Натравить бы татарву друг на друга — о сем подумай. Добейся шертной[46] грамоты на дружбу, а какова она должна в точности быть, дьяк тебе расскажет. Ежели хан грамоты давать не будет, тайно посети его царицу Нур-Салтан, вручи ей письмо, кое дьяк тебе передаст. Она поможет. Дары царице я передал особые, хану будут отдельно. Понял все?

— Все как есть понял, государь…

В тот день, когда Никита Беклемишев выехал в Крым, в Москве стало еще холоднее. Санный возок боярина утеплили кошмой, обили темной кожей.

Сиваши переехали только спустя три месяца после выезда. Возок пришлось поставить на колеса. Посол ехал негласно, вместе с торговым караваном, под видом русскою купца. Посольский поезд был велик — тридцать две упряжки. Впереди ехала колымага с рухлядью да с серебром в холщовых мешках, а за ней шел возок боярина. На колымаге пять охранников осброенных. За возком Беклемишева — посольство из дородных, бывалых людей.

Среди них толмач, карасубазарский караим Токатлы. Расторопный Шомелька уже много лет служил при русском дворе толмачом: языки татарский, армянский и латинский бойко переводил на русский, был деловит и, главное, умел хорошо понимать людей.

Едут Никита с толмачом в одном возке. Боярин дремлет, а Шомелька глядит на пыльную весеннюю дорогу. Едут не спеша — караван велик, разогнаться быстро нельзя.

Не доходя сорока верст до Кафы, караван стал на ночевку. Никита Беклемишев послал в Сурож вестника с письмом к Чурилову, в коем приглашал его от имени великого князя в Кафу. «Заехать к тебе в Сурож, — писал он, — прости, не могу, неспособно делать крюк. Тебе же все едино дела торговые в Кафе вершить будет надобно, купцы-гости твоего совета ждать будут и без тебя торговщину не почнут».

После ночевки торговый караван двигался не останавливаясь. Около полудня, уплатив дорожную пошлину, прошли мимо Солхата. По пути в селении поили лошадей. Никто из утомленных путников не заметил, как от каравана отделился посольский толмач и скрылся в степной лощине. Дальше Никита Беклемишев ехал в возке один.

Вершник на утре уже был в Салах и, конечно, не миновал корчму Геворока. Здесь он неожиданно встретил повара, говорящего по-русски, и в беседе выболтал, что ехал с послом из Москвы, а теперь везет письмо в Сурож Никите Чурилову. Ионаша (это был, конечно, он) во что бы то ни стало решил узнать, что пишет русский посол сурожскому гостю. Он позвал Тору, но сколько та ни угощала посланника, сколько ни обжигала его взглядами своих черных глаз — тот устоял, вино не принял, от отдыха в светлице отказался, а только попросил накормить коня. Тора, удрученная неудачей, пошла было дать корму лошади путника, но Ионаша остановил ее:

— Я сам.

Через час вершник уже ускакал в сторону Сурожа. Спустя малое время за ним не спеша выехал Ионаша. Он знал, что на середине пути лошадь путника издохнет и тот останется пешим. Он, конечно, пойдет дальше и обязательно утомится и проголодается. Вот тогда-то его догонит Ионаша и предложит ему лепешек и вина из своей фляги. Посланник уснет, и нетрудно будет узнать, что написано в письме русского посла.

На двенадцатой версте от корчмы Ионаша увидел павшую лошадь. Яд, данный с кормом, сделал свое дело.

Но сколько ни ехал дальше Ионаша, посланника догнать не мог. Он доскакал до самого Сурожа — нужный ему человек как в воду канул.

На обратном пути Ионаша всю дорогу размышлял о том, куда мог деваться посланник, но так ничего и не придумал.

Дед Славко заболел. Не то чтобы слег совсем, а так все как-то недомогалось. Болела поясница, ныли натруженные ноги, а вечером одолевал жар. За дедом неотступно присматривал Андрейка. Парнишка сейчас совсем изменился, повеселел и вроде бы даже вырос. Все свое время делил между отцом и старым Славко. А с тех пор как старик занемог, мальчонка не отходил от него. Старого гусляра приказал беречь и атаман. Он велел Полихе кормить деда отдельно. Варить для него самое лучшее.

