— В детстве у меня были веснушки по всему лицу. Но тебе придется поверить в это на слово: фотографий не осталось.

— Как же так вышло?

— Они все сгорели на пожаре. На том самом, где погибли мои родители. Пойдем, Мира. Уже поздно.

В первый раз он упомянул о своих родителях, причем явно желая, чтобы он же стал и последним. Мира хотела сказать что‑то, надеясь утешить его и ободрить, но все‑таки промолчала. Она слишком многого не знала — чересчур много белых пятен на карте его жизни; чересчур много печали за жизнерадостной улыбкой. Впрочем, кое‑что она могла сказать наверняка: чего он уж точно никогда не пожелал бы услышать от нее — так это жалости.

Уже в дверях Мира заметила:

— Ты забыл выключить музыку. Играет на полную мощность.

— Я специально оставил ее включенной — для моего соседа снизу. Наши предпочтения в музыке не совпадают: я люблю рок, он предпочитает попсу. Так что время от времени приобщаем друг друга, причем исключительно в вечернее и ночное время.

— А как на это смотрят другие соседи?

— Так вышло, что соседние квартиры пустуют, так что в нашу дуэль никто не вмешивается. О, сегодня он будет особенно рад. Мой сосед — студент и сейчас как раз сдает сессию. Заряд бодрости — это именно то, что ему нужно!

— Но это же жестоко! — возмутилась Мира, мгновенно представив себя в положении парня.

— Поделом! Он тоже доставил мне немало неприятных минут.

Они вышли из дома, как всегда держась за руки, но против обыкновения, в полном молчании. До квартиры девушки было двадцать минут хода: по иронии судьбы, Мира и Александр жили неподалеку друг от друга.

Сумерки незаметно опустились на землю. Оживленные проспекты Воронежа еще кипели жизнью, но они шли дворами, и вокруг было поразительно тихо. Мира напряженно вглядывалась в темные кусты, неясные очертания которых вырисовывались в сгущающемся сумраке — в душе всколыхнулись неприятные воспоминания.

Вдруг внимание девушки привлекла фигура человека, неподвижно лежащего в палисаднике у одного из домов.

— Смотри! — Мира обратила внимание Александра на фигуру мужчины. — Что это с ним?

Девушка сделала шаг по направлению к распростертому на земле человеку, но ее спутник удержал ее за руку:

— Всего лишь пьяница.

— А если ему стало плохо?

— От него за километр разит алкоголем, — Александр не отпускал ее руки.

Словно в подтверждение его слов мужчина на земле заворочался и что‑то невнятно пробормотал.

— Я хотя бы вызову «скорую», — заметила Мира, наконец сдавшись попыткам Александра увезти ее от злополучного места.

Затем добавила, зло сверкнув на него глазами:

— Или, может быть, не дашь мне сделать и этого? Отнимешь сотовый?

— Поступай, как хочешь, — бросил ей Александр. В сумерках Мира не смогла разглядеть, как бледно было его лицо.

Мира так‑таки исполнила свое намерение и затем в сердцах произнесла:

— Ты сильно изменился, Александр. Я не узнаю тебя.

— Ошибаешься. Просто ты еще плохо меня знаешь, — это было сказано без вызова, злобы, напротив — с грустью.

Оставшуюся часть пути они провели в тягостном молчании.

Они остановились у подъезда дома Миры. Она была не местной, хотя Воронеж давно уже перестал быть для нее чужим, и теперь жила одна в квартире, доставшейся по наследству ее отцу. Его самого она не видела с тех пор, как он развелся с ее матерью — уже почти четыре года. Впрочем, он регулярно присылал ей деньги и звонил раз в несколько месяцев.

— Я пойду, — просто сказала она, ясно давая понять, что не пригласит на кофе и даже не поцелует как обычно на прощание в щеку.

— Подожди минутку, — он что‑то сунул ей в руку. Было слишком темно, чтобы разглядеть, но на ощупь Мира поняла, что это ключи.

— От чего ключи?

— От моей квартиры.

Что это? Неуместная и нелепая попытка предложить жить вместе? И это после всего сказанного ранее?!

