Эпилог Петли, узлы – колеи исторической… Пробил – второй или первый? – звонок. Грозные годы борьбы титанической – Вот наш победный лавровый венок! Братья, не верьте баюканью льстивому: «Вы победители! Падаем ниц». Хныканью также не верьте трусливому: «Нашим скитаньям не видно границ!» Пусть нашу Улицу числят задворками Рядом с Проспектом врага – Мировым. Разве не держится он лишь подпорками И обольщеньем, уже не живым?! Мы, наступая на нашу, на Главную, Разве потом не катилися вспять? Но, отступая пред силой неравною, Мы наступали. Опять и опять. Красного фронта всемирная линия Пусть перерывиста, пусть не ровна. Мы ль разразимся словами уныния? Разве не крепнет, не крепнет она? Стойте ж на страже добытого муками, Зорко следите за стрелкой часов. Даль сотрясается бодрыми звуками, Громом живых боевых голосов! Братья, всмотритесь в огни отдаленные, Вслушайтесь в дальний рокочущий шум: Это резервы идут закаленные. Трум-ту-ту-тум! Трум-ту-ту-тум! Движутся, движутся, движутся, движутся, В цепи железными звеньями нижутся, Поступью гулкою грозно идут, Грозно идут, Идут, Идут На последний всемирный редут!.. На боевой страже* Угрюмый страж порядка, Средь шумной мостовой, Во времена былые Стоял городовой. Смотрел он, хмуря брови, Туда, сюда, кругом, Постукивая грозно Тяжелым сапогом. Гроза простого люда, Подвального жильца, Он весь тянулся в струнку У барского крыльца. На барской кухне в праздник Топтался он с утра, «Промачивая» складки Пропойного нутра. И рявкал – «рад стараться», Заполучив на чай: «Свое я дело знаю: Тащи и не пущай». Тащил в участок, знамо, Он только черный люд. Был крут он на расправу И на поживу лют. Зато, когда стряхнули Мы всех его господ, Холуй господский тоже Пожал не сладкий плод. Средь завали и хламу, От страху неживой, Был в мусорную яму Сметен городовой. * * * Простилась Русь навеки С проклятой стариной. Страж нового порядка Имеет вид иной. Геройски охраняя Завод и Исполком, Уж он не козыряет Пред барским котелком. Советской власти – око И твердая рука, Он – бдительный и строгий Защитник бедняка. С бандитом уголовным В отчаянном бою Не раз уже на карту Он ставил жизнь свою. Вокруг него соблазны, И подкуп, и разврат, Что шаг, то самогонный Змеится аппарат. И много нужно силы, Чтоб вдруг не разомлеть, Чтоб злые все соблазны Презреть и одолеть. Наш страж – его работа Труднее с каждым днем. Наш общий долг – забота Любовная о нем, Чтоб, ею укрепленный, Свершая подвиг свой, Стоял он, закаленный На страже боевой. Третьего не дано*
По заявлению Стиннеса, германские рабочие на восстановление «народного» (стиннского?) хозяйства должны в течение 15 лет отдавать ежедневно 2 часа добавочного и безвозмездного труда. «Пятнадцать лет под каторжным ярмом!» «Пятнадцать лет закабаленья!» «Пятнадцать лет… с гарантией продленья!» Речь Стиннеса составлена с умом И смелостью, достойной удивленья! Рабочим дан нагляднейший урок, Который им пойдет, я верю, впрок: Их не смутят холопские внушенья. Судьба дала рабочим два решенья: Вот выбор ваш – «борьба иль кабала» А третьего решенья не дала. Не с того начали* Кадетская газета «Руль» заявила, что отныне кадеты «будут бороться с большевизмом – крестным знамением». («Руль».) Советский строй стал утверждаться, И на году его шестом – Чего пришлося нам дождаться? – Иосиф Гессен ограждаться От большевизма стал… крестом! К чему послания синода, Коль есть кадетская печать? Выходит: белая порода Зря просражалася три года. С креста б ей прямо и начать! Дерунов 1001-й* (Хроника в десяти баснях с двумя эпилогами) Басня первая Сон «Мать-богородица!.. С чего бы вся причина?.. Аль торговал ты без почина?.. Гордеич!.. Батюшка!.. Очнись!.. Христос с тобой!» – Купчиха плачется. Но в тяжком сне купчина Ревет белугою: «Ограбили!.. Разбой!.. У… воры… у… злодеи!.. Вишь… грамотеи!.. Каки Таки… Идеи?» Гордеич, почернев, сжимает кулаки. «Федосьюшка! – купчиха с перепугу Зовет прислугу. – Воды!» Окаченный чуть не ведром воды, Свалился наш купец с постели: «Тьфу! Сны какие одолели!.. Впрямь, не дожить бы до беды!» «Спаси нас, господи!» – заохала купчиха. «Спасешься, мать, дождавших лиха. Сон, чую, не к добру. Что снилось-то, смекай: как будто поутру Вхожу я это в лавку… Иду к прилавку… Приказчиков ни-ни… Где, думаю, они? Зову. Молчок. Я в кладовую. Ну, так и есть: все сбились в круговую – Вот угадай ты – для чего? Картишки? Пьянство? Ох, все б это ничего. А тут – взобравшись на бочонок, Приказчичий журнал читает всем мальчонок Микитка… чертов куль… сопляк, Что из деревни нам зимой привез земляк. „Товарищи, – орет подлец, – пора нам Обресть лекарство нашим ранам! Пора хозяйскую нам сбросить кабалу, Губившую наш ум, калечившую тело!.. Объединяйтеся! Спасенья час приспел!..“ Ну, знамо дело, Я дальше не стерпел. Грудь сперло. Затряслись не то что жилы – кости! Не разбуди меня ты во-время, от злости Я б, верно, околел!» О басне не суди, читатель, по заглавью. Что было «сном», то стало «явью». Вот только в басне нет конца: Я после расскажу насчет судьбы купца. |
