Он выбил трубку о железные перила и вошел в зимний сад. Там за покрытыми зеленым сукном столами уже сидели несколько человек и играли в карты — их не интересовали ни танцы, ни война.

«А что делает брат? Наверное, опять тянет вино? — подумал Климент. Он был в таком смятении, что даже по-настоящему и не встревожился за Андреа. — Пускай делает что хочет. Как все запуталось. Не знаешь, что хорошо и что плохо».

Он решил все же разыскать Андреа и вошел в большой зал. Увидев брата, он обомлел. Андреа — разгоряченный, развязно веселый — танцевал с сестрой милосердия из английского госпиталя. Он что-то напевал, кивал в такт головой, заражая своей веселостью остальных гостей. Климент возмутился: как может он вести себя так!

Едва дождавшись конца вальса, он направился к брату.

— Доктор! — позвала его миссис Джексон.

Климент подошел к ней, маскируя любезной улыбкой свое волнение.

— Вам весело, сударыня?

— Где вы пропали? — спросила американка. Зрачки у нее были неестественно расширены. — Я ждала, что вы меня пригласите танцевать! — добавила она с притворной улыбкой.

— Искренне сожалею. Если б только я знал!

Климента удивило, что рядом с ней опять был капитан Амир. «Хотя, — подумал он, — чему, собственно, удивляться, от такой особы всего можно ждать». Тут же стоял, как всегда напыжившись, с надменным выражением лица Филипп. Но что-то в его взгляде было необычно. Ревнует. Определенно ревнует.

— Разрешите откланяться, сударыня, — с поклоном сказал Климент.

— Так рано?

— Судьба врача, госпожа Джексон!

— Доброй ночи! — Она помахала ему рукой. Оба ее кавалера молча поклонились.

Андреа в это время присоединился к кружку мадам Леге.

— Любовь — обман! Любви нет, — услышал Климент издалека его голос.

— Как это нет любви? — возмутился граф Тибо.

— Нет, и все! — настаивал Андреа.

— Вполне возможно, что нет, — поддержал его Позитано. — Я — человек женатый — не берусь утверждать.

— А вы женаты, мой друг? — спросила мадам Леге.

— Сохрани господь!

«Да он спятил! Что за глупости болтает! Надо поскорей его отсюда увести», — решил Климент и взял брата сзади за локоть.

— А, это ты! — воскликнул Андреа и подтолкнул его вперед. — Дамы и господа! Мой брат — мой ангел-хранитель!

Последовал взрыв смеха. Компания хорошо знала доктора Будинова, но все были настроены на веселый лад, и любое слово Андреа воспринималось как забавная шутка.

— Тогда я приступаю к своим обязанностям, — заставив себя улыбнуться, сказал Климент. — Нам пора, братец.

— Уходить сейчас? Полно тебе...

— Нет, нет, это исключается! Еще совсем рано! — запротестовали все хором.

— Мы его не отпустим! — приподнявшись с козетки, заявила мадам Леге.

— Мне очень жаль, сударыня, но семейные обстоятельства вынуждают меня...

— О черт!.. Зачем ты... — Андреа чуть было не крикнул, что он лжет, но холодный и властный взгляд светлых глаз Климента заставил его умолкнуть.

— Важная новость, — незаметно шепнул ему Климент по-болгарски.

— Ну, раз так... — пожав плечами, насмешливо произнес Андреа.— До следующего дня рождения мадемуазель Сесиль! До свидания, дамы и господа!

— До свидания, фараон! — многозначительно сказала молочно-белая мисс Гордон, словно напоминая ему о чем-то, известном только им двоим.

— Надеюсь, вы навестите меня на той неделе, мой друг! — благосклонно кивнула ему и мадам Леге. — Доктор, приходите вы тоже, Сесиль будет так рада!

— Непременно, непременно, сударыня!

— До свидания...

«Что произошло? Его пригласили на прием ради меня; теперь меня приглашают в дом ради него. Ну и трансформация!» — думал Климент, направляясь к выходу.

— Что случилось? Что на тебя нашло? — услышал он сердитый голос брата.

— Скажу потом.

— Потом! Ты обращаешься со мной, как с больным.

— Тише. Пойдем попрощаемся с консулом.

Консул был с Недой. Только что веселый и шумный, Андреа внезапно сник. Он уставился невидящим взглядом на Неду, а когда она, прощаясь, протянула ему руку, он резко поклонился ей и кинулся к выходу.

