Осатанев от тьмы и водки,

Промокнув в пекле диких гроз,

Сорвав морозной ночью глотки

На марсе, белом, как мороз;

Под солнцем голы, как ладонь,

Перенеся жару, как тиф,

Пройдя сквозь голод, боль и вонь,

Орали те, кто еще жив:

О, неба синего настой!

Ни поле, ни луна над домом,

Ни туз бубновый, ни кабак,

Ни танцы с бабами и ромом

Их не удержат — все пустяк.

Обрыдли драки по притонам,

Воротит душу от бабья.

Им нужен, родины лишенным,

Лишь борт родного корабля.

О, неба синего настой!

Оставьте только море нам.

Всех крыс его и все изъяны,

Его нутро, его чуму

Они ругали, когда пьяны,

Но были верными ему.

Прикручивали волосами

Себя к снастям в дни непогод.

Они б спознались с небесами,

Когда б там был небесный флот.

Дуй, ветер, в парус!

Шелка, парча — им все едано,

В трюм валят золото, холсты,

И льют награбленные вина

В подтянутые животы.

Гниющим трупом пахнет джонка,

Прогорклым ладаном — шелка.

Напившись, в драке, как ягненка,

Заколют из-за пустяка.

О, неба синего настой!

Убьют беззлобно и проворно,

Кто попадется — всех подряд.

Веревкою затянут горло,

Как на рангоуте канат.

И дуют чистый спирт над трупом,

За борт в беспамятстве летяг,

И, издеваясь друг над другом,

Босой ногою шевелят.

О, неба синего настой!

Оставьте только море нам.

Перед лиловым горизонтом,

Когда обледенеет снасть,

При месяце, настолько тонком,

Что и друг друга не узнать,

Шныряют в океанской шири,

Как волки, всем суля напасть,

Поют, как мальчики в сортире,

Чтобы от скуки не пропасть.

Расположась в отбитых шлюпах,

Жуют жратву без суеты,

И кое-как на чьих-то шлюхах Укладывают животы.

Красив звериный их обычай!

Под нежным ветром хлещут ром!

Порой, мыча от страсти бычьей,

Одну терзают всемером.

О, неба синего настой!

Когда в ногах довольно танца,

А в брюхе прогорает спирт,

Пусть солнце и луна не тмятся,

Плевать! Любой по горло сыт.

Их звезды светлые качают,

Покой и музыку даря.

И ветер в парусах крепчает,

Неся в безвестные моря.

О, неба синего настой!

Но вечером, в апрельской сини,

Когда беззвездно и темно,

Медлительное море ими

Вдруг пресыщается само.

И небо, то, что так любимо,

Нахмуривается слегка.

И ветры, словно клубы дыма,

Натаскивают облака.

И ветер утренний, играя,

Их тихо смахивает в ночь,

Лазурь вечерняя без края,

Смеясь, не хочет им помочь.

И чувствуют, как, их жалея,

Волна еще щадит штурвал.

Но к полночи рука борея Их убивает наповал.

О, неба синего настой!

Еще взнесет последним валом

Корабль, еще один порыв,

И там, в рассвете небывалом,

Они увидят острый риф.

И напоследок в шуме взводней

Послышится сквозь буйный шторм,

Как на пороге преисподней

Споет осатанелый хор.