— А что же мне делать?! — почти взмолилась Мира.

— Начнем с простого: позвони ему.

— Мой сотовый разрядился.

Вера в ответ молча протянула подруге свой мобильный.

— А его номер? — Мира даже не протянула руки.

— Вставь свою SIM — ку.

— Не выйдет: у меня все номера записаны в памяти телефона, а не в памяти SIM — карты.

Вера уже не в первый раз осознала, что идеи, которые пришли ей в голову только теперь, Мира уже давно обдумала и отмела, как неподходящие.

— Тогда едем домой! Миша, жми на газ! Через четверть часа сможешь набрать заветный номер.

— Набрать номер — да, а поговорить?.. Вряд ли! — Мира сорвалась на плач. — Он мертв, понимаешь, мертв! Ему вонзили нож под левую лопатку, да причем, по самую рукоятку!

Мира хотела сказать что‑то еще, но лишь судорожно сглотнула и залилась слезами.

Обняв подругу, Вера положила ее голову себе на плечо:

— Ты видела его труп? Нет! Видела хотя бы кровь? Нет, не видела! Не делай поспешных выводов! Может быть, все было совсем не так, как тебе показалось…

Спустя пять минут и семь версий произошедшего со счастливым концом, созданных воображением Веры, она спросила:

— Хочешь, я переночую сегодня у тебя?

Мира лишь кивнула в ответ.

— Тогда заедем ко мне на минутку. Я возьму свои вещи, ладно?

— Конечно, — Мира едва могла скрыть нетерпение.

Всю оставшуюся дорогу она сидела молча, массируя виски в тщетной попытке унять головную боль.

Не далее, чем через полчаса, Мира уже у себя дома дрожащими пальцами набирала одиннадцатизначный номер телефона.

С каждым новым гудком ее сердце все учащеннее билось в груди, грозя вырваться наружу или вовсе остановиться. На шестом на том конце провода раздался мужской голос, какой‑то неестественный и отстраненный:

— Да, я слушаю.

— Саша! Это я, — Мира так и не поняла, узнал ли он ее по голосу или хотя бы по номеру, высветившемуся на дисплее сотового.

— Привет! Как хорошо, что ты позвонила! — его голос все еще был каким‑то чужим, но постепенно приобретал привычные интонации, и девушке показалось, что ничего этого не было: выстрелов, драки, удара ножом в спину.

— Саша, ты… живой?

— Конечно, я живой! Что со мной могло случиться?!

Мира оторопела.

— Я… я хочу сказать: ты не ранен? Пожалуйста, скажи мне честно!

— Нет! О чем ты говоришь, в конце концов?! Я уже давно лег спать, ты меня разбудила.

Услышав это, девушка ненадолго лишилась дара речи. От удивления или от радости — она и сама не могла сказать наверняка.

— Мира, ты меня слышишь?

— Разбудила? Что значит «разбудила»?

— Я рано лег спать: устал на работе. А что случилось?

— На меня напали… То есть на нас напали! Ты же был там! Разве я должна что‑то объяснять?

— Где «там»? О чем ты говоришь? Ты сама цела?

Мире стало казаться, что она сходит с ума. Голос Александра уже не казался ей глухим и чужим, а напротив — звонким и знакомым. Мира теперь не могла сказать наверняка, было ли первое впечатление игрой ее воображения, или все дело в том, что она разбудила его.

Молчание затянулось. Девушке вдруг неожиданно расхотелось что‑либо разъяснять, ей стало решительно все равно, как именно Александру удалось избежать неминуемой смерти. Ей было приятно слушать знакомый голос и сознавать, что он жив и невредим.

— Мира, не молчи! Что с тобой стряслось? Ты пострадала? Скажи мне! Я сейчас приеду к тебе, ладно? — теперь в его голосе явно звучала тревога.

— Нет — нет, не надо! — поспешила возразить Мира. — Со мной все в порядке.

— Ты уверена? Может быть…

— Нет, ничего не надо. Спасибо тебе. Я лишь хотела знать, что ты не пострадал. Теперь все хорошо. Мне очень хорошо.

Мира знала, что ее слова звучали странно, но они были от чистого сердца, и Александр был из тех, кто способен понять это и оценить.

