Да, были времена!..
И поучительна седая старина.
«Душа» народная сегодня ли раскрыта?
От пра-пра-прадедов идет народный сказ,
В нем – поэтический показ
Простонародного мучительного быта.
Не княжьи грамоты, не летописный свод.
Что мог он записать, неграмотный народ?
С усмешкой горькою и прибауткой грустной
Он душу отводил в побаске, в сказке устной,
С искусством гения зашифровавши в ней
Мечты о красоте грядущих светлых дней.
Бывало, сколько раз бывало:
Великий государь, боярин или князь
Дремал, под пышное забравшись одеяло,
А дед-баюн, скосясь на дрыхнущее сало,
До полночи пред ним плел сказочную вязь.
Привыкнувши всю жизнь таиться и бояться,
Пред сильными ползя ползком, ложась ничком,
Мужик прикинуться умеет дурачком,
Когда над сильным он захочет посмеяться.
А в сказке был ему простор:
Он в сказке шельмовал царя и царский двор,
Бояре были все прямые остолопы,
С холопами – цари, а пред царем – холопы.
И всех – царя, бояр – дурачил кто? – сморчок,
Не фряжский принц, не князь Тверской или Смоленский,
А так – парнишка деревенский,
Запечный богатырь, Ивашка-дурачок!
Нет, сказка не была пустою балагурью.
И «дурь» мужицкая была особой дурью.
Ни змей-горынычей, ни окиянских бурь
Не трепетала эта дурь,
На трудный подвиг шла, на страшные мытарства,
Ныряла в глубину, взлетала в высоту,
Чтоб оттягать себе царевну-красоту
И за царевною – полцарства.
Жар-птицей бредила, ослепши в темноте.
Дворцы ей снилися – в бескрайной нищете,
Сгибаясь под господским гнетом,
Искала для борьбы дубинку-самобой
И, бездорожная, в лазури голубой
Летела птицей в край любой,
Обзаведясь ковром – волшебным самолетом.
Голодною, сомлев от барского тягла,
На отдых в хижину свою она брела,
Голодною в тягло впрягалась спозаранку,
Но в сказочных своих мечтах изобрела
Усладу, скатерть-самобранку;
В обычай стало ей пить мертвую, когда
Дни мертвые ее из рук вон были худы,
Но песенку про то, что кончится беда,
Что где-то – поискать – живая есть вода,
Ей пели гусли-самогуды.
Порою клином ей сходилася земля,
Но оттого не став угрюмой нелюдимкой,
А сердце сказкою-утехой веселя,
Спасалася она под шапкой-невидимкой,
Срывалась с места, «шла вразброд»
И грела кистенем «лихой боярский род»
Под боевую перекличку:
«Сарынь на кичку!»
Не слышно клекота двуглавого орла,
Истлели когти, клюв, два сломанных крыла.
Русь черносошная доверилась Советам:
Они несут ей всё, чего она ждала,
Согласно сказочным заветам.
Жар-птица?! Вот она, гляди:
С гербом советским на груди
Горит несчетными огнями!
Жар-птицей овладеть – все ночи станут днями.
Русь темная была и – поросла быльем:
Все наши города, посады, деревушки,
До самой худенькой избушки и клетушки,
Не брезгуя ничем, ни хлевом, ни жильем,
Мы электричеством зальем!
Сверкай, советская деревня и столица!
Свет электрический – чем не твоя жар-птица?
Теперь любуйся: вот она перед тобой
Волшебная дубинка-самобой!
Враг знает, больно как дубинка эта бьется,
Что Красной Армией зовется!
Вот артиллерия, вот конные полки,
Вот комсомольский цвет – герои-моряки,
Вот неоглядные ряды стальной пехоты, –
Над ними, в облаках, смотри, вблизи, вдали,
Стальные реют журавли, –
То наши чудо-самолеты!
А вон по целине – на поприще ином –
Идет волшебник-агроном,
Целитель пахоты больной, ученый знахарь:
Он знает, за какой землей уход какой,
И знает он, что клад мужицкий под рукой,
А рядом богатырь, железный самопахарь,
Прабабушке-сохе гудит заупокой.
Стихает здесь и там мужичья перебранка;
Трехполье тощее оставив позади,
Дивятся мужики, что их земля, гляди,
Взаправду скатерть-самобранка!
А вон в избушке Пров, Авдотья, Клим, Панкрат
Умильно слушают волшебный аппарат.
Деревне по сердцу советские причуды!
Москва по радио ей голос подает,
Про все, что деется на свете, знать дает:
То наши гусли-самогуды!
Ивашка-дурачок, парнишка боевой,
Полцарства добывал, рискуя головой.
Ан вечно – на престол лишь заносил он ногу –
Какой-то заяц роковой
Перебегал ему дорогу!
Но был он выручен другим богатырем:
Рабочий, бившийся без устали с царем,
В час горький подоспел Ивашке на подмогу:
«Эй, паря-простота! Чудак же ты, ей-богу!
Полцарства ты хотел? Все царство заберем!»
«Все царство? – отвечал Ивашка. – Тож не худо!»
Вот было чудо!
Это чудо
Зовется «Красным Октябрем»!
Так пролетарская решила все замашка:
«Дворцами бредил ты, Ивашка?
На, получай дворец, где нежились цари!»
И вот в Ливадии всем мужикам – смотри! –
Рабочий преподнес, а не святой Егорий,
Дворец – крестьянский санаторий!
«Души» мужицкой – в том господская беда –
Не разгадали господа.
А сколько делали они лихих попыток,
Чтоб от нее иметь свой даровой прибыток!
За непокорное земное житие
Грозили ей в церквах загробной божьей местью
И насмерть отравить пыталися ее
Патриотическою лестью.
Порфироносные российские цари
Не раз пытались ей, жующей сухари,
Внушить великие славянские начала:
«Христолюбивая! Вперед!
За Русь святую!» Но молчала
Христолюбивая, воды набравши в рот.
А те, чьи черепа пустые малоёмки,
Твердили, что «душа народная – потёмки»
И русский-де народ – «загадочный народ»!
Загадка для господ была неразрешима –
Разгадка не совсем по вкусу им была.
И старина для них казалась нерушима.
Ан вот – вся старина разрушена дотла,
_Свершились наяву чудесные явленья,
И над седым Кремлем – залог осуществлёнья
Уже не сказочных, а ставших явью благ –
Горит-полощется советский красный флаг_!
