И тем более я удивился, увидев возле руин усадьбы девочку лет десяти, отчаянно пытавшуюся преодолеть сетку-рабицу, заменявшую Чертову сараю забор. Девчонка была пухлой и неуклюжей, поэтому ограда никак не хотела ей подчиняться. Бедняга трагически подвывала и, размазывая кулаками ржавчину по конопатым щекам, снова и снова пыталась взять сетку штурмом.

— Ну и зачем тебе туда? — спросил я. — Ты знаешь, что там все сыплется?

— Зна-а-аю! Ы-ы-ы-у-у! Там мой Йо-о-о-оршик! — возвестила она гласом раненой сирены. — Он вон там проскочил и в дом убежал, а я там не проле-е-езу!

— Кто такой Йо-о-оршик?

— Не Йоршик, а Ёршик! — шмыгнув носом, поправила меня девчонка. — Это мой щенок.

— Может, позвать его. И он сам прибежит?

— Я звала, но он не бежит. Он тупой. Он там где-то тявкает, а назад не идет. А если он заблуди-и-ился?

Да, немудрено там заблудиться. Бывал я внутри этой недосгоревшей развалюхи: то сквозные дыры в полу, то завалы на этажах…

— Ох, только не плачь. Давай так. Жди меня здесь, не вздумай лезть за мной.

В глазах девчонки мелькнула радость, и она охотно кивнула.

Я перебрался через сетку, на всякий случай еще раз показал девочке оставаться на месте и не подходить ближе, и вошел в дом.

Здесь воняло сыростью, сортиром, мокрой гарью и чем-то еще, чему я не находил названия. Оно, как сладковатый запах мертвечины, раздражало гортань и пробуждало тревогу. Но это было чем-то другим…

То там, то здесь встречались размоченные картонки, на которых наверняка ночевали кантующиеся тут в холода бомжи. Несколько следов от затушенных кострищ — так они здесь грелись и именно так время от времени устраивали пожары.

Пол под ногами дрогнул, и Чертов сарай застонал всеми своими гнилыми перекрытиями, будто восставший покойник из фильма ужасов.

В конце коридора послышалось звонкое «гав!» Тогда я спешно направился к источнику звука. Мне даже померещилось, что за поворот проскользнул щенок йоркширского терьера — это такие любимые всеми женщинами глупые собачки, которые в детстве похожи на плюшевые игрушки, а вырастая, превращаются в подобие длинношерстых болонок, только темной окраски. У Женьки и его жены была такая зверюшка, и поэтому я хорошо знал, как выглядят йорки.

Кажется, щенок решил поиграть со мной в прятки.

— Пёс! Как тебя там? А, Йоршик! Фью-фью-фью! Куть-куть, иди сюда, глупое животное, я дам тебе что-то вкусное! Ёрш, ко мне, собака серая! — то ласково, то строго, чувствуя под ногами нарастающую вибрацию, звал я. — Ну и куда тебя понесло, дурень?

И снова сильный подземный толчок. С окна возле меня сорвался ставень и рухнул наружу.

Девочка, молодец, послушно ждала меня, стоя вдалеке на тропинке. Ее слегка прикрывал зазеленевший куст сирени, но какое-то несоответствие заставило меня приникнуть к самому окну и всмотреться в девичью фигурку.

Какая, на фиг, девочка?! Поглядывая то на усадьбу, то в сторону Ведьмина пруда, то на небо, там стояла… блондинка… топ-топ-модель… Стелла Вейде! Я с силой протер глаза. Это что, очередная галлюцинация?!

Тут за спиной у меня послышался громкий треск обвала, истошный псиный вой, прервавшийся так резко, что надежд на спасение глупого йоркшира не осталось. Вслед за тем — звонкий цокот падающих кирпичей и шуршание штукатурки.

Чертов сарай плясал, как шхуна в девятибалльный шторм. Я хотел выпрыгнуть в окно, однако следующим толчком меня скинуло на пол. Потолок начал угрожающе проседать, и я инстинктивно заполз в нишу под подоконником.

Все завертелось, комнату накрыло колючей пылью.

Теряя сознание, я успел лишь услышать знакомый смешок — в точности такой же я слышал тогда, в налоговой…

В глаза ударил свет. Ярко-изумрудный свет с алым проблеском молнии…

— Она погибла. По моей вине.