На заре, когда на травах лежит студеная роса, Андрейка бегал по указке деда на лесные поляны, искал целебные травы. За время хождения по — дорогам дед Славко не раз травами лечил себя и мальчонку.

В поисках желтого горицвета Андрейка выскочил на дорогу и вдруг в нескольких шагах от себя увидел человека. Он сидел спиной к мальчику, уткнув лицо в ладони, — не то думал о чем-то, не- то плакал. Рядом, поперек дороги, лежал мертвый конь.

Андрей метнулся в кусты, побежал к Черному камню. Разыскал отца, рассказал ему о беде, которая постигла человека.

— Он, тять, по обличью наш, русский, можа, про отчину узнаем что-нибудь, можа, помогнуть ему надо. Как он теперя без коня-то?

— Молодец, Андрейка, — похвалил его отец и пошел искать атамана.

А через некоторое время на дороге появились два всадника. Кони шли рысью. Сокол и Ивашка молча вглядывались вперед. Скоро они миновали подохшего коня, а спустя полчаса догнали нужного им человека. Бородач, увидев вооруженных людей, выдернул саблю из ножен и отскочил в сторону.

Сокол осадил коня и тихо сказал:

— Будь здоров, добрый человек.

— И тебе доброго здоровья, — ответил бородач, все еще не убирая оружия.

— Саблю оставь. Мы не лиходеи, — посоветовал Ивашка. — Не чаял, верно, встретить здесь русских людей?

— Почему же, — уже спокойно произнес бородач, вкладывая саблю в ножны. — Чай, к Суровскому морю иду, к русскому.

— Ишь ты, — рассмеялся Василько. — Суровское море велико. К кому идешь-то?

— Про то мне одному ведомо, — сурово ответил бородач и снова положил ладонь на рукоятку сабли.

— Ну, ладно, — крикнул Ивашка, — не хочешь сказать — не говори. Мы тебе помочь хотим.

— Кто вы будете, люди хорошие? — спросил бородач.

— И про то только нам ведомо и никому боле. Ежели хочешь узнать, кто мы, — пройдем с нами, отдохнешь у нас, дадим тебе коня и в Сурож проводим. Пойдешь?

— Как знать мне, добрые люди вы али лиходеи?

— Не ради зла зовем тебя, — сказал Сокол. — Помочь тебе хотим…

— Если помочь хотите — ведите коня сюда. А к вам заходить мне несподручно.

Сокол кивнул Ивашке, и тот ускакал за конем. Василько спешился, подошел к бородачу.

— Напрасно нам не веришь. Ежели бы на деньги твои зарились — их и здесь отнять можно, ежели жизни лишить — на дороге даже удобнее.

— Так что же надобно вам? Вы же не знаете, кто я.

— Ты русский. Кто бы ты ни был… А мы из полона вырвались, живем здесь в лесу и, как нам далее быть, не знаем. А ты, видим, не простой человек. Может, посоветовал бы.

— Много ли вас?

— Много.

— Заехал бы я к вам, но тороплюсь сильно. Добираюсь к купцу Чурилову по торговым делам. Сам из Москвы.

Чем больше говорил бородач с Соколом, тем больше верил этому человеку. А когда приехал Ивашка с конем, разговор пошел еще откровеннее. В конце концов бородач сказал, что его зовут Данилой Гречиным, и намекнул, что он может вскорости увидеть государева посла и рассказать ему про ватагу.

— Расскажи о нас послу государеву и передай ему — коль потребуется помощь, пусть шлет тебя сюда. Поможем завсегда. Пусть и он ведает и помнит: живут у Черного камня вольные люди, много русских и украинцев среди них и не знают пока, как в родные места попасть. Он, боярин-то, сверху лучше видит — может, подскажет что.

Данила все обещал передать и, собираясь в Сурож, спросил у Ивашки:

— Может, поклон кому в Суроже передать?

Ивашка подошел вплотную к всаднику, тихо проговорил:

— У Чурилова есть дочь, так вот наш атаман… Одним словом, хочется ему побывать там, а причины к тому нет. Попроси его в провожатые. Без задней мысли вроде.

Данила кивнул головой, быстро соскочил с коня и пошел к атаману.

— Просьбица у меня к тебе есть, атаман, немалая. Проводил бы ты меня до Сурожа, тебе узнать Никиту Чурилова было бы полезно. Откажу тебя ему как своего соратника. Поедем, а?