— Что за дикие манеры! — догнав его, сердито сказал Климент. — Ты стоял как истукан. Тебя пригласили в такой дом, а ты...

— Оставь меня в покое! — огрызнулся Андреа.

— Разве они тебя чем-то обидели?

— Кто? Она?

Он усмехнулся, но Климент в это время надевал шинель и не заметил, какой горькой была эта усмешка.

— Ну, что там у тебя? Говори, — сказал Андреа, когда они вышли из консульства.

Климент огляделся по сторонам и, взяв его под руку, стал рассказывать.

Весть о падении Этрополе разнеслась по всему городу на другой же день. Рано утром Андреа примчался с нею на постоялый двор бай Анани, затем рассказал учителям. А в чаршии Коста ходил из лавки в лавку и шепотом, подмигивая, озираясь по сторонам, сообщал эту радостную новость. Пользуясь каждым удобным случаем, упоминал о наступлении русских и Климент, но, как всегда, осторожно, даже осторожнее, чем раньше.

К середине дня весть о наступлении русских обошла все лавки, постоялые дворы, проникла в дома. Толки о сожженных Горублянах и о расправе с крестьянами, заточенными в Черную мечеть, уступили место последней новости. Многие даже усматривали связь между обоими событиями. «Близится... — шептались софийцы. — Началось...» После многомесячного ожидания события развернулись так внезапно, так тревожно-радостно, что многие толковали: «Раз жгут наши села, значит, братушки, правда, приближаются...» — «Приближаются, — качая головами, говорили другие, — только что-то их здесь ждет...»

А около полудня на фронт отправились батальоны подполковника Ахмеда Шюкри-бея и два эскадрона триполитанских кавалеристов в белых бурнусах и с длинными пиками. За ними двигалась батарея крупповских орудий. С воинскими частями отбыл и генерал Бейкер вместе с полковниками Аликсом и Мейтленом и другими штабными офицерами и ординарцами. Отправился с ними и Фред Барнаби. Фред, снова облачившийся в свой наряд из желтой кожи, улыбался провожавшим его дамам и шумно обещал Маргарет немедля по прибытии написать обо всем и «во всех подробностях» — она почему-то отложила на несколько дней свой отъезд на фронт.

Посланные на позиции части были малочисленными по сравнению с теми, которые не раз проходили уже через город, но взбудораженным софийцам становилось все яснее, что война заметно приблизилась и что предстоят испытания, которые, возможно, перевернут жизнь каждого из них.

Прошла неделя, и за это время то вспыхивали, то гасли самые разные слухи. Говорили, будто русских отбросили от Этрополе. Иностранные корреспонденты то утверждали, что русского генерала Дандевиля, который брал Этрополе, прогнали оттуда, то — что его убили, то — что взяли в плен. Видимо, в этих слухах была доля правды, потому что в город пригнали целую колонну русских пленных. Андреа ходил на них смотреть, а вечером был так мрачен и зол, что Женда старалась не попадаться ему на глаза.

На другой день Маргарет получила письмо от Фреда Барнаби, которое хоть немного прояснило, что происходит на фронте. Маргарет прочитала его вслух в английском клубе. Климент, который теперь зачастил туда, тоже слушал. Барнаби описал несколько забавных приключений и уже в самом конце письма упомянул, что герр Дитрих (он называл командующего фронтом его прежним немецким именем) решил внезапно перегруппировать свою армию, «ибо по не зависящим от него причинам недремлющий Гурко занял проход на Златицу, а другая его колонна движется к селу Правец и, возможно, пойдет на Орхание».

«Этот русский генерал, — писал Барнаби, — вовсе не такой уж простак, каким его считают наши друзья. Мой паша (разумеется, Бейкер), пожалуй, единственный, кроме меня, до кого это дошло. В остальном все чудесно. В горах уже лежит снег, и можно вообразить, что наступило рождество. Вчера я преподал Аликсу первый урок охоты на кабанов. К сожалению, он невосприимчив, видимо, от рождения и понимает в кабанах столько же, сколько в женщинах. Безнадежный случай! Прилагаю к сему кабаньи клыки — поистине ради такого экземпляра стоило совершить путь из Челси сюда! Привет ото всех, а самый пламенный — от нашего паши, на что, как я имею основания подозревать, есть веские причины».