– Это тоже нереальные инопланетяне, – встрял Орквард. – Я говорил…

– Да. Поэтому, в-третьих. Мы рассматриваем инопланетян, созданных специально методами генной инженерии. Это уже не биоэволюция, а бизнес, и в нем действуют экономические правила. Вопрос: какого марсианина выгоднее делать: эротичного, сексуально привлекательного или такого, что Йи предпочла бы казуара?

Элвира театрально всплеснула руками.

– Док Кватро, ну теперь и ты на эту же тему…

– Спокойно, это была просто яркая иллюстрация к моему тезису. Разумеется, любой бизнесмен понимает: перспективнее будет гуманоид, который вызывает позитивные сексуальные эмоции. И только в такой проект будут инвестированы ресурсы.

– …И вообще, – продолжила она. – Ты говоришь о гуманоидах, как будто это товар, а, между прочим, они люди, хотя и переделанные!

– Гуманоиды, – возразил он, – это гуманитарный ресурс. Как и люди. И нам следует рассматривать их с позиции бизнес-выгоды. В частности, с позиции их собственной выгоды. Это единственный объективный подход. И инвесторам, и инвестируемому марсианскому обществу выгодны симпатичные марсиане. И они будут настолько симпатичны, насколько это позволят объективные требования природной среды.

– А насколько они позволят? – Спросила Кебо. – Ну я понимаю, Марс. Там, в общем, человеческая форма ничему не противоречит. А если, по методу Гисли, изобретать гуманоида для планеты, где минус 150 по Цельсию и топкие дождливые болота из жидкого этана? Или сплошной холодный океан под толстой ледяной коркой?

– Люди просто не полезут жить в это этановое болото или под этот лед! – Возразил математик. – Никому не приходит в голову жить здесь на Земле на дне Северного Ледовитого океана! Гуманоиды Оркварда – это идея только для планет, которые не радикально отличаются от Земли, и где не требуется радикально менять человека.

Пепе Кебо поцокала языком и побарабанила пальцами по мокрому парапету.

– А что, если идеалы человеческой эротичности понемногу изменятся? Шаг за шагом хабитанты где-нибудь на планетоиде Церера будут менять что-то у своих потомков в направлении адаптации к среде, и лет через 300… Ну, ты понимаешь?

– Теоретически, – сказал Чинкл, – если контакты между Землей и колониями окажутся настолько слабыми, что колонисты превратятся как бы в изолированное племя, тогда действительно, особенности среды будут превалировать. Но такой сценарий не для Цереры, которая сравнительно близко, а для какого-нибудь Ктулху у Немезиды.

– Отличная идея! – Воскликнул Гисли. – Изолированная колония, в которой понемногу развились свои идеалы гуманоидной красоты и… Так… Надо подумать…

…

Кайемао Хаамеа посмотрел на один из маркеров на мониторе радара, быстро что-то прикинул в уме, затем взял в руку микрофон и произнес: «Info для тех, кто сегодня занимается ужином: ориентировочно через четверть часа транспорт пришвартуется к грузовому пирсу!». Почти немедленно после этих слов около маленького стадиона, расположенного недалеко от пристани, наметилось движение. Вскоре к пристани двинулись трехколесные фургончики: местное средство сухопутной доставки грузов. Стадион, как таковой, был с контрольного мостика не виден: по случаю дождя его закрывал стометровый зонтик (когда-то служивший оболочкой дирижабля). Под этот зонтик постепенно втягивались юниоры. До выступления Оркварда было полчаса, но предварительные пляски под techno-disco уже начались, судя по характерным звукам «Бэмс-уауа-блямс-тумм» (образующим танцевальные мелодии ультра-модерна)…

Ним Гок прислушался, попробовал отбить пальцами на столе ритм, и сообщил:

– Я не понимаю такой музыки. Мне она кажется немузыкальной.

– Я тоже не понимаю. По ходу, мы с тобой отстали от культурной жизни. Так всегда бывает. Когда мне было 14 лет, в моду как раз вошел «buzz-bang-rock». Ну, это типа такого: «Джжж-ааа-ззз-ооо-фррр!». Как бы, ветер в парусах. Слышал, нет?

– Нет, – признался красный комбриг.

