От такого и шлем мог не спасти. Помню, мальчишками мы жгли костры и швыряли туда куски шифера. Бабахало примерно так же — весело, дальше некуда! Дураками были…

И тут пришло осознание: только что непонятное предчувствие спасло меня от увечья, а может, даже от смерти. Оно казалось интуицией, но в глубине души я ощущал, что команда мозгу поступила извне. Просто маскируясь под мои собственные мысли.

Хребет лизнуло холодом. И это несмотря на то, что вокруг все плавилось от запредельных температур.

— Чё там у вас? — крикнул Женька из темноты.

— Да Стрельца тут чуть конвективным потоком по стене не размазало, — схохмил Николаич и добавил, нарочито коверкая суржик: — Шоб нэ лез поперед батьки у пэкло.

Женька встревожился:

— Э, хорош вам прикалываться, мужики! Нам тут до кучи еще неотложки не хватало!

И тут же послышался ворчливый голос Рыбы:

— А Бог троицу любит! Где ноль-один и ноль-два, там и ноль-три!

— Рыба, молчать! — не сговариваясь, но на удивление стройным хором заорали мы втроем.

Рыба — глазливый черт. Бывает, как ляпнет что-нибудь, так оно и сбывается. Да ладно бы еще доброго чего наляпал…

Я стоял и чувствовал, как медленно оттаивают приросшие к земляному полу бывшего сарая ноги, а страх пузырьками суррогатного шампанского с шипением уходит из крови. Кто-то давно мне говорил, что прошедшая мимо, но совсем-совсем рядом смерть — это вроде боевого крещения в нашем деле. Но тогда я не внял, и только теперь вот — дошло…

«Он должен был вернуться на станцию еще в прошлом цикле. Прошло уже сорок восемь минут!» — откуда-то со стороны, но в моей собственной голове прозвучали слова, полные отчаяния.

«Но он там, Ума. Взгляни сама. Может быть, он просто хочет сделать что-то еще? Может быть, мы не все предусмотрели с этим парнем?»

«Почему он не подает никаких сигналов? Почему картинка статична? Это обрыв связи — вот почему, Агни! Я отправляюсь к точке входа. Он не менял маркер?»

«Нет», — отвечаю я.

«Значит, я попаду в начало цикла. Координируй меня. Я все проверю»…

Таинственный диалог вихрем промелькнул на задворках сознания и растаял, а я встряхнулся, избавляясь от остатков испуга.

Черные доски еще исходили паром, но огонь был потушен окончательно. Мы стали сворачиваться. Добраться до того гаража пламя так и не успело. Ну очень уж не хотелось проверять свои подозрения о его содержимом, да еще на собственной шкуре! И так хватило на сегодня по горло.

Когда мы возвращались, менты снова повылезали из своей машины и подошли к нашей ацешке.

— Что скажешь? — поинтересовался сержант у Николаича. — Поджог все-таки?

Начальник прищелкнул языком и уклончиво ответил фразой из анекдота, что, мол, работа у нас такая — отмачивать там, где кто-то отжег. Он у нас юморной мужик и умеет увернуться от прямого вопроса.

— Да ладно! — посмеявшись со своими ребятами, продолжал сержант. — Ну ведь поджог же! Я вон в том доме живу, и соседка на днях рассказывала, как сюда с телевидения приезжали, всё тут зачем-то снимали, руками разводили… А?

Что-то сильно любопытный и разговорчивый мент нам сегодня попался. Как любит говорить Рыба, не к добру.

— Слуш, сержант, я заключение напишу, а там уж пусть дальше разбираются — ваши или из прокуратуры, я уж там не знаю.

— Да какая прокуратура — сарай, блин! — фыркнул мент. — Ты еще МЧС приплети. Никто с этой фигней разбираться не будет, бумажку от ваших получат и закроют дело. Я тебя так, не для официоза, спрашиваю. Как спеца.

— Ну если как спеца и не для официоза, то вот тебе ответ: если мэрия скажет, что тут будет банк — тут будет банк. И не парит! Я ясно выразился?

С этими словами начальник полез в машину, а следом за ним забрались и мы с Женькой. Вывозил нас Рыба оттуда нервными рывками, по каким-то колдобинам из нерастаявшего льда и грязи. Не люблю я с ним дежурить, да и никто не любит…

Женька стянул с головы трикотажную шапочку, утер ею лоб и на ощупь кое-как пригладил слипшиеся от пота волосенки мышиного цвета.

