— Да… — Сэслер нервно рассмеялся. — Его теперь считают святым. А по мне так просто смерть сына лишила старика разума… Он бросил разбойное ремесло, долго скитался по Ничейной Земле, а потом даже построил храм. В это храме он сидит уже много лет и изрекает свои предсказания. Люди верят в них… — он пожал плечами и добавил мрачно: — А некоторые даже принимают как руководство к действию, — он кивнул в сторону пещерки, где спал его сын. — Результат… сам видишь… Мы с сыном уже три года в бегах. Я б и врагу такой жизни не пожелал.
— Я мог бы помочь вам… я… — начал было Кангасск.
— Не надо, — отрезал Сэслер. — Я сам разберусь. Быть может, тогда судьба простит нас… Ты хочешь еще что-нибудь спросить, путник? — чувствовалось, что терпение у него заканчивается.
— Да, — кивнул Кан, справедливо решив, что на последний вопрос имеет полное право. — Дорогу в Таммар.
— Таммар… — Сэслер скептически хмыкнул. — От него мало что осталось, знаешь ли… Иди на восток к трем холмам и поднимись на центральный — выйдешь почти к самому городу.
— Спасибо.
— Будешь в Таммаре — передавай привет Крогану! — с изрядной долей злорадства крикнул Кану в вдогонку Сэслер. — Его храм как раз посередине…
«Письма к Кангасску Дэлэмэру
год 15006 от п.м.
декабрь 13, бывшая Ничейная Земля, г. Таммар
Разные бывают пророчества. Мне выпало целых два. Одно кричал на городских улицах безумец Кроган. Это было злое. Другое — доброе — пришло ко мне с Черных Островов, с памятью Балы Мараскарана. Они были так похожи. И так различны. В одном я губил мир. В другом спасал.
Я до сих пор не знаю, какое выбрал на самом деле.
Судьбе угодно было столкнуть меня с автором моего злого пророчества, столь же верного, как и доброе. С сумасшедшим стариком, которого здесь называют не иначе как Святой Кроган. Я решил рассказать тебе об этой встрече, друг мой, потому, что чувствую — и тебя это коснется однажды…
Итак, Святой Кроган… Какая ирония, что он обосновался в бывшем городе гадальщиков! Мне не один раз приходилось говорить с настоящими гадальщиками — носителями харуспексов: они относятся к предсказаниям очень бережно, зная, что одно не вовремя сказанное слово способно порой сломать человеку жизнь. Они точно знают, что из открывшегося их взору стоит сказать тому, для кого они прозревают будущее, а о чем лучше умолчать до поры. Они знают меру вещим словам точно так же, как искусный кулинар знает меру специям и соли…
Что же до Крогана, то этот сумасшедший старик вещает обо всем. Я точно знаю, что охота на изумрудных драконов, имевшая место незадолго до войны, — на его совести. И смерть Эдны — частично — тоже. Не удивлюсь, если немало зла в мире наделали и другие его предсказания: вещая о новом зле, он сам прокладывает ему дорогу.
Я вошел в его храм, чтобы дать отдых и убежище своим людям. Кроган завывал что-то об исчадье тьмы и тыкал в мою сторону костлявым пальцем. Мои солдаты смотрели на сумасшедшего старика с состраданием; идеями его никто, слава Небу, не проникся. Как никогда я чувствовал преданность и моральную поддержку своих людей. Все эти годы я вел их к победам, я голодал и сражался вместе с ними — и я заслужил их доверие и уважение.
До Крогана и его безумств мне вообще не было бы никакого дела, но, когда этот грязный старик принялся орать что-то насчет Милии, я с трудом удержался от того, чтобы не лишить его жизни одним взмахом клинка.