– Ну, я тебе потом дам мой любимый диск. Папа удивлялся: Кай, тебе нравится этот кошачий визг? Он до сих пор не понимает, а мне до сих пор нравится, прикинь?

– А мне нравится клавесинная музыка, – сказал Ним Гок. – Наверное потому, что она нравится Элвире… Кай, ты собирался рассказать мне про Джентано Монтегю.

Мэр-король Атауро утвердительно кивнул.

– Значит, так. Этого субъекта неплохо знает мой дядя Лимолуа. Они встречались в прошлом феврале во время политического кризиса на Рапа-Нуи. Тогда Монтегю был советником Генсека ООН. Теперь ООН это вообще пустое место, и Монтегю ушел в секретариат Ассоциации Прогрессивных Стран (АПС). Он там высший советник по проблемам 4-го мира. Позавчера он прилетел на Атауро и стал приставать ко мне по поводу твоей особой зоны Матут. Конечно, я могу послать его на хрен, но надо ли?

– Что он хочет в зоне Матут? – Спросил Ним Гок.

– Типа, осмотреть газовые камеры и крематории, если они есть, – сказал Кайемао.

– А если их нет, то что?

– Тогда он напишет в рапорте про что-нибудь другое.

– А нам зачем это надо?

– Затем, что если в рапорте Монтегю окажется написано, что в зоне Матут все просто замечательно, то антикоммунистическое лобби в Австралии и в Аотеароа лишится инструмента PR-давления на ваших деловых партнеров.

– Это было бы полезно, – согласился красный комбриг, – но Монтегю так не напишет.

– Напишет, – возразил Хаамеа, – если мы поймаем его на крючок.

– Ты знаешь как?

– Знаю. Надо отправить его туда с Орквардом, Скиппи, Марвином и Йи. Дать им ещё проводника, какого-нибудь толкового парня, и вперед, навстречу приключениям.

– Разве этот Монтегю идиот, чтобы соглашаться ехать куда-то с таким человеком, как Сиггэ Марвин? – Удивился Ним Гок. – Сиггэ фигурирует в файлах комиссии ООН.

– Да, но Монтегю не помнит всех, кто там фигурирует. И не забудь: Монетгю уже не в ООН, а в АПС, а в АПС про Сиггэ ничего нет… По крайней мере, пока нет.

– Ты прав, Кай. Это может сработать. Если Марвин не откажется в этом участвовать.

– Марвин откажется сопровождать великого фантаста Оркварда? Да ни за что!

– Вероятно, ты прав. А почему согласится Орквард?

– Потому, что Матут это колоритное место для съемок его фильма, к тому же оно по дороге на Моту Жако, куда он по-любому собирался.

– Это реальный план, – заключил красный комбриг. – Надо поговорить с Марвином.

…В метре над водой почти бесшумно скользнуло сине-зеленое тело, напоминающее некрупного кита, сплюснутого по вертикали и растопырившего грудные плавники. Скринер «Penguin». Недалеко от пирса аппарат коснулся воды, затормозил, подняв вокруг небольшие волны, и коснулся демпферов. Панели в передней-верхней части фюзеляжа разъехались, и изнутри лихо выпрыгнул на пирс Сиггэ Марвин. Следом появился Руперт и протянул ему маленького мальчика, одетого в шорты, пончо и флотскую коническую шляпу, закрывающую голову и плечи. Впрочем, сейчас края шляпы были подвернуты, и шляпа закинута за спину на манер сомбреро.

– Вот так, значит, да? – Грозно спросила подошедшая Пепе Кебо.

– Привет, солнышко! – Крикнул авиа-адмирал, сразу оказываясь рядом.

– Привет-привет, любимый, – откликнулась она. – Тебе не кажется, что в такой дождь ребенка можно было бы оставить у соседей, а не таскать на маркет?

– Ма, там было классно, – сообщил мальчик.

– Солнышко, на маркете в Макасаре такой же навес, как здесь, – заметил Руперт.

– Ты же знаешь, милый, – ответила она, – у ребенка есть такая естественная привычка бегать где попало независимо от навеса… Ипо, ты не замерз?

– Нет! Ма, знаешь, мы здорово торговались!

– Правда, милый? И ты тоже?

– Нет, я был с папой Рупертом, а торговался Сиггэ. Ма, а что такое «Shishitegrajodo»?

Пепе посмотрела на Руперта с глубокой укоризной.