— Птицы… — тревожно произнесла Занна, подняв взгляд в пестрящее крылатыми тварями небо. — Что здесь случилось, Кан? Что с моей девочкой?!

Кангасск чувствовал ее дрожь, ее ужас, нарастающий, разверзающий под сердцем свою ледяную пасть. И ему больших усилий стоило не поддаться тому же чувству: амбасиату это еще сложнее, чем простому смертному. Но кто-то должен был сохранить холодный разум; если еще и он впадет в панику, то дело плохо.

— Стой, Эа… — строго велел Кангасск чарге и обратился к своей спутнице: — Подожди меня здесь. Вместе с Эанной. Тебе не стоит туда ходить.

— Что?! — Занна встрепенулась; голос ее мгновенно приобрел возмущенный тон, словно и не было в нем минуту назад тревоги и растерянности. — Там моя дочь, и я пойду с тобой, понятно?!

— Понятно, — кивнул Дэлэмэр хмуро и, не споря, пустил чаргу бегом.

Он и сам уже подумал о том, что неразумно оставлять сейчас Занну без защиты. Эа, конечно, здорово выросла с тех пор, как сражалась в последний раз, но все же… Здесь произошло что-то жуткое. Кто знает, где сейчас безопаснее: в черте города или далеко за его стенами… Потому Кан и согласился так легко.

…Над растерзанным городом пировали тысячи птиц…

Гордые, хищные; украшение любого герба, эти твари с крючковатыми клювами в голодное время не брезгают мертвечиной. Стоило приблизиться к воротам, как с кровавого снега, оглашая окрестности жалобными криками, поднялась в воздух целая стая.

— Ополчение Малого Эрха… — угрюмо констатировал Кангасск, окинув взглядом распростертые на снегу тела…

Сотня зорких птичьих глаз взирала на пришельцев с пустых стен; нетерпеливые, жадные взгляды. Меж тем, за воротами продолжался пир, и протяжные крики, доносившиеся оттуда, тонкими, резкими росчерками ложились на однотонный, угрюмый фон тишины. Она казалась осязаемой, она давила, она заполнила собой весь видимый мир… Мертвая. Тишина.

— Подай мне сумку… — вполголоса сказал Кан.

Занна, не возразив ни единым словом, повиновалась, лишь спросила:

— Что ты задумал?

Порывшись в сумке, Кангасск вытащил со дна оба харуспекса. Холодный, память о старом Таммаре, и горящий — он, едва оказался на ладони, живо замерцал, подхватив ритм сердца носителя, тревожный, частый, как у человека, который только что бежал или сражался.

Повесив на шею ремешок с харуспексами, Кан едва не пожалел об этом, ибо они вызвали к жизни такой мучительный гадальный бред, какого Ученик еще не помнил.

— Так будет лучше… — отрешенно произнес он.

Конечно, искать девочку даже с тремя харуспексами бесполезно: наследница Илианн в свое время здорово постаралась, чтобы скрыть от любого гадальщика свою судьбу и судьбу своей дочери. Но в любом другом случае, если Триада добавит шансов, Кан готов был терпеть ее безумства.

Спешившись и велев Занне оставаться на месте, Ученик прошел за ворота.

…«Даже снег не скрипит под ногами…» Он действительно не скрипел: месиво кровавых льдинок, в котором по щиколотку тонули сапоги, с бесшумной мягкостью ложилось под тяжелые подошвы…

Все ополчение города полегло здесь, у ворот, часть мирных горожан — тоже, причем люди, казалось, пытались скорее вырваться наружу, чем защитить стены от вторжения. Большинство воинов явно бежало в страхе, даже не пытаясь сражаться: слишком многие оказались поражены в спину. Семь Сальваторов — все представительство Центральной Сальватории в этом Небом забытом месте — лежали поодаль: вот они точно сражались до конца; поднимали щит; плели общий магический узор… «Запах» магии до сих пор витал над площадью… и слой утреннего снега, тонкий и легкий, как пуховая шаль, едва успел прикрыть взрытую боевой магией землю вокруг почившей семерки. Птицы кружили над ними; садясь на землю, боязливо ходили кругами, не решаясь на большее. Обескровленных лиц последних героев города еще не коснулись крючковатые клювы… кто бы мог подумать, что посмертная слава будет такой… Вздохнув, Кангасск отвел взгляд.