Шива оглядывается, в синих глазах удивление и непонимание:

— Кто?

— Ума. Это я виноват, не смог ее остановить.

Он никак не может осознать услышанное:

— Это… у тебя шутка такая дурацкая? Эй! Ну-ка прекрати! Ты переигрываешь. Сейчас же признайся, что это розыгрыш!

— Она разогнала ускоритель, и от перегрузки система взорвалась.

На месте эпицентра взрыва, там, где прежде находился ее виман, теперь медленно ворочалась карликовая черная дыра в пространство-времени. Искусственно созданный коридор сейчас отображали все экраны, а система требовала нейтрализовать угрозу. Шива просто еще не успел всего этого увидеть, придя в себя по завершении очередного цикла. Первого на нашей практике, прошедшего с осложнениями.

— Полное развоплощение с переходом… — опуская руки и манипуляторы, бесцветным голосом пробормотал он, и на лбу его, под обручем, пролегла поперечная морщина. — Зачем?..

— Она во что бы то ни стало собиралась извлечь тебя оттуда и превысила лимит… И в этом полностью моя вина как координатора, Шива. Я должен был догадаться, зачем она…

— Прекрати. Может быть, все не так… Давай посмотрим вариативные ходы…

— Я смотрел.

— Еще раз! — повысил он голос.

— Я все смотрел. Мне нужно это исправить, Шива. Только мне. Она доверилась моему опыту, а я не…

— Постой!

Призыв Шивы стихает за моей спиной, гаснет и растворяется в небытии…

Как приходят в себя нормальные люди после обморока? Большинство — в карете скорой помощи. Иные — дома, на собственном диване. Самые невезучие — посреди тротуара под обстрелом десятков взглядов, обладатели которых не в состоянии определиться: пьян этот упавший, или же ему действительно стало плохо и нужно что-то предпринять по его спасению.

Я — висел в черной пустоте. Не падал, не перемещался, не взлетал — просто висел, не чувствуя собственной тяжести. Висел в невесомости. И мной медленно овладевала паника. Именно она была эмоцией, позволившей осознать, что я все-таки жив, во всяком случае — мыслю и оттого существую. И оттого же паникую, забыл в свое время добавить Декарт.

Жив-то жив, но где я? Вот это нужно выяснить в первую очередь.

И тут прямо из пустоты передо мной вырос шар. Да-да, тот самый, зеленый с алым экватором. Я ощутил потребность коснуться его ладонью и, не в силах противостоять опасному порыву, сделал это.

Шар тут же расслоился на тысячи тысяч деталей. Они казались пазлами большой и пока не понятной мне картины. Разноцветная мозаика трепетала, пазлы вращались на месте, создавая передо мной постоянно меняющийся экран.

Я всмотрелся. На каждом кусочке этой мозаики был виден определенный значок, каждый из этих значков наверняка что-то символизировал. Все символы различались между собой — во всяком случае, одинаковых я не разглядел. Их смысл также был мне неизвестен.

Рука моя сама собой потянулась к экрану. Я пытался сопротивляться, отдернуть ее, но тщетно — она словно мне и не принадлежала! В сознании вспыхнуло понятие: «Выбор». Выбор чего?

Тут я догадался: да это же просто очередной сумасшедший сон!

И едва мое второе «я» получило свободу, все мое тело передернуло, как от разряда тока. Из ладони вырвалась широкая струя пламени. Она испепелила все пазлы экрана, оставив единственный.

Картинка приблизилась — на самом деле она оказалась просто огромной! — и, покачиваясь, словно зеркало для исполинов, повисла передо мной. Да, да, и я видел в ней свое крошечное отражение. Песчинка на фоне безграничного космоса, вот чем я был в ее равнодушном зеркале. Где-то в глубине космоса, в вихре галактики, на гигантском алтаре мерцало пламя, зажженное прилетевшей стрелой.

Символы наконец-то стали досягаемы для моего разума.

Это карта небесного Таро. «Жертвенник». Восьмерка Жезлов.

Мой выбор. Моя стезя.

В память хлынула черная пустота, сжирающая все на своем пути.