– А те, с которыми договор принципиально недостижим? – Спросил Климент XV.

– С ними невозможно иметь дело по-человечески, – ответил меганезиец. – Значит, единственный метод, это относиться к ним, как к явлениям дикой природы.

– Если они мешают, то их надо отстреливать, – спокойно уточнил Руджи Виола.

– Или, если ещё не мешают, но скоро точно начнут мешать, – добавил Орквард.

– Да что вы такое говорите! – Возмутилась доктор Сандри Ретел.

– А что мы такое говорим? – Спросила Лерна. – Что, по-вашему, неправильно?

Астрофизик, от избытка чувств, всплеснула руками.

– Вы, меганезийцы, иногда ужасаете меня своим пулеметным фанатизмом.

– Я не меганезиец, – поправил Орквард, – я гренландский неандерталец.

– Да ну вас, – буркнула она. – Вроде бы, образованные культурные люди…

– Внимание! – Ароизнес Папа, и поднял руку, так, что свет ламп блеснул на перстне святого Петра, – сейчас доктор Чинкл со свойственной математикам четкостью определил нижний предел требований к человеку. Церковь предъявляет к человеку значительно более высокие требования, а критерий доктора Чинкла показывает нам уровень, падение ниже которого лишает человека человеческой сущности, лишает человека способности сопереживать, способности понимать интересы ближнего, способности к познанию божества в каком бы то ни было смысле. Посмотрите: даже дикари по-своему познают Творца через мнимое одушевление его творений: неба и небесных светил, земли, рек, морей, растений и животных. Даже совсем, кажется, неверующие люди, как например, доктор Чинкл, познают Бога через ту гармонию, которую Господь заложил в фундамент природы, и через принцип сопереживания, который Господь вдохнул в первого человека… Кватро, вы не согласны со мной?

Меганезиец улыбнулся и утвердительно кивнул.

– Конечно, я не согласен. Вы, док Климент, занимаетесь сейчас тем самым мнимым одушевлением природных феноменов, которое только что приписали сообществам дикарей. Это относится и к биосоциальным феноменам, таким, как сопереживание.

– Вы любите свою жену? – Внезапно спросил Папа.

– Да, – ответил Чинкл, – а вас это удивляет?

– Ничуть не удивляет. Скажите, а ваша любовь это тоже природный феномен?

– Разумеется, – спокойно подтвердил математик.

– Ну, если так… – Климент XV остановился рядом с Чинклом. – …то меня ничуть не удивляет, что вы и Бога называете природным феноменом. Называйте на здоровье.

По залу прокатились смешки, аудитория оценила эту своеобразную шутку.

– Где вы учились софистике, док Климент? – Невозмутимо поинтересовался Чинкл.

– На высших курсах военной психологии в Рио, – так же невозмутимо ответил Папа и, повернувшись к аудитории, произнес. – Вернёмся к критерию, сформулированному представителями науки: доктором Фурми, доктором Ретел и доктором Чинклом, и представителем прогрессивного искусства мэтром Орквардом – людьми разных религиозных убеждений, но при этом гражданами одной общей цивилизации. Этот критерий чрезвычайно важен, потому что он опровергает нелепые заблуждения об общечеловеческих ценностях и снимает с вас бремя толерантности к нацизму или экстремистскому исламу. С адептами этих учений надо поступать не как со своими ближними, а как с существами, отпавшими от человеческого рода. Христианское милосердие требует, чтобы мы снисходительно относились к неразумным юнцам, попавшим в нацистские шайки, или к неграмотным арабским беднякам, верящим в магометанские заблуждения, но мы должны быть безжалостны к тем, кто осознанно выступает против свободы, которую даровал нам Спаситель, и которая ныне стала фундаментом образа жизни всего цивилизованного человечества. Аминь!

В зале наступила полная тишина.

– Боже! Что теперь будет… – Прошептал ректор Борис Леклер.

– Я ожидала чего-то в этом роде, – со вздохом, произнесла доктор Сандри Ретел.

– Может быть, надо позвонить в полицию? – Тревожно спросил доктор Луи Фурми.

– …И поздравить полицмейстера с шикарным скандалом, – громко договорил Гисли Орквард и радостно заржал.