— Давай увидимся завтра, я обо всем тебе расскажу, — предложила Мира. — Я зайду к тебе около семи. Ладно?

— Как скажешь…

Александр хотел сказать еще что‑то, но Мира не дала ему договорить, ясно дав понять, что разговор закончен:

— Прости, что разбудила. Я сейчас тоже лягу спать. Увидимся.

— Сладких снов, Мира.

Капнув пипеткой жидкость мутно — желтого цвета на предметное стекло и прикрыв его сверху покровным, профессор Сукровцев заглянул в объектив микроскопа. Настроив резкость, он внимательно оглядел все поле зрения. Удовлетворенный увиденным, он обратился к молодому аспиранту:

— Антон, вымой предметное и покровное стекла и положи их сушиться.

В то время как молодой человек принялся исполнять указание, профессор добавил к содержимому пробирки один из реактивов, стоящих на полках лабораторного шкафа, после чего жидкость стала прозрачной, и вновь обратился к младшему коллеге:

— Пусть отстоится десять минут, потом процедишь через бумажный фильтр.

С подозрением посмотрев на и без того прозрачный раствор, Антон, тем не менее, согласно кивнул.

Сукровцев тем временем принялся беспокойно мерить шагами лабораторию. День клонился к вечеру, и в медицинской академии было тихо и пустынно. Впрочем, в отдаленной лаборатории, затерянной среди хранилищ с реактивами, и без того никогда не было шумно.

— Все готово, — Антон протянул пробирку своему научному руководителю.

— Отбери два миллилитра и добавь индикатор.

Выполнив менее чем за минуту сказанное, Антон подавил грустный вздох, увидев, что содержимое пробирки приобрело ярко — розовый оттенок.

— Щелочная среда, Игорь Николаевич, — отметил аспирант, наблюдая выражение ужаса, появившееся на лице пожилого профессора.

— Какой индикатор ты добавил? — спросил профессор изменившимся голосом.

— Фенолфталеин.

Для любого, кто хоть немного разбирается в химии, ответ был совершенно очевиден: ни один другой индикатор не дал бы такого оттенка. Но профессор Сукровцев, чьи многомесячные исследования, как теперь стало ясно, пошли прахом, отказывался смотреть правде в глаза.

— Отбери еще столько же и добавь универсального индикатора.

— В этом нет необходимости, Игорь Николаевич, — устало проговорил Антон. — Среда сильнощелочная. Если ввести реактив в кровь, последствия будут однозначно губительными для организма.

— Сделай, как я сказал, — произнес Сукровцев. — Мне надо знать уровень рН наверняка.

Это было сказано негромким голосом, но в нем звучало такое отчаяние, что Антону стало жаль старого профессора.

Опустив в пробирку индикаторную бумагу, он сверил оттенок со шкалой.

— Уровень рН тринадцать. Щелочность слишком большая. Если вещество попадет на кожу, то вызовет химический ожог, а что произойдет, если ввести внутривенно… об этом вообще лучше не думать.

— Но почему? Почему реакция дает щелочную среду? Этого не должно быть! Я же достиг своей цели, создал вакцину, которая действительно работает, заставляя клетки делиться со скоростью, во много раз превышающей естественную.

— Но к сожалению, применение ее совершенно невозможно, — грустно заметил Антон. — Система слишком неустойчива, чтобы регулировать кислотность с помощью буферных солей.

— Мы где‑то ошиблись, Антон! Понимаешь? Ошиблись! Я все просчитал: последняя реакция должна давать слабокислую среду, мало отличающуюся от кислотности крови. А без этой реакции вакцина нестойка — распадется через пару минут!

— Значит, идет какая‑то другая реакция, — предположил молодой человек. По правде говоря, он был нисколько не удивлен результатом эксперимента.

— Или к основной реакции добавилась побочная. Судя по тому, что желаемый результат все же был достигнут, так оно и произошло. Теперь дело за малым: исключить эту самую побочную реакцию.

Антон тяжело вздохнул: в последнее время он слишком часто слышал от своего научного руководителя это выражение: «дело за малым», и всякий раз это самое малое выливалось в гораздо большее, нежели можно было предположить заранее.