Вдруг он вспомнил, что им самим гнушаются другие, отпрянул от окна, обернулся.

Дяко уже встал и прятал свою книжечку.

— Я проберусь, доктор, не бойся! Теперь, когда у меня эти сведения, ты не должен меня задерживать.

— Тогда я тебя провожу. Мой мундир...

— Нет, нет, мне не впервой!

— Экий упрямец! Будь по-твоему, но сначала я тебя накормлю. И заверну кой-чего в дорогу.

— Вот это можно! — улыбнувшись, согласился Дяко.

Спрятав книжечку во внутренний карман куртки, он застегнул карман булавкой и пошел за Климентом. Они были так возбуждены и заняты разговором, что, выходя из комнаты, ни тот ни другой не вспомнили об Андреа.

— Деньги тебе нужны? — донесся с лестницы голос Климента.

— Не беспокойся, завтра в ночь я уже буду у наших...

Андреа затаил дыхание и не шевелился. Да, для Дяко, для Климента будет завтра! 

 И Неда думала о завтрашнем дне, боялась, что он не сулит ей ничего хорошего. Завтра на прогулке Леандр представит ее своей матери и, может быть, завтра решится ее судьба.

Неда пожелала спокойной ночи гостям, дождалась, пока фаэтон не выехал на улицу через распахнутые ворота, у которых стояли ее отец и дед, провожавшие гостей, и, дрожа от холода и от волнения, вбежала в дом.

Филипп вошел вслед за нею.

— Кажется, миссис Джексон уже укладывается спать, — сказал он, заглянув в коридорчик, соединявший дом с пристройкой, где в новых просторных комнатах разместилась американка с секретарем и горничной.

— А ты, как видно, всерьез ею интересуешься? — спросила Неда с шутливым сочувствием. — Она хороша собой, бесспорно... И очень умна...

— Тогда что же?..

— Она не для тебя, Филипп!

Он выпрямился. Красиво очерченные губы обиженно надулись.

— Уж не думаешь ли, что одна ты достойна...

— Филипп!.. Нет, ты меня не понимаешь, — горячо запротестовала Неда. — Ты опять намекаешь, будто я его люблю за то, что он консул... Да кто бы он ни был, я все равно... А эта женщина — она эгоистка, Филипп! Я это чувствую... Она тебя не заслуживает, ты будешь страдать, предупреждаю тебя!

— Любопытно, — заметил он, остановившись у лестницы, ведущей наверх. — Любопытно, почему ты вечно думаешь о каких-то страданиях?

— А ты? Ты, Филипп?

— Гм! — Он пожал плечами и умолк.

И опять у него в душе неожиданная потребность раскрыться, довериться натолкнулась на неумение это сделать. Неда это почувствовала, и ей стало больно за брата — именно эта черта его характера была ей совершенно чужда. «Как он мучается... Надо чем-то ему помочь, предотвратить разочарование, которое непременно наступит. Я знаю таких женщин, как миссис Джексон», — думала Неда, все сильней тревожась за него.

Но тут он нарушил молчание, и то, что он сказал, ее и успокоило и разочаровало.

— А по-моему, надо смотреть на вещи проще, сестричка! М-да... — Он приблизился к ней и продолжал с многозначительной улыбкой: — Наша гостья разведенная? Разведенная. Сама нам сказала! Значит, свободная женщина! Приехала сюда. Ищет приключений! Почему бы нет в таком случае?

— Филипп! Это унизит тебя самого! А я воображала, что ты в нее влюблен...

— Влюблен? — Он поколебался: — В конце концов, ведь ради этого люди и влюбляются, сестричка...

— Ради чего... этого?

И вдруг она его поняла, и ее нежное лицо вспыхнуло.

— Нет, я не верю! Не верю. Ты притворяешься. Я предпочитаю, чтобы ты действительно был влюблен, чтобы ты страдал!

— А если я не хочу страдать?

— Филипп, скажи, все мужчины рассуждают так? — спросила она с негодованием и страхом.

— Пройдись мимо шантанов на Соляном рынке — сама увидишь.

— Нет, нет! Скажи, что ты туда не ходил!

— Ну хватит, Неда! И отец тебе твердит: ты ведешь себя порой, как ребенок. Ты же в Вене жила, не в деревне!

Но она не отрывала от него глаз.

— А он... он ходил туда?

— Кто? А, твой консул!.. Можешь быть спокойна. Он пай-мальчик. А вот наш сосед там частый гость.

— Я ничуть не удивлена, — промолвила она, и ее золотистые глаза потемнели. — От пьяницы всего можно ждать...

Стукнула входная дверь, и она замолчала. Вошел отец — грузный, осанистый, с длинными торчащими усами. Как и они оба, он был одет нарядно — в праздничной визитке, в белом крахмальном воротничке.

— Что, старуха уже успела набаламутить? — начал он без обиняков, в своей обычной манере, громко и резко.

Его грубый вопрос, полный озабоченности, больно уколол Неду. Прежняя тревога проснулась и удвоилась. Она внутренне съежилась и почувствовала себя униженной и жалкой.

— Леандр сказал, что пока не было случая поговорить.

— Не было случая? Ха! Прикатила из эдакой дали и будет молчать?

— Папа, ты не имеешь права! Леандр никогда не лжет! Правда для него всего дороже!

Неда едва сдерживалась, чтобы не расплакаться. Брат тотчас принял на себя роль посредника.

— Все же надо обдумать, как действовать, если наше проклятое невежество отпугнет его мать и она в самом деле заартачится...

— А там как бы и консул не начал нос воротить от нашей Недки!

— Папа! — воскликнула она.

— Что, папа? Ты думаешь, что мужчины...

— Прошу тебя, папа...

— Опять ты за свое? Пора бы поумнеть! Верно, Филипп. Подумать надо! Так мы этого не оставим!

— Ты меня все больше унижаешь, — сказала Неда оскорбленно.

— Я? Я, Недка? Я, который всю жизнь только для тебя... и для твоего брата...

Он не договорил и посмотрел на нее в упор с суровой нежностью, но в следующее мгновение его лицо опять стало мрачным, сосредоточенным.

— Если я почувствую, что она будет против... я сама ему откажу завтра! Так и знайте!

— Откажешь ему! Ты что, спятила?

— Я просто уважаю себя и не желаю подвергаться унижению.

— Унижению, ты сказала? А о нашем унижении ты думаешь? О моем унижении? Весь город нам завидует! Ты хочешь выставить меня на посмешище?

— Вот!.. И ты ради его положения...

— Ну, хватит... хватит строить из себя дурочку! Пора повзрослеть! И понять свой интерес! Объясни ей, Филипп. Посоветуй. Ты ей брат. Для того ли я ее выучил, чтобы она прозябала в этом болоте? Все книжки, ноты, песенки...

— Если бы речь шла только о твоем интересе, я бы взял твою сторону, сестра! — сказал Филипп, положив руку ей на плечо. — Отец прав, хотя его слова тебя и обидели. Знаю, знаю... Дай мне договорить. Надо, чтобы ты поняла наконец, что мы должны держаться иностранцев... Что ты должна...

— Довольно! Довольно оскорблять мои чувства. Вы оба меня