– Тише, – сказал Климент XV, и положил руку на широкое плечо гренландца. – Мы в стенах высшей школы, а не в вашем любимом пабе.

– Ваше святейшество… – нерешительно произнес Леклер. – Мне кажется, что коллега Фурми прав, и нам следует действительно уведомить полицию. Возможны… М-м… Экстремистские действия… К счастью, на Гваделупе почти нет мусульман, но…

– Где ваша вера, Борис? – Укоризненно перебил Папа. – В послании к римлянам ясно сказано: Если Бог за нас, кто против нас? А в полицию, видимо, уже сообщили. Наш круглый стол, как вы заметили, транслируется в прямом эфире.

…

=======================================

Никто до этого дня не видел Хакима Гали плачущим. Хотя, нет, наверное, мама в его раннем детстве наблюдала это явление, но с тех пор прошло более сорока лет. Хаким вырос и превратился в крупнейшего гашишного контрабандиста Мальдивов, давно и безуспешно разыскиваемого Интерполом и местной полицией… Если бы год назад Хакиму Гали сказали, что он будет сидеть вдвоем с полицмейстером Исой Дэхабом в маленьком кафе, построенном из больших пластиковых контейнеров и армейского камуфляжного навеса на миниатюрном зеленом островке Морская Корова на западе Великой Банки Чагос, он бы плюнул в лицо тому дураку, который сказал бы это. Он обозвал бы этого субъекта тупым ослом, насравшим на могилу своей прабабушки…

Менеджер-распорядитель кафе (точнее – Натуралистического клуба «Катти-Снорк») девушка около 20 лет, одетая только в широкий синий пояс с ярко-зеленой короткой юбочкой, снабженной двумя вместительными карманами, примерно четверть часа наблюдала двух мальдивцев, сидящих на циновках за столиком (точнее, ящиком) в обществе чайника и двух чашек. Пока они вздыхали, иногда обмениваясь унылыми сериями фонем, она смотрела на это спокойно, но когда один из них заплакал…

– Hei, kane-kane, – окликнула она. – Может налить вам по капле рома? Я знаю, вы мусульмане, и типа, вам нельзя по религии, но это чисто от стресса. Ну, что?

– Как тебя зовут, девушка? – Грустно спросил Иса Дэхаб.

– Раоэ, – ответила она. – Так что, налить рома?

– Ты правильно сказала, красавица, – вздохнул Хаким. – Мы мусульмане. Нельзя.

– У нас больше нет родины, – добавил Иса, – Середину забрали китайцы, на севере обосновались какие-то фрэнги-миротворцы из ООН, а мы, на юге, сидим на двух последних атоллах, зажатые между китайцами и вами. Если мы ещё забудем свою религию, то у нас совсем ничего не останется. Совсем ничего… Зачем вы продали китайцам наши атоллы? Скажи, красавица, разве это хорошо, продавать чужое?

– По ходу, – заметила она, – тот маленький субатолл в атолле Алиф был ничей. Там работали ребята Хакима, но мы с ними поделились табашем. Так, Хаким?

– Вы поделились, верно, – вздохнул Хаким Гали. – Но разве я мог знать, что китайцы заберут не только эти ничейные островки, а вообще все вокруг?

– А где ты видел китайцев, которые забирают не все? – Мрачно возразил Иса. – Вай-эй, Хаким, что же ты наделал? Лучше бы ты торговал гашишем, а не нашей землей.

– Как бы я торговал, если твои псы обложили меня со всех сторон? – Ответил Хаким.

– А не надо было нарушать закон, – менторским тоном ответил полицмейстер.

– Закон… – Презрительно проворчал Хаким Гали и налил в обе чашки ещё чая.

Идея о том, что можно заниматься бизнесом в рамках закона, казалась ему такой же абсурдной, как черпание воды решетом или изготовление пирожков из глины. Он проворчал что-то ещё, хлебнул чая и посмотрел вдаль, где на почти неподвижной серебристо-синей поверхности моря происходило нечто, вызывающее ассоциации с пауком, поймавшим белого мотылька. На самом деле, это был не паук, а патрульно-боевой катер – «водомерка», и не мотылек, а снежно-белая 30-метровая яхта.