Что сразу же бросилось в глаза при посещении сектора «старших братьев», где прежде мне бывать не доводилось, — это охранники. Здоровенные особи сурового вида, закамуфлированные в комбинезоны техников. Их инородность нам просто вопила о себе. В расслабленном режиме — отсутствующий, взгляд особей становился крайне заинтересованным, стоило этим лбам уловить малейшее движение. Круглыми глазами парни уставлялись на его источник, и тебе следовало ощущать себя полевой мышью в поле зрения совы. Они словно обшаривали тебя и просчитывали наперед десять твоих шагов, пропуская вперед только после очистительной исповеди.

По дороге меня остановили несколько раз, уточняя, для чего я посягнул на их территорию. И всякий раз мне удавалось пройти лишь после того, как они связывались с профессором и получали от него разрешение.

Теперь-то я наконец понял, почему наши так не любят сюда ходить, несмотря на то, что здесь вообще нет кактусов…

Кто-то, возможно, и улыбнется, узнав, что на пороге кабинета Виллара я почти нос к носу столкнулся с Шутте. Которого, к тому же, никто не охранял. А вот мне было не до улыбок. Профессорского любимца, как выяснилось, я помял прилично: и без того пухлые губы его раздулись раза в два сильнее, верхняя заклеена пластырем, а нос нелепо перекосило набок. И все же он ехидненько оскалился — ого! так там еще и зуба нет! — потер короткопалые ладошки и прошепелявил:

— Корпоратифщик удалша!

У меня даже не мелькнуло мысли извиниться. Шутте картинно посторонился, пропуская меня в каюту, и еще сделал вот так ручонками — прошу, мол, проходи! И я вступил в клетку ко льву.

Профессор Виллар, а вернее, его голограмма (я уже научился с первого взгляда отличать иллюзию от оригинала), восседал за громоздким старомодным столом и угрюмо поглядывал на меня из-под широких темных бровей. Я уже хотел визуализировать перед ним свое прошение об отставке, как вдруг он указал подбородком в сторону кресла:

— Присядьте.

Я уселся в ожидании унылой нотации и машинально потер рассаженный о шуттовские зубы кулак. Лучше бы сразу уволил. Любят эти ученые лишнюю болтовню…

— Где вы учились, Агни?

Весьма странный вопрос для человека, который лично принимал участие при зачислении меня в сотрудники «Трийпуры».

— Средиземноморская высшая техническая Академия, — отрапортовал я. — Фак-кон-вещ… Простите, факультет «Конвекции в веществах и молекулярного преобразования».

Услышав малоприличное студенческое сокращение, профессорская голограмма конфузливо кхекнула и качнула головой. Это я по привычке. Да и ладно, семь бед — один ответ.

Но Виллар решил сделать вид, что не обратил внимания, и настойчиво переспросил:

— Вы лучше мне скажите, вайшва, что за заведение было в древние времена на территории вашей Академии? Знаете?

— Конечно, профессор Виллар! Сорбонна.

— Вот именно. Сорбонна! Вот именно.

Голограмма встала и принялась прохаживаться по каюте туда-обратно. Сначала я вертел головой, пытаясь за ним следить, но потом мне надоело, и я стал разглядывать обстановку, где все говорило о пристрастии хозяина к древнему и вычурному. Да это и не удивительно: Виллар ведь был историком и, судя по рассказам Аури, весьма погруженным в свою дисциплину. Мы, студенты, таких преподавателей за глаза величали маньяками и побаивались. Кто его знает, может, он за малейшее пренебрежение к своему ненаглядному предмету готов убить на месте? Вон у Виллара тут сколько тяжелых предметов — канделябры какие-то, шкатулки… на стене даже дубинка с зубцами висит… морген… моргенш… В общем, мне этого слова не выговорить, но бьет она, подозреваю, неслабо.

Впрочем, Виллар же сейчас голограмма! Значит, хотя бы покалечить не сможет…

А он все гнул свое:

— Там училась профессор Аури, вы осведомлены?

— Да.

Профессорская копия резко остановилась и на каблуках развернулась ко мне:

— Вы прочли?

— Э-э-э… — я не на шутку растерялся. — Что прочел?

— Историю о неудачном эксперименте с сурой?

Ну надо же! Я ведь только что удалил этот ненужный, как мне казалось, файл!

