок дён как помогаю моему брату, бывая во дворце каждодневно. Много я видел тут и слышал сам, да еще более узнал о татарах от родича моего, который ханскую жизнь знает отменно. Если даст бог, я обо всем буду тебе, дьяче, отписывать, письмо слать через здешних караимов в Кафу к господину моему Никите Васильеву, а он эти листы с первой же оказией перешлет в Москву тебе, как было замолвлено.

Какой народ эти ханы — тебе писать не следует, русские люди их хорошо знают: жестоки, коварны, жадны и грязны. Об одном только добавить следует — еще и хвастливы до неимоверности. О том судить по множеству примеров можно. Стольный град татар, Солхатом именуемый, по их хвастливым рассказам, произошел будто бы от такого случая: однажды через город проходил богатый караван купцов азиатских. А хан в то время строил мечеть. Он спросил купца, везущего на верблюдах сто больших бочонков: «Что ты везешь?» Тот ответил: «Сандаловое масло». «Сколько стоит бочка масла?» — спросил хан. Купец, принимая хана за обычного горожанина, ответил: «Тебе не покупать его, зачем знать цену. Оно настолько дорого, что у тебя не хватит денег, чтобы уплатить за каплю, не только за бочку». Хан настойчиво и сурово спросил еще раз: «Сколько стоит бочка?». Купец назвал ему цену, и тогда хан отсчитал золотом за все сто бочек и коротко сказал рабочему, приготовившему раствор глины для строительства: «Сал! Хат!», что означает «Снимай! Меси!» И тогда рабочие сняли все бочки с драгоценным маслом и замесили на нем глину для мечети.

Сие, дьяче, зело смехотворно, ежели узнаешь, как нынешний хан бранится с серечь-баши, человеком, ведающим освещением дворца, из-за каждой лишней капли дешевого масла, израсходованной на свет в ночи.

Расскажу тебе, дьяче, еще вот что. Задумал недавно хан удивить людей и нанял венецианского мастера ему изделать железные ворота. Мастер мне сам рассказал, как ему четырежды приходилось переделывать рисунок сих дверей, с каждым разом хан уменьшал начертанное, и теперь вместо прекрасного широкого входа, какой был замыслен венецианцем, построили малые двери, каковые устыдился бы поставить на свой двор не токмо наш князь, но и мало-мальский прилавочный купец.

Говорят, что хан сейчас строит новый дворец в Салачике около Чуфут-Кале, и дворец тот будет называться дворец-сад, что по-татарски будет Бахчи-сарай, и будто думает хан переносить туда свою столицу. Сие для татар все равно, ибо по ихнему обычаю столица хана там, где он поставил свой шатер.

Скупость хана настолько велика, что он повелел сии «величественные» двери выломать и перевезти в тот Бахчи-сарай.

Прости меня, что пустой болтовней отнимаю твое время, но, я полагаю, и сие тебе знать надобно.

Теперь о Менгли-хане напишу немного. Сей правитель из рода Чингизидова, чем он весьма гордится. На торжественных приемах его титл величают полностью, и он таков: «Менгли-Гирей, бен-Хаджи-Гирей, бен-Мухаммед-Султан, бен-Тимур, бен-Мелек, бен-Кутлук, бен-Урусхан, бен-Чимтай, бен-Сасы-бука, бен-Тули, бен-Ордэ, бен-Джучи, бен-Чингиз-хан. Бен — по-ихнему сын. Слово «Гирей» присоединил к своему имени отец Менгли Хаджи-хан, а что сие означает, неизвестно. Иные говорят, что Хажди-хана в молодости спас от смерти пастух — Гирей и в честь того Хаджи повелел удержать это прозвище за всем потомством.

Менгли-Гирей зело не любит золотоордынского хана Ахмата, непрестанно с ним враждует и для того вступил в союз с польским крулем Казимиром. Сие надо принять во свою пользу при посольских делах здесь и у вас в Москве, распрею татарских царей воспользоваться, чтобы выйти на согласие с одним из них, который подальше и побезвреднее, и тем легче справиться с другим, коий ближе и постоянно надоедает набегами на наши земли. О ратной мощи хана скажу — разбойники они, а не воины. Татаре употребляют оружие, известное с древнейших времен, — копье, сабля, кинжал да колчан со стрелами. Оружие сие редко своей выделки — больше все добытое в разбое. Оружия в войске немного, но в набеги они берут с собой много запасных лошадей, от того татарское войско кажется многочисленнее против действительности.