Голос из публики Рубаху-то с себя он пропил, видно? Комиссионер Слов нет, парень выглядит несолидно: Одет не по последней моде. Пролетарий, в некотором роде. Всего на нем штаны да поясок. Одну рубаху променял на хлеба кусок, А другой рубахи не нашел в комоде, – Да не в рубахе дело. Полюбуйтесь на это тело: Сложение Геркулеса, Широкие плечи, могучая спина… Не пьяница, не повеса… Голос из публики Комиссионер Кто больше даст, тот и купит! Товарец, можно сказать, еще сырой. А вот вам второй. Первому не уступит. Годен ко всякой работе. Служил добровольцем во флоте. По случаю побед и одоления Ищет работы и прокормления. Отличался. Имеет ордена. Голос из публики Второй голос из публики Да у него как будто нога не в порядке! Комиссионер Годится, чтоб ходить по огородной грядке. Чай, ему не придется танцевать по паркету. Особой беды нету. Нога повреждена на войне. Сойдет за здоровую вполне, Хоть и не имеет настоящего вида. Первый голос из публики На кой нам ляд такого инвалида! Второй голос из публики Наплачешься с такой покупкой! Комиссионер Зато продается с уступкой! Третий! Третий! Третий! Без всяких таких междометий. Парень хоть куда. Фигура маленько худа. А вообще все исправно. Стукнуло двадцать лет недавно. Еще не в полном соку. Претерпел всего на веку. Отца на заводе придавило лебедкой. Мать померла, болела чахоткой. Парнишка к работе внимателен, В еде невзыскателен. Может, теперь не всякому понравится, – Он на хороших хлебах поправится… Второй голос из публики Первый голос из публики Второй голос из публики Он ведь шатается от малокровия! Комиссионер Согласен на любые условия!.. Четвертый! Четвертый! Поглядите! Тоже скажете: калека? Да его хватит на два века. Сколько, мил-сдари, дадите За этого прекрасного молодого человека? Этот – и остальные прочие – Клад, а не рабочие! Все бывшие солдаты. Постой, дуралей, куда ты? (Четвертый, отойдя в сторону, закрывает глаза руками, плачет.)
Возмущенные голоса рабочих из толпы У, сволочи! Отольются вам наши слезы! Проходящая мимо дама с лорнетом Какие… странные… курьезы… * * * Не похоже на правду, собственно говоря. А между тем – всё правда в моем фельетоне. [1]Происходило описанное девятого сентября Тысяча девятьсот двадцать первого года, в городе Бостоне, В великой северо-американской демократии. Друзья, когда кто из эсеров или меньшевист – ской братии Закатит вам на митинге «демократическую» истерику, Пошлите его в… Америку! «Владимирка»* «Н-но!.. Туда же, брыкаться… Нашлась недотрога!»… Туго врезалась в твердую землю соха. «Здравствуй, дядя! Гляжу я: земля не плоха», «Да крепка. Утоптали. Была ведь дорога. Слышь, в Сибирь, значит, гнали по ней в старину… Эй, ты, н-ну, Шевелись, сухопарая!»… Борозда к борозде… Ком ложится на ком… Кто узнал бы тебя нынче в виде таком, Роковая путина, «Владимирка старая»?! Брат мой, пахарь! Погибших бойцов помяни. Окруженные серым, суровым конвоем, Пыльной летней порой – под мучительным зноем, Хмурой осенью – в тускло-ненастные дни, И студеной зимой – в ночи темные, вьюжные, Кандалами гремя, испитые, недужные, По «Владимирке старой» шагали они. Не склоняя голов непокорных, Не смыкая усталых и скорбных очей, Мимо жалких лачуг, покосившихся, черных, Мимо пышных усадеб своих палачей, Подло-мстительной царской покараны карой, В рудники за бойцом посылавшей бойца, Шли они – без конца, без конца, без конца – По «Владимирке старой!» Сколько скорбных, невидимых нами теней, Может быть, в это время проходят по ней И дивятся на новые яркие всходы! Пахарь! Празднуя праздник труда и свободы, Не забудь благодарной слезой помянуть Всех, кто в оные, злые, проклятые годы Ради нас проходил этот жертвенный путь! вернуться Заимствовано из американской газеты «Нью-Йорк Кооль». См. «Правду», № 229 за 1921 г., отдел «За границей». |