— А, это! Да, профессор!

— И что скажете?

— А я должен что-то сказать?

— Ну, какие у вас соображения на этот счет?

Никаких соображений у меня не было: я вообще не раздумывал на это тему до последнего момента. На всякий случай решил уточнить:

— Можно вопрос? Откуда вы узнали, что эта история попала ко мне и что я её прочел?

Он нетерпеливо отмахнулся:

— Ну так у вас есть соображения по этому поводу?

— Я не думал по этому поводу, профессор! У меня были дела поважнее.

— Да?! — удивился Виллар, вздергивая на лоб черные кустистые брови. — И какие же, позвольте узнать?

— Ну… составление формы об уходе.

— Об уходе за чем?

— Об уходе откуда. Из проекта «Прометеус». Ведь я уволен?

— Кто вам сказал эту чушь?

— Но я же…

— Вы же что же?

Вместо ответа я символически потыкал себе кулаком в челюсть и указал глазами на двери. Виллар поморщился:

— Ну, напились, ну, побуянили, с кем не бывает…

— Но я не напи…

— Так у вас, наконец, есть хоть какие-то идеи о том, где может находиться этот проклятый сура?! — выкрикнул он, слегка подпрыгнув.

— Да почему у меня должны быть об этом какие-то идеи?! — тоже, не выдержав накала его эмоций, возопил я.

— Ну так идите и поразмышляйте на досуге! И делитесь размышлениями только со мной и только напрямую… без всех этих… — он вскинул руку и повращал пальцем, — технических прибабмасов! Покажите мне вашу… объяснительную!

Я развернул визуализацию заявления об уходе.

— Гм… «Прошу расторгнуть со мной…» Угу, ага… А, вот! Причина интересная: «конфликт с Э.-Грегором Шутте»! — торжественно, почти нараспев продекламировал Виллар. — Да вы мастак писать заявления, вайшва Агни! Идите и не грешите больше!

Так, немного поорав друг на друга, мы и разошлись. Мне вообще не было понятно, что всё это значит. Более странных аудиенций у меня еще не было никогда: в мыслях уже уволенный, я не испытывал должного трепета пред грозой всей «Трийпуры», он же чего-то от меня добивался и явно покривил душой, спустив мне с рук настолько непростительный поступок в отношении его клоуна-фаворита. Наверное, мне следует посоветоваться об этом с кем-то поопытнее.

Аури в ее кабинете найти не удалось, но мне сказали, что она отдыхает в своей каюте и просила не беспокоить. Все-таки до чего же комфортно себя чувствуешь в секторе «Бета» по сравнению с «Альфой»! Если, конечно, подобающе одет — в антикактусный бронекомбинезон со шлемом — и достойно вооружен.

Про наказ Виллара о чем-то там поразмыслить я, признаться, тогда забыл. Мне не хотелось идти к себе в каюту: я был слишком взвинчен. Ноги сами направили меня в «Омегу», в ангар номер восемь.

У прозрачной колонны с зооуголком одиноко стояла Савитри. Свет в зале был потушен и включился лишь по моему требованию. Док даже не оглянулась — наверное, ее сенсорник был настроен сейчас на круговой обзор:

— С щитом иль на щите? — произнесла она.

— Чего?

— Да ничего. Я пошутила. И так видно, что ни щиты, ни мечи у вас в ход не пошли.

— Даже моргенш… штерны не пошли. А что ты тут делаешь в темноте?

Я подошел к самой колонне и встал возле дочери Варуны.

— Смотрю. Думаю. Никак не могу поймать одну мысль… Она не дает мне покоя, но и не дается, чтобы я ее поймала и могла как следует обдумать. Вот видишь эту клетку?

Девушка, не глядя, указала на загончик с белыми, серыми и черными лабораторными крысами. Проснувшись, они потягивались и отчаянно зевали, показывая розовые пастишки и рыжие резцы.

— Иногда я пересаживаю бельчонка в другой контейнер, а в его колесо кладу крысу, — продолжала Савитри, изучая, как мне казалось, носки собственных праздничных туфель. — Иногда спросонья она начинает перебирать лапками, бежать в колесе. Потом до нее доходит, что на самом деле она никуда не бежит. Побродив по беличьей клетке, она забирается в уголок или обратно в колесо, но только затем, чтобы снова заснуть. Они очень ленивые и практичные животные…