Сомлевши от жары, раскисши весь от поту,
Бранясь, кряхтя и дух переводя с трудом,
Купчина вечером в субботу
Ввалился в дом.
«Гордеич! – расплылась купчиха, – с легким паром!»
«Чево?!»
«Из баньки?..»
«Во!
Попарился… задаром.
Так вспарили, что ой-ой-ой,
Не надо чище.
Ты полюбуйся, с чем явился я домой?»
«Ай, батюшки! Синяк!»
«Какое – синячище!»
«Сейчас примочечку… аль приложить пятак…
Да кто ж тебя? Да как же так?»
«Ох, мать, все очень просто:
Явилось к лавке-то, примерно, этак со сто
Приказчиков чужих
И стали вызывать молодчиков моих:
„Вы, братцы, – как, бишь, там? – не рабская, мол, каста!
Пора вам, дескать, быть свободными людьми:
Поторговали до семи,
И – баста!“
Столпились, ироды, у самых у дверей,
Ревут, как звери:
„А ну-тка шевелись, хозяин, поскорей
Да закрывай-ка двери!“
Тут, значит, я как заору:
„Что, дуй вас всех горою?
Подохну здесь, умру,
А лавки не закрою!“
Да сгоряча,
Озлобившись от всех напастей,
Как двину со всего плеча
Молодчика из тех, кто позубастей.
Шарахнулись назад все эти подлецы:
Марать им вроде б руки жалко.
А у меня в руках уж палка.
На шум сбежалися соседние купцы.
Ну, знамо, вышла свалка.
Крик, матерщина, вой…
Свистит городовой…
На рынок весь тревога…
Бунтовщики – народ, известно, молодой:
Так разошлись, что нам конец бы был худой,
Когда б от дворников не вышла нам подмога.
Приказчики, само собой,
Отбой.
Но перед тем, как им пуститься врассыпную,
Детина этакий, прижав меня вплотную,
„Вот, – говорит, – тебе, мил-друг, на первый раз!
Платеж потом – бери задаток!“
Да как посадит мне кулак промежду глаз,
Так я не всчувствовал ни головы, ни пяток,
„За-да-ток!..“ Матушка, что ж будет, ты скажи,
Когда настанут платежи?!»
И смех с Гордеичем и горе.
Что будет – все увидим вскоре.
