1937 УЖАСЫ РЕЖИМА Путешественник, вернувшийся из Третьей империи И спрошенный, кто там воистину властвует, ответил: Страх. В страхе Ученый прерывает диспут с коллегой и, побледнев, Озирает тонкие стены своего кабинета. Учитель Лежит в кровати, не смыкая глаз, старается понять Темный намек, брошенный ему инспектором. Старуха в бакалейной лавчонке Прижимает дрожащие пальцы ко рту, чтобы удержать Гневное слово по поводу скверной муки. В страхе Разглядывает врач кровоподтеки своего пациента. В страхе Взирают родители на своих детей — не предадут ли? Даже умирающие Заглушают угасающий голос, Прощаясь с родными. Но и сами коричневые рубашки Боятся каждого, чья рука не взлетает кверху, И трепещут, когда кто-нибудь Желает им доброго утра. Пронзительные голоса крикливых командиров Полны ужаса, как визг поросят, Которых ждет нож мясника. В чиновничьих креслах потеют от страха Жирные зады исполнителей. Подгоняемые страхом, Мерзавцы вламываются в квартиры и обыскивают казематы; Это страх Заставляет их сжигать целые библиотеки. Так Властвует страх не только над подвластными, но И над властителями. Почему Так боятся они правдивого слова? Казалось бы: у режима такая могучая сила — Концлагери и камеры пыток, Откормленные полицейские, Запуганные или подкупленные судьи, Картотеки и проскрипционные списки, Доверху заполняющие огромные зданья. Казалось бы: можно не бояться Правдивого слова простого человека. Но их Третья империя напоминает Постройку ассирийца Тара, ту могучую крепость, Которую, как гласит легенда, не могло взять ни одно войско, Но которая от одного громкого слова, произнесенного внутри, Рассыпалась в прах. 1937 МОЛОДЕЖЬ И ТРЕТЬЯ ИМПЕРИЯ Государство утверждает, что молодежь Исполнена преданности Третьей империи, А это, мол, значит, что лет через десять Весь германский народ будет сплошь состоять Из горячих сторонников режима. Какой нелепый, детский просчет! Кто не знает труда во имя хлеба насущного, А получает его даром от родителей, Говорит: «Что ж тут трудного — добывать хлеб?» Значит ли это, что через десять лет, Когда ему самому придется трудиться И добывать хлеб для своих детей, Он все еще будет повторять: «Что ж тут трудного?» Кто еще полон молодых сил, Тот хвалит режим. Значит ли это, Что, когда силы его иссякнут И он согнется под бременем труда, Он все еще будет хвалить режим? Кто еще никогда не слыхал свиста пуль, Говорит: «Как прекрасна война!» Значит ли это, что, услышав свист пуль, Он все еще будет повторять; Жак прекрасна война!»? Если бы дети вечно оставались детьми, Им можно было бы вечно рассказывать сказки. Но так как они растут и взрослеют, То это — увы! — невозможно. Когда правительство рассуждает о молодежи, Радостно потирая руки, Оно походит на дурака, Который, глядя на снежную равнину, Радостно потирает руки и говорит: «При таком снеге и летом жара не страшна!» 1937 ПРАВИТЕЛЬСТВО КАК ХУДОЖНИК На сооруженье дворцов и стадионов Прорва денег идет. Правительство Подражает при этом молодому художнику, Который голода не боится, Лишь бы обессмертить свое имя. Правда, голод, который не страшен правительству. Это голод других, а точнее — Народа. Как художник, Правительство наделено сверхъестественной силой И все, что таят от него, Оно знает. Оно не училось тому, Что умеет. Оно вообще ничему Не училось. И образованьем Похвастать не может. Однако каким-то волшебным наитьем Способно высказаться на любую тему и решать Вопросы, в которых ни капли не смыслит. Как известно, художник может быть глуп, однако Быть великим художником. В этом Правительство сходно с ним. О Рембрандте Кто-то сказал, что, родившись без рук, Он рисовал бы ничуть не хуже. То же можно сказать о правительстве: Оно, родившись без головы, правило б точно так же. Удивительна находчивость Художника. Но если послушать правительство, Когда излагает оно положение дел, поймешь, что оно Находчиво тоже. К экономике художник испытывает Пренебреженье. И правительство так же ее презирает Конечно, У него богатые покровители. И как всякий художник, Оно живет тем, Что берет в долг. |