Мира уже представила, как влепит ему пощечину, и скажет, что она порядочная девушка, но все же для начала спросила:

— Зачем они мне?

— Дело в том, что в ближайшие дни и даже недели мне придется уехать из Воронежа по работе, и даже, вероятно, не один раз. Я по возможности позвоню, предупрежу. Ты ведь не откажешься зайти как‑нибудь, полить цветы?..

Мира прыснула со смеху: она давно уже не слышала ничего более нелепого.

— Цветы? — проговорила она сквозь смех. — Ты имеешь в виду свой единственный чахлый кактус?

— Но ведь и он нуждается в заботе и внимании, — невинно возразил Александр, и Мире показалось, что все вновь стало просто и хорошо — как‑то разом вернулось на круги своя.

Вернувшись домой, Александр открыл дверь дубликатом ключа. Первым, что он услышал, переступив порог, была мелодия сотового, причем не его собственного. В темноте прихожей мобильный ярко светился голубым. Несложно было догадаться, что его забыла Мира. Взяв сотовый в руки, Александр взглянул на дисплей, подумав, что это, вероятно, сама девушка звонит с домашнего номера, забеспокоившись о пропаже. Но это была не она. На экране высветился номер из одиннадцати цифр — тот самый, с которого неизвестный не далее, как несколько недель назад угрожал Александру.

Молодой человек не стал перезванивать, как и не стал ни о чем расспрашивать девушку на следующий день, когда возвращал ей сотовый. Но с тех пор он был настороже.

После этого Мира и Александр не виделись неделю. Она с головой ушла в учебу, а он… он тоже был занят. И вот семь дней спустя девушке на сотовый позвонили. Но это был не тот самый загадочный номер — всего — навсего Вера.

— Как дела, Вера?

— Замечательно! Сегодня мне предложили заняться научной работой. Как тебе это?! Может быть, я и не отличница, как ты, но тоже кое на что гожусь.

— Это же чудесно! Я так за тебя рада! Рассказывай, как дело было!

— В общем‑то, это не самая увлекательная история и довольно длинная — как‑нибудь в следующий раз. Мира, я должна тебе рассказать кое‑что другое. И ведь давно уже собираюсь, но все время забываю. Послушай, — девушка была явно смущена, — не хочу тебя огорчать, но ты должна это знать…

— Ну, что стряслось?

— Насчет Мишкиной двоюродной сестры… Помнишь, я тебе рассказывала, что она училась в Белгородском архитектурно — строительном институте?

— Да. Ты мне уже пыталась рассказать об этом, когда… И… что?

— Она не знает Александра. Ей не знакомо его лицо — я показывала фотографию — и она никогда не слышала его фамилии. Более того, она расспросила своих бывших однокурсников: его никто не знает. Все факты налицо: он там никогда не учился — Александр соврал тебе.

— Я поняла, — устало проговорила Мира.

— И это все, что ты можешь сказать? Я думала, ты будешь в ярости.

— Я ожидала этого. Я сейчас стою на кладбище, там, где мы познакомились — у могилы его сестры.

— Зачем ты туда пошла?

— Вопрос не в том, зачем я это сделала, а в том, что я здесь увидела.

— И что же?

— Надпись на могильном камне: «Архангельская Мирра Владимировна 1908–1988». Кто бы здесь ни был захоронен, это точно не его сестра.

— И что же теперь? — нерешительно спросила Вера, в первый раз в жизни почувствовав себя в разговоре с подругой младшей сестрой.

— Теперь? — Мира говорила нарочито равнодушно. — Теперь я ему не верю. А знаешь, как я поступаю с теми, кого поймала на лжи, кому не могу больше доверять? Я ухожу, просто ухожу, не давая объяснений и не выслушивая их.

— И ты бросишь Александра?

— Нет, я этого не сделаю. На этот раз я не уйду, потому что… потому что мне не все равно. Я узнаю правду.

— Ты же говорила, что не собираешься проводить расследования.

— Это было до того, как я поняла, что он лжет мне. Теперь все изменилось.

Попрощавшись с подругой, Мира повесила трубку. Холодная усмешка заиграла на ее красивых губах:

— Ну, держись, Александр! — в руке она вертела связку ключей от его квартиры.