Ворота прикрывались двумя полубашнями. Если бы Иорихо знал грамоту, то прочитал бы еще одну надпись. Она гласила: «1385, в первый день августа, во время управления отличного и могущественного мужа, господина Якобо Торселло, достопочтенного консула и коменданта Солдайи».

Низ башни был укреплен каменным пологим откосом, а вверху зияли расположенные одно под другим два окна. В одном из них Иорихо увидел молодого стражника. По обе стороны ворот шли высокие и толстые стены. На них через определенные промежутки возвышались такие же, как у ворот, полубашни.

Консула в цитадели Гондольфо не застал. Оказалось, что Христофоро уехал по делам в Кафу и вернется только к вечеру.

— Ну, ничего, дождемся, — успокоил Иорихо Гондольфо. — У меня дела, я пойду в курию. А ты можешь выбрать местечко поуютнее и поспать. Ведь ты всю ночь шагал, бедняга.

Когда, проснувшись под вечер, Иорихо подошел к консульской башне, здесь его уже ждал I ондольфо.

Он подвел Иорихо к перекидному мосту и трижды хлопнул в ладоши. Мостик опустился, и в двери показалось лицо стражника. Гондольфо кивнул головой на Иорихо и произнес:

— По приказу господина консула.

Вход вел прямо во второй этаж. Гондольфо пропустил Иорихо в комнату, открыл люк. Спустившись по лестнице, Иорихо оказался в комнате первого этажа. За ним сошел и Г ондольфо.

Не останавливаясь тут ни на минуту, нотариус толкнул дверь следующей комнаты. Это был кабинет консула.

Христофоро ди Негро, сидевший в кресле, слегка повернув голову, обшарил Иорихо единственным глазом. Тот низко поклонился.

— Достопочтенный синьор консул! — начал Гондольфо. — Сей человек принес нам слезную жалобу на господ из Скути. Они воздвигли виселицы, творят самосуд…

— Знаю. Говорил уже, — оборвал его консул. — За что судили тебя синьоры? — обратился он к осужденному.

Тот рассказал все, что было на суде.

— Каков приговор?

—= Сто палок, господин мой.

— Покажи.

Иорихо сначала не понял, что он должен показать, но Гондольфо подошел к нему, повернул спиной к консулу и поднял рубаху. Ди Негро поднес свечу к спине и отшатнулся. Все тело было в багровых следах палок.

— Закрой! — консул помолчал. — Ты говоришь, что не слуги повинны в дорожном несчастье, а беспечность синьора?

— Да, господин мой. Синьор Теодоро в пути встретил синьорину, дочь русского купца, и всю дорогу ехал с ней. Он и на рынке…

— Синьорина красива?

— Я ее плохо разглядел, господин мой. Но говорят, она первая красавица Сурожа.

— Как ее зовут, не знаешь?

— Я слышал, как синьор Теодоро называл ее Ольгой.

— Обратно он ехал с ней же?

— Нет, господин мой.

— Можешь идти. Пока тебя зачислим в стражу крепости, а там посмотрим. К ди Гуаско не возвращайся, ибо ты мне будешь нужен.

Иорихо упал на колени, в знак горячей благодарности поцеловал край одежды господина консула.

— Допроси его подробно и запиши, — приказал консул, обращаясь к Гондольфо. — А сейчас уведи и передай Микаэле.

— Слушаюсь, синьор, — Гондольфо поклонился и вывел Иорихо через другую дверь.

Пройдя капеллу, они очутились снова перед подъемным мостиком, но уже с другой стороны замка. Слуги опустили мост, и Гондольфо повел Иорихо по узкой тропинке над самым обрывом вдоль верхней крепостной стены. У Георгиевской башни (здесь молились стражники, заступая в дозор) в стене крепости Иорихо увидел вход, через который они вошли в помещение для стражи.

— Кавалерий Микаэле ди Сазели, — обратился Гондольфо к расфранченному офицеру, лежавшему на нарах. — По приказу господина консула прошу принять в ваш отряд сего воина и взять с него присягу.

— Мне что — пусть остается, — проговорил офицер. — Тут и эти воины пухнут от скуки.

— Скоро будут боевые дела, — заметил Гондольфо.

— Ну? — воскликнул офицер. — Турки или татары?

— Не то и не другое.

— Тогда я знаю. Мы с отважным и храбрейшим нотариусом Гондольфо ди Портуфино пойдем штурмовать винные подвалы христианского монастыря.