Этот „святой“ был разбойником без чести и совести, а такое за несколько лет не выветривается. И в той ненависти, что он питает ко всем изумрудным драконам, его истинная сущность проявляется во всей красе. Конечно, не Кроган платил убийцам за смерти драконов, принявших человечий облик, но тот, кто это делал, руководствовался его словами. Если б я только мог найти того неизвестного…
С трудом сдерживая злость, я наложил на визжащего старика мощное успокаивающее заклинание. Он мгновенно провалился в сон, и преданные ученики отнесли его в опочивальню.
Милию он здорово напугал, но она быстро забудет: драконы легко прощаются со всем злым и страшным и не забивают этим свою память… это я еще у Эдны замечал…
Но я… я не дракон и ничего не забуду.
Друг мой, посети храм Крогана, если у тебя будет время и если старый безумец доживет до тех пор: ты многое поймешь, взглянув на все это.
А пока — пусть ничего не тревожит твой сон, ибо до победы еще далеко.
Макс М.»
Закрыв книгу писем, Кангасск стал подниматься на холм, указанный ему Сэслером. Он сожалел о том, что произошло со снайпером и его сыном, но чувствовал, что над судьбой этих двоих не властен, а будущее их темно — все еще может быть… хотелось верить, что — хорошо…
Кан долго не решался выйти к Таммару. И письмо Максимилиана уверенности ему не добавило, но, посеяв в душе тревогу, именно оно заставило Кана сделать решающий шаг и принять свершившееся, каким бы оно ни было.
«Таммар… от него мало что осталось, знаешь ли…»
Оттуда, где Кангасск вышел из Провала, Таммар был виден как на ладони… Но вместо славного, процветающего города взору открылись бурые, испятнанные копотью руины; несколько мертвых деревьев — все, что осталось от таммарского леса, — тянули к небу черные, голые ветви и тихо поскрипывали на ветру.
Самое печальное: мертвый город был обитаем… Подойдя поближе, Кан увидел жмущиеся к обломкам стен убогие шалаши; серые, закутанные в обрывки плащей фигуры бродили по заваленным камнями и мусором улицам.
Сердце у Кангасска упало… «Нет…» — прошептал он, не желая верить в это. Но у него хватило разумения не впасть в отчаянье и прислушаться к самому себе…
Собравшись с мыслями, Кан двинулся в мертвый город…
Городская стена была разрушена — от нее остался лишь вал камней и грязи, кольцом окружающий город. А на том месте, где раньше стояли ворота, в этом кольце зияла брешь.
Пять серых фигур поднялись Кангасску навстречу; ворота охранялись, и новоприбывшего встречали взглядом тревожным и отчаянным. Вооружены эти люди были неважно: у троих — обычные самодельные посохи в руках, у одного (точнее, одной: под грязным капюшоном скрывалось женское лицо) — на поясе меч из тех, что в спешке ковали перед самой войной под руководством Кангасска. И лишь у старшего за поясом в ножнах покоилась прекрасная монолитная катана.
Оценивающие взгляды пятерых задержались на миг на сабле Кангасска, и он почувствовал зависть и тревогу, которыми повеяло от охранников Таммара.
Старшему, что преградил Кану путь, на вид было лет сорок. Широкая черная повязка закрывала его правый глаз. Это обычно для пиратов (Джовиб говорил, те закрывают один глаз повязкой перед ночной битвой, чтобы, случись яркая вспышка, не тратя лишнего времени, открыть привыкший к темноте глаз), но этот на пирата не походил, да и время сейчас не ночное… скорее, он просто потерял в глаз в бою.
— Что тебе надо здесь, путник? — спросил старший стражник хмуро, но не враждебно.
— Я ищу храм Святого Крогана, — не колеблясь, ответил Кангасск.
…и не ошибся: многие приходили сюда с подобной целью. И многие, посетив храм, оставались здесь: это и заставляло жизнь теплиться в городе, который по всем законам должен был быть давно мертв и заброшен.
— Цель твоя благородна, — закивал охранник и добавил: — Осталось убедиться, что ты не дитя тьмы и не стиг… — он хмыкнул: — Ну что не стиг, я сам вижу… Магда? — обратился он к девушке.
— Все в порядке, — отозвалась та.
