— Танцоры говорят, что после этого праздника бывает очень занимательно работать в древних эпохах. Во временах, когда про Луну знали лишь то, что она маленький светящийся шарик, приколоченный к хрустальной сфере небесной тверди.
Второй сосед, самый старший из нас, был не слишком разговорчив, но при этих его словах усмехнулся:
— Через несколько тысяч лет и наши далекие потомки будут потешаться над нынешними заблуждениями, — пообещал он. — В некоторых вопросах мы без сомнения будем выглядеть не лучше тех невежественных религиозных фанатиков, что веровали в хрустальные сферы и небесную твердь.
— И, заметь, заставляли веровать в это же всех вокруг!
— Это как водится. С тех пор изменилось мало!
— Хватит болтать, философы! — оповестили нас по внутренней связи. — Выгружайтесь!
Это был веселый голос Варуны, перепутать его с чьим-то другим было бы невозможно.
Мы высадились на площадке, круглой и ярко освещенной, а виманы погрузились в доки, скрывшись под полом порта. Старожилы направились к многочисленным аркам в тоннели переходов, и я вместе с ними.
Узнавал я не всех. По той простой причине, что привык видеть окружающих в рабочих комбинезонах, а сейчас большинство из них было в нарядных костюмах и платьях. Я тоже оделся, как принято в особых случаях на Земле — в меру торжественно, но без излишеств, — и понял, насколько сильно отвык от этого. Наверное, не узнавали и меня: Варуну, во всяком случае, мне пришлось окликнуть, и он долго отыскивал меня в толпе, не раз проскальзывая блуждающим взглядом по моему лицу, но не останавливаясь, пока я не махнул для ориентировки рукой.
— Ну как? — полюбопытствовал он вместо приветствия.
— Необычно. И тяжеловато.
— Перемудрили с гравитацией. Слегонца так. Тут, в бассейне, она и без того сильнее, чем в основном на Луне, так еще и настроили стандартную. Вот и получилось в итоге… С Шивой ты ведь уже знаком?
Варуна указал на идущего внутри соседнего коридора Танцора. Все ветки пешеходных тоннелей просматривались насквозь, сделанные из полностью прозрачных материалов, и в конце концов сообщались в единое русло. Мы были уже неподалеку от выхода в громадный, сияющий праздничными огнями зал-приемную, где беспрестанно метались лифты-подъемники, доставляя пассажиров на второй уровень.
Оставивший у меня неприятные воспоминания, Шива был в том же одеянии, в каком я видел его тогда, и не соизволил даже отстегнуть манипуляторы. В компании праздничных гуляк он смотрелся как ворон среди канареек.
Выныривая из прозрачных «рукавов», сотрудники приветствовали друг друга и отвешивали комплименты: мужчины — женщинам, и наоборот. Все были весьма в приподнятом настроении. Все. Кроме, кажется, Шивы.
— Ты еще не переоделся?! — воскликнул Варуна. — Успеешь?
Тот кивнул:
— Мы твои должники, папа Варуна.
— Отчитался?
— Да! Полностью. По всем циклам за тот год. Но с таким скрипом, что до сих пор зубы ноют.
— Давай сегодня не будет подробностей о работе?! — взмолился мой наставник. — Отчитался — и хвала стихиям!
— Да я молчу, молчу. Хватит в нашей команде и одного зануды, — Шива наконец изъявил желание заметить меня, но не без подвоха: подмигнул в мой адрес и кривовато усмехнулся.
Я не стал поддаваться на провокации, смолчал.
— У вас, Шива, будет очень колоритная команда, — пообещал Варуна, попутно здороваясь с какими-то девушками, стайкой выпорхнувшими у меня из-за спины и помчавшимися к подъемникам. — Насчет зануды очень сомневаюсь, а вот один трепач у вас гарантированно уже есть, — и он вернул Танцору его намек, подмигнув и снисходительно хлопнув парня по груди тыльной стороной кисти. — Еще увидимся, молодые люди: вынужден вас оставить.
С этими словами вайшва поспешил к высокой и худощавой Дэджи Аури, едва узнаваемой в искрящемся темно-синем платье. Пока я созерцал чудесно преобразившуюся руководительницу «Беты», Шива обратился ко мне:
— Что насупился? Настроение не очень?
— Нет, — я смерил его нарочито независимым взглядом сверху вниз, — собеседник.
Он засмеялся. Без обиды или сарказма, очень просто и жизнерадостно:
— Тебя это так цепляет?
— Нет, меня это вообще не цепляет. Что ж, рад был снова увидеть, но мне пора, — и, натянув улыбку, я попытался ретироваться.
— Не торопись, у меня есть к тебе пара вопросов, — не приемлющим возражений тоном сообщил он и указал в небольшую рекреацию у искусственного водопада, что шелестел среди искусственной же зелени. Туда мы отошли, чтобы не мешаться на пути у следующей волны визитеров с «Трийпуры», и уселись друг против друга в прозрачные до невидимости кресла. — Ты уже знаешь, что с нового года тебя переселяют в наш сектор, а папа Варуна передает тебе все свои дела?
Ну и кто после всего этого зануда?.. Пропал праздник!
— Он хорошо отзывается о тебе как о технаре, но говорит, что ты не любишь участвовать в цикло-тренингах. С чем это связано? — устроил допрос Шива, слегка подаваясь вперед и пристально глядя на меня ярко-синими глазами.
Я поморщился. Лучше (и печальнее) всего запомнился мне один из циклов, где все от начала и до конца было условным: страна, строй, правитель, народ… Ничего этого никогда не существовало в исторической реальности. Цикл был придуман исключительно ради психологической подготовки будущего Исполнителя, но, даже зная это, я умудрялся из раза в раз заваливать сцену «Противостояние зодиака».
Это была страна Водолея, а ее врагами были не инородцы или иноверцы, а представители других одиннадцати знаков, под которыми имели судьбу родиться. И — можете не верить — откровенный абсурд такой вражды все равно не мог отвлечь меня от главного! По замыслу, мое сознание перемещалось в тело охранника водолейского правителя, и я должен был обезвредить наемного убийцу, подосланного то ли Львами, то ли Овнами. Одном словом, это была рядовая сцена, мало чем отличающаяся от уже пройденного мной «Спасения Шихуанди». Но у меня, что называется, не поднималась рука остановить злоумышленника.
Варуна всякий раз возмущался и внушал: «В этих делах мы не имеем права полагаться на собственные убеждения о справедливости и нынешние представления о морали. Там, тогда — всё по-другому, Агни! Запомни: миссия «Прометеус» по отношению к прошлому категорически безнравственна. И не думай, что подобные мерзавцы существуют лишь в тренировочной программе: реальность подбрасывала сволочей и похуже этого типа. Просто все время держи в голове одну мантру: все они уже давно рассыпались в прах, а вот если мы будем слишком много деликатничать с их тенями, то сами же себя загоним в ловушку, из которой не будет выхода. И рассыплемся прахом сами, но уже здесь и сейчас!»
Я честно пытался уговорить себя, но никак не мог состыковать в голове тот факт, что мы имеем дело с настоящими, живыми людьми из другого времени, с тем, что все они давно покойники и не стоит их былая жизнь ничего, если они не были задействованы в колесе исторических событий. Мое сознание, мое упрямое эго не могло смириться с подобным положением вещей. Не были эти люди прахом и тенями! Ни тренировочные — плод фантазии разработчика, ни реальные — из настоящих сцен. Они были людьми. Такими же, как мы. Потому что если согласиться с тем, что они тени и прах, то нужно признать и ту возможность, что когда-нибудь наши потомки в точности так же отнесутся к нашему времени, попросту втаптывая в грязь тех, кто не важен, по их мнению, для истории.
«Ты не прав. Каждый человек прошлого так или иначе важен, — убеждал меня мой инструктор. — Именно поэтому у наших «старших братьев» из сектора «Альфа» столь тщательный подход. Любой нищий может в переплетении причинно-следственных связей оказаться ключевой фигурой!»
Но не убеждало и это. Потому что тысячи других — фигур, не признанных в процессе расследования ключевыми — не принимались в расчет, с их жизнью могло произойти все, что угодно — и никому не было до этого никакого дела. Зато преступников холили и лелеяли, если они были «нужны»: оберегали от смертельных болезней, от покушений, от несчастных случаев. Тратили на это массу сил из наших, работников «Трийпуры», ресурсов. И мое убеждение лишь крепло. Я начинал ненавидеть своих репетиционных подопечных и всякий раз, погружаясь в сцену, запарывал ее полностью. А если скрепя сердце все же делал так, как требовалось, то после рабочего дня подолгу сидел под душем с комком тошноты в горле и ненавидел уже себя. И ночью снилась всякая дрянь.