— Пусть будет так, — загадочно ответил Гондольфо и вышел.

— Пошли принимать присягу, — коротко бросил офицер.

Иорихо отправился за ним; через минуту они вошли в капеллу башни святого Георгия. На стене абсиды распростер свои крылья ангел-хранитель; у его ног мизерным, как мелкая монета, круглым пламенем светилась коротко привешенная лампадка. Под ней стоял аналой, покрытый стертым малиновым бархатом. На столике — иконка, изображающая коронование девы Марии.

— Как тебя зовут? — спросил Микаэле.

— Иорихо.

— Повторяй за мной, Иорихо.

Положив правую руку на край иконы, Иорихо повторял вслед за Микаэле:

— Я, Иорихо, перед ликами святой мадонны и покровителя нашего Санта-Джорджио[43] клянусь, что не изменю ни помыслом, ни деянием матери-республике, светлейшему совету и отчизне моей. Я клянусь беспрекословно исполнять все, что мне повелят достопочтенные консулы Хазарии, у коих я стою на службе. Я клянусь защищать крепость Санта-Кристо, не щадя живота своего.

Присяга была короткой. Офицер, торопливо перекрестившись, сказал:

— Иди на службу — там получишь одежду.

Христофоро ди Негро, отпустив Гондольфо и Иорихо, поднялся на второй этаж. Здесь никого не было, и консул, усевшись против камина, стал ожидать прихода сына и служанки. Но Геба и Якобо где-то задерживались, и консул, не дождавшись их, вышел из комнаты. Поднявшись на площадку башни, он облокотился на выступ бойницы, задумчиво вглядываясь вдаль. Алая шаль вечерней зари обняла утихшую гавань. По всему берегу, словно кружевной воротник, трепетала белая полоска пены. Под башней у скалы лежали каменные островки, сверху они казались маленькими, и только шум волн, которые разбивались о них, говорил, что камни велики и прочны. На небе кое-где загорались крупные звезды, совсем такие, как в родной Италии.

Тяжелые мысли теснились в голове консула. То, что рассказал Иорихо, было очень важно, и над этим следовало хорошо подумать. Консул ненавидел ди Гуаско, но, ненавидя, убоялся их. Его предшественник — консул Бати-сто Джустиниани — жил со знатными феодалами в большом мире и дружбе. Неспроста заигрывал Батисто с богачами — для этих людей все способы были хороши: запугивание, подкуп, доносы. Вступать ли с ними в борьбу? — вот что следовало решить. Конечно, если взглянуть в прошлое, то выходит, что трогать богачей не надо, трудно вести борьбу против богатства и силы ди Гуаско. Но у тех консулов не было — в руках даже и десятой доли фактов нарушения закона республики, которые совершили сейчас ди Гуаско и которые известны Христофоро ди Негро.

В конце концов в те времена в Кафе сидели консулами друзья старого Антонио, а сейчас только недавно вступил в должность консула Кафы Антониото ди Кабела, и он должен встать на защиту законов и прав консульства, которые так нагло попирают братья ди Гуаско.

Да что законы! Кто только не нарушает их на этой земле. Дело не в том, сколько человек повесили ди Гуаско без суда. В конце концов этих вонючих рабов следует держать в страхе.

Главное — надо показать братцам-разбойникам и их отцу свою власть. Пусть знают, что ди Негро для них начальник и с ним следует считаться.

И еще одна мысль не давала покоя консулу. Недавно Геба — старая служанка — рассказала ему о том, что Якобо очень сильно увлекся красивой девушкой из города. Геба не знала, кто она такая. Эта весть встревожила консула.

«Парень весь в мать, — думал Христофоро. — Если он полюбит, то будет любить пылко и самозабвенно и бог знает, что может натворить. К тому же у красавицы, наверное, много поклонников, а для вспыльчивого Якобо это может кончиться дуэлью».

Христофоро очень любил своего единственного сына. Особенно усилилась его любовь к Якобо, когда татары украли Лючию. Отец старался заменить ему мать и был всегда нежен с ним и ласков. Но беспокойная жизнь Христофоро не давала возможности уделять сыну много внимания, и поэтому ребенок большую часть времени находился на попечении Гебы и Гондольфо. Особенно редки стали встречи с Якобо, когда ди Негро сделался консулом. Он почти совсем не видел сына.