— Сегодня у нас какое? Четырнадцатое? — вымолвил Артем Николаич — так полностью звать нашего РТП. — Ё-моё, уже четырнадцатое…

Мы вздохнули. Еще три года назад 14 марта отмечали день рождения Степки Еремеева всем составом…

— Степухе бы сегодня тридцатник стукнул… — сказал Женька, а мне почему-то подумалось сдуру: а может, это Степа меня предупредил пригнуться?

Я в мистику не то чтобы не верю, просто считаю, что во всем есть своя причина, пусть даже лежащая не в области физических величин, но имеющая логику. А призраки давно умерших, которых почему-то все еще беспокоит благополучие оставшихся в этом мире, мне кажутся все-таки больше плодом воображения сценаристов. Если все это существует, то существует оно совсем по другой причине и нашими проблемами интересуется мало. Но ведь что-то все равно было, я мог бы поклясться в этом!

Три года назад, в марте, Степа Еремеев погиб при тушении пожара в одной из общаг. Там были нарушены правила пожарной безопасности, некоторые двери с лестницы в коридор были намертво заколочены. В задымлении, ночью, это и подвело бойцов Степкиного расчета. Но выжили все. Кроме него. Еремеев не сгорел, его успели вытащить на воздух, но до больницы не довезли…

Женька поглядел на часы, и тут меня осенило: мне же кто-то звонил!

Кое-как добравшись до телефона, я посмотрел пропущенный номер и вздрогнул. Звонили из дома. Сердце бешено запрыгало. Когда ты знаешь, что все в твоей семье ложатся спать не позже часа ночи, а кто-то звонит почти в три, волей-неволей подумаешь о самом плохом.

Руки тряслись, пока набирал ответить, и даже Женька, сидящий напротив, заметил это, уставился с вопросительной физиономией.

Трубку подняла бабушка. Уф! Ну конечно! И как же я сразу-то не подумал о ней!

— Алё! Алё, Дениска? — раздался в ухе ее солидный каркающий баритон. — Где ты ходишь?

После недавнего инсульта — врачи назвали его «легким» — ходить и говорить бабушка могла, но иногда путала слова, день с ночью, а меня могла назвать и Дениской, и Володей — именем дяди, ее младшего сына, который сейчас живет на Севере. Потому ее и забрали к нам из поселка.

— Ба, сейчас ночь, иди ложись! — настоятельно сказал я.

— Ты в налоговой был?

— Нет! У меня дежурство, понимаешь?

— А, дежурство… — она помолчала, переваривая информацию. — А когда съездишь?

— Утром сменюсь — и съезжу в твою налоговую. Честное слово, ба! Иди ложись, всех сейчас перебудишь!

Я поймал себя на том, что сам шиплю в трубку, чтобы кого-нибудь не разбудить, а мужики с насмешкой смотрят на меня и переглядываются.

— Все, ба, отбой!

Она, конечно, поговорила бы еще, но я отключил связь.

— Чё, Стрелец, с налоговой напряги? — подмигнул Артем Николаич. — Утаиваешь свои миллионы от государства?

— Да это с бабуленцией у меня… пуф-ф-ф… напряги…

— Что, совсем плохая? — в голосе начальника прозвучало сочувствие.

Я затолкал мобильник в карман робы:

— Да нет, но иногда дуркует, — и поморщился, вспоминая ее неосознанные выходки.

Жутко это, когда вроде бы человек тот же самый, а уже не тот. Вспоминаешь его здорового, веселого и понимаешь, что ничего уже не вернется, как было.

Нет ничего хуже прерванного сна. Устаешь сильнее, чем если бы не спал совсем. Вот и у меня иногда бывали после длительных дежурств провалы в какое-то странное состояние, которое ни явью не назовешь, ни территорией сновидений.

Едва я рухнул на свою койку в дежурке, все перед глазами замерцало, запорхало, заискрило. Огненные точки стали сливаться в силуэты людей — и вот мы с пацанами на пустыре за частным сектором жжем костер, рядом валяются куски шифера, который еще предстоит бросить в пламя ради нескольких громких хлопков. Я точно помнил, что именно в этот раз один из осколков отлетит и поцарапает ногу приятелю-соседу Игошке, но тогда я еще об этом не знал и теперь не должен был ничего менять. Это была как будто игра, в которой я был маленьким телесно, но взрослым в сознании.