Вслед за этим в голове всплыл другой фактик: восьмой-то дом по улице 15-й Сивашской в Артанае сгорел несколько месяцев назад из-за въехавшего в квартиру бабы Тони алкаша, который любил смолить папиросы прямо в постели, будучи подшофе.

— Смотри, как забегал! — наблюдая за мной, воодушевленно расхаживавшим туда-сюда по палате, отметил дедок-спорщик, и йог Трындычих снова ему поддакнул. И это подозрительное единодушие — второй раз за день! Не иначе как в Муромских лесах не досчитались одного медведя!

— А с утра-то сдыхля сдыхлей был! — подхватил мужик у окна. У этого моего соседа был смешной малоросский говорок и полная, очень полная супруга, таскавшая ему целые сумки снеди.

— Ну, что я говорил насчет свершений! — заметил йог.

— Это не ты говорил, — все-таки ехидно поколол его дедок, — это Че Гевара.

— Я, — гордо подхватил Трындычих, — и Че Гевара!

Выписали меня с условием соблюдения постельного режима. «Ага, щ-щас», — подумал я, но согласно кивнул и улыбнулся своей лечащей врачице.

Я так мечтал попасть наконец домой, что не стал звонить отцу, надел выданную мне сестрой-хозяйкой куртку прямо на пижаму и двинул своим ходом. Благо, больница находилась всего в двух кварталах от нас.

С непривычки мне пришлось пару раз остановиться. Оказалось, я еще не настолько выздоровел, чтобы совершать длительные переходы, и это было странно, потому что в больнице без особого труда и колотья в боку поднимался по лестнице.

После той размолвки мы с Ленкой не общались. Однажды я попробовал ей позвонить, и она сбросила вызов. Что ж, хочет показывать характер — ради бога. Но я ее не обижал и виноватым себя не чувствовал, хотя, когда звонил, готов был извиниться и предложить примирение.

И все-таки вернуть нетбук нужно, поэтому, добравшись до своей квартиры, я уселся на тумбочку в коридоре и набрал ей эсэмэску.

«Вечером заеду!» — отписалась она, и больше ни слова.

В своей комнате я обнаружил кое-что новенькое. Пока меня не было, родители купили необычный стул и поставили его возле стенки, где висел бабушкин барометр. Походил он скорее на маленькое кресло, созданное помешанным на фэнтези мастером: среди этих вырезанных в дереве завитушек органично смотрелся бы какой-нибудь остроухий эльф или гоблин. Стул был скорее красивым, изящным, но что-то в нем меня настораживало.

Я пощупал его спинку, подлокотники, провел пальцем по одной самой сложной завитушке в орнаменте, попробовал передвинуть. Стул оказался неимоверно тяжелым — то есть, из самого настоящего дерева, покрытого прозрачным лаком. Тягать тяжести мне строжайше запретили на ближайшие полгода, и я послушно оставил попытки стронуть его с места, потому что все-таки не терял надежды вернуться в строй как можно быстрее и продолжать работать на прежнем месте.

Интересно, на какой распродаже мама приглядела этакую диковину? А главное — мне-то оно для чего? И без него тесно.

Связки чеснока в доме висели по-прежнему во всех углах, но уже выдохлись. Дверь щелкнула, из своей комнаты выглянула баба Тоня, заморгала, уставившись на меня. Я вышел к ней в коридор.

— Володя? А, Дениска, ты, что ли?

— Баб Тонь, а Бирюковых ты помнишь?

— Тех, что внизу живут? А как же не помнить, тем более Никитка вчера о тебе спрашивал!

Я не стал разочаровывать бабушку хронологическими реалиями, она жила в каком-то своем мире 15-20-летней давности, и ей там было уютно.

— И часто обо мне спрашивает Никита, баб Тонь?

Она задумалась, зевнула:

— Иногда бывает. Ладно, Воло… то есть Денис… пойду я посплю, поздно уже совсем. И ты не полуночничай, завтра опять школу проспишь.

Я ушел в ванную и с наслаждением забрался под душ. Да, надо как-то спланировать поездку в Артанай. Только вот под каким предлогом мне навестить Никиту Бирюкова? Найти-то их — это еще полбеды: наверняка погорельцев временно расселили в казенное жилье, как это у нас заведено, и в поселке всё про всех знают. А вот на вопрос «чего приперся?» ответа пока не было. Не скажу же я с порога, мол, здравствуй, Варуна, вот мы и встретились! Пошлет меня Никита подальше и будет прав, а я ничего не узнаю. Тут дипломатия нужна… ну или на худой конец автомат системы Калашникова.

После душа мне стало совсем хорошо и спокойно. Покосившись на нелепый стул, я подобрался к зеркалу и наконец-то полностью рассмотрел шов под ребрами. Рубец был ровный, еще ярко-розовый, со следами проколов хирургической иглы, но уже почти не отдавал болью во время прикосновения.

Ленка, как и обещала, приехала вечером, после работы. Она по-прежнему злилась на меня за ту ссору и на примирение не шла, сохраняя холодность и оставаясь на пороге в прихожей.

— Видимо, придется мне топать на какой-нибудь Интернет-форум, Аленосик… — вздохнул я, удрученно кивая.

Она вопросительно вздернула бровь:

— Форум?

— Да… Я буду просто вынужден спрашивать у других людей совета, как помириться с любимой девушкой.

— С любимой? — кривовато улыбнулась она, и в тоне прозвучал сарказм.

Интересно, все девушки так реагируют на признание, или это свойственно только Ленкам?

— Конечно, — не уловив подвоха, раскрылся я и тут же получил хук слева:

— Любимых девушек не ставят на один уровень с мебелью, с их мнением считаются, — суховато объяснила она, по-прежнему держа дистанцию. — Где нетбук?

Я принес. Она развернулась, чтобы уходить, но я удержал ее за локоть:

— Как Алиса?

— Нормально. В пятницу выписалась и улетела домой. Всё, пока.

Я довольно резко прихлопнул уже открытую было дверь и уперся ладонью в косяк, перекрывая Ленке выход:

— Лен, ну в чём дело? Ну хочешь, я…

— Стрельцов, у меня нет времени. Я не шучу.

— Угу. Вот так…

Стрельцов, значит. Отлично, Еремеева.

— Ты хорошо подумала?

— Да. Я не собираюсь дважды наступать на одни и те же грабли.

— Ты о моей работе?

— Я о твоей работе. О твоей идиотской работе! Пусти!

Я убрал руку и, стараясь выказать как можно больше равнодушия, удалился в комнату. Дверь за спиною лаконично щелкнула.

А может, я и в самом деле долбанный эгоист, как она тогда сказала? Нападение австралопитека-Кульпатова отношения к моей работе, конечно, не имело. Но после этого происшествия вмиг постаревшее лицо мамы было намеком, чего ей обычно стоят мои дежурства, любое из которых может закончиться чем похлеще. Родители никогда не выпускали из памяти трагедии со Степкой, просто они не говорили об этом со мной. Но подозреваю, что, встретившись тогда в больнице с Ленкой, они подняли больную тему, и из искры возгорелось пламя. Это естественно, когда вместе оказываются сразу несколько единомышленников. А уж кто больше Лены мог ненавидеть мою специальность? Жаль, что я понял это слишком поздно. Наверное, не стоило и начинать такие отношения — она не примирится с каждодневным риском, а я не смогу работать кем-то другим. Просто не смогу. Да, наверное, я все-таки долбанный эгоист.

— Простите меня, — сказал я родителям, когда они вернулись домой и бурно порадовались моему возвращению.

— Боже мой, Денис, ты в себе ли?! — мама пощупала мне лоб. — Что за разговоры? О, господи, как ты оброс! Тебе пора стричься! Совсем лохматый!

— За что же нам нужно тебя прощать? — уточнил мой корректный папа.

В коридоре послышался шум, и к нам выбралась баба Тоня, заспанная и в халате поверх ночной рубашки. Видимо, ей тоже было невтерпеж узнать, отчего это кается внук.

— Ну, в первую очередь за то, что я эгоист. Но это я не со зла, честное слово!

Все старшее поколение переглянулось и закатилось в приступе неудержимого хохота. Баба Тоня исключением не была. Насмеявшись от души, мама промокнула платочком уголки глаз и сказала:

— Помнишь, когда ты был маленьким, то чуть не устроил в гостях у бабы Тони потоп?

Бабушка закивала: прежние времена она помнила отлично, не то, что нынешние.

— Потом, когда тебя однажды в садике спросили, кем ты хочешь стать, когда вырастешь, ты сказал, что пожарным. Я даже где-то в тетрадке записывала все твои смешные реплики, только вот давно ее не видела…