Когда — во сне — он вошел в хижину
Изгнанных поэтов, в ту, что рядом с хижиной
Изгнанных теоретиков (оттуда доносились
Смех и споры), Овидий вышел
Навстречу ему и вполголоса сказал на пороге:
«Покуда лучше не садись. Ведь ты еще не умер.
Кто знает,
Не вернешься ли ты еще назад? И все пойдет по-прежнему, кроме
того,
Что ты сам не будешь прежним». Однако подошел
Улыбающийся Бо Цзюй-и и заметил, глядя сочувственно:
«Любой заслуживает кары, кто хотя бы однажды сказал
о несправедливости». А его друг Ду Фу тихо промолвил:
«Понимаешь, изгнание
Не место, где можно отучиться от высокомерия». Однако куда
более земной,
Совершенно оборванный, Вийон предстал перед ним и спросил:
«Сколько
Выходов в твоем доме?» А Данте отвел его в сторону,
Взял за рукав и пробормотал: «Твои стихи,
Дружище, кишат погрешностями, подумай
О тех, в сравненье с которыми ты — ничто!»
Но Вольтер прервал его: «Считай каждый грош,
Не то тебя уморят голодом!»
«И вставляй шуточки!» — воскликнул Гейне.
«Это не помогает, —
Огрызнулся Шекспир. — С приходом Якова
Даже мне запретили писать». — «Если дойдет до суда,
Бери в адвокаты мошенника! — посоветовал Еврипид, —
Чтобы знал дыры в сетях закона». Смех
Не успел оборваться, когда из самого темного угла
Послышался голос: «А знает ли кто твои стихи
Наизусть? И те, кто знает,
Уцелеют ли они?» — «Это забытые, —
Тихо сказал Данте, —
Уничтожили не только их тела, их творения — также».
Смех оборвался. Никто не смел даже переглянуться.
Пришелец Побледнел.
