1918 О ФРАНСУА ВИЙОНЕ Был Франсуа ребенком бедняков, Ветра ему качали колыбель. Любил он с детства без обиняков Лишь небосвод, что сверху голубел. Вийон, что с детских лет ложился спать на траву, Увидел, что ему такая жизнь по нраву. На пятке струп и в задницу укус Его учили: камень тверже скал. Швырял он камни — в этом видел вкус, — И в свалке на чужой спине плясал. И после, развалясь, чтоб похрапеть на славу, Он видел, что ему такая жизнь по нраву. Господской пищей редко тешил плоть, Пи разу не был кумом королю. Ему случалось и ножом колоть, И голову засовывать в петлю. Свой зад поцеловать он предлагал конклаву, И всякая жратва была ему по нраву. Спасенье не маячило ему. Полиция в нем истребила честь. Но все ж он божий сын, и потому Сумел и он прощенье приобресть — Когда он совершил последнюю забаву, Крест осенил его и был ему по нраву. Вийон погиб в бегах, перед норой Где был обложен ими, но не взят — А дерзкий дух его еще живой, И песенку о нем еще твердят. Когда Вийон издох, перехитрив облаву, Он поздно понял, что и смерть ему по нраву. 1918 ГИМН БОГУ В темных далеких долинах гибнут голодные. Ты же дразнишь хлебом их и оставляешь гибнуть. Ты восседаешь, незримый и вечный, Жестокий и ясный над вечным творением. Губишь ты юных и жаждущих счастья, А смерти ищущих не отпускаешь из жизни. Из тех, кто давно уже тлен, многие Веровали в тебя и с надеждою гибли. Оставляешь ты бедных в бедности, Ибо их вера прекрасней твоего неба, Но всегда они гибли прежде твоего пришествия, Веруя, умирали, но тотчас делались тленом. Говорят — тебя нет, и это было бы лучше. Но как это нет того, кто так умеет обманывать? Когда многие живы тобой и без тебя не умрут — Что по сравнению с этим значило бы: тебя нет? О, ФАЛЛАДА, ВИСИШЬ ТЫ! Я волок мой полок из последней силы, До Франкфуртер Алле дополз едва, Закружилась моя голова, Ну и слабость! — я подумал, — о, боже! Шаг или два — я свалюсь полудохлый и хилый; Тут я грохнулся оземь всеми костьми, через десять минут, не позже. Едва со мной приключилось это (Извозчик пошел искать телефон), — Голодные люди с разных сторон Хлынули из домов, дабы урвать хоть фунт моей плоти. Мясо живое срезали они со скелета. Но я же еще дышу! Что ж вы смерти моей не подождете! Я знавал их прежде — здешних людей. Они сами Приносили мне средство от мух, сухари и сольцу, И наказывали ломовику-подлецу, Чтоб со мной по-людски обращался жестокий возница. Нынче они мне враги, а ведь раньше мы были друзьями. Что же с ними стряслось? Как могли они так страшно перемениться? Не пойму я — в силу каких событий Исказились они? Я себе задаю вопрос: Что за холод прошиб их, что за мороз Простудил их насквозь? Озверели, что ли, от стужи? Поскорей помогите же им, поспешите, А не то такое вас ждет, что даже в бреду не придумаешь хуже. 1920 КАЛЕНДАРНЫЕ СТИХИ Хоть и вправду снег разъел мне кожу И до красноты я солнцем продублен. Говорят, что не узнать меня, ну что же! Кончилась зима — другой сезон. На камнях спокойно он разлегся, Грязь и тина на башке растут, Звезды, что начищены до лоска, Знать не знают, толст он или худ. Вообще созвездья знают мало, Например, что он изрядно стар. И луна черна и худощава стала. Он продрог на солнце и устал. Ах, на пальцах черных толстый ноготь, Лебедь мой, не стриг он и берег, Отпускал, не позволяя трогать. Лишь просторный надевал сапог. Он сидел на солнышке немного, В полдень фразу он произносил, Вечером легчало, слава богу, По ночам он спал, лишившись сил. Как-то хлынула вода, зверье лесное Исчезало в нем, а он все жрал, Воздух жрал и все съестное. И увял. 1922 БАЛЛАДА О СТАРУХЕ В понедельник стало полегче старой, И всем на диво она поднялась. Грипп ей казался небесной карой. Она с осени высохла и извелась. Два дня ее не отпускала рвота. Она встала буквально как снег бела. Продукты в запасе, но есть неохота. И она один только кофе пила. Теперь она выкрутилась. Рановато Петь над нею за упокой. От своего орехового серванта Она не спешила — вон он какой, Пускай червяк в нем завелся, а все же Старинная вещь. О чем говорить! Она его жалела. Спаси его, боже. И стала еще раз варенье варить. И она купила новую челюсть. Когда есть зубы, иначе жуешь. К ночи, когда себе спать постелешь, Их в кофейную чашку уютно кладешь. Письмо от детей ее не волнует, Но о них она будет бога просить. А сама еще с богом перезимует. И черное платье еще можно носить. |