Да, это только маленькая площадь у ворот, с видом на центральную улицу, но отчего-то Ученик больше не сомневался: весь город мертв. Кто бы ни сделал это, они покинули Малый Эрх… Кто бы ни сделал это, они не спешили… Если нападавшие и потеряли кого-либо, то забрали своих мертвецов. Трофеи их интересовали мало: лишь фляжки с аноком меллеосом были срезаны с поясов ополченцев. Но, прежде чем уйти, неизвестные повеселились вволю… Особенно досталось единственному Спектору Малого Эрха… неестественно вывернутые руки, истерзанное тело… похоже, его пытали, прежде чем повесить на тонкой длинной веревке, спущенной со смотровой башенки. Спекторскую повязку с него сняли, и стигийский глаз, черный, погибший вместе со своим хозяином, чьей кровью он питался, влажно блестел в скупых солнечных лучах этого дня… в отличие от человеческого глаза, этот птиц нисколько не интересовал…

Чем мог несчастный мальчишка вызвать подобную ненависть… и у кого?.. у стига разве что. Впрочем, странное дело, ненависти здесь Кангасск не чувствовал. Это, скорее, не месть, а издевка… над тем, кто войдет в разоренный город.

Сколько лет было этому Спектору? Дэлэмэр невольно спросил себя, и харуспексы дали знать: шесть лет. Столько же, сколько Кангасси… Мысль, посетившая Дэлэмэра вслед за этой, заставила сердце на мгновение сбить ритм…

— Кангасск! — Занна нетерпеливо окликнула его. Ненадолго же хватило ее терпения: вместо того, чтобы ждать за воротами, своевольная Илианн уже стояла в пяти шагах от Ученика, и на лице ее отражалась такая решимость, какой позавидует бывалый воин: беспокойство о собственном ребенке, перешедшее все границы, просто не оставило места страху.

— Что случилось в мире, пока я отсутствовал… за последний месяц? — от неожиданности Кан выдал мысль вслух. — Новая война?!

— Нет, — отрезала Занна. — Я понятия не имею! Я просто хочу найти свою дочь!

— Ты оставила ее в таверне?

— Да!

— Проверим там. Пошли.

…Жизнь — это узор судьбы, серебряная паутина. И там, где единовременно обрываются сотни жизненных нитей, остается зияющая дыра с махровыми краями, трепещущими без ветра. Эта рана затянется; судьбоносные переливы серебра побегут в обход; но пока…

Кангасск шел знакомой дорогой, положив ладонь на холку чарги; чувствуя мелкую дрожь, напряжение, беспокойство своего зверя. Занна шла рядом, сжав выше локтя правую руку Ученика… Испуганный котенок… и женщина, видящая защитника в нем, хмуром и, — Горящий, мерцая в такт сердцу, не даст соврать, — растерянном кулдаганце. Две надежды — как одна… Наверное, это и заставляло Кана если и не быть, то казаться тем, кем он никогда не был… воином и магом, уверенным в своих силах.

Трое живых ступали по мертвой земле; крикливые птицы стаями вспархивали перед ними. Выжженный Зирорном переулок, ведущий к таверне, встретил их стойким густым «запахом» высокой магии, стеклянным блеском стен, отведавших запредельного жара; и фонари, оплывшие, словно свечи, склонили свои железные головы…

Холодный и Горящий безумствовали под молчаливым взором Нарры. Кангасск видел месиво образов, ощущал следы паники и ужаса, которые, казалось, въелись здесь в каждый камень… одного он не видел и не чувствовал: тех, кто это сделал. Надо быть стигом… или гадальщиком династии Илианн, чтобы спрятаться от Триады так.

Это случайное, непреднамеренное сравнение заставило Кана хмуро сдвинуть брови, и отмахнуться от мысли не получилось.

— Не бойся, Занна, — ледяным тоном произнес Кангасск, обернувшись к ней. — Здесь никого нет. Нет смысла хвататься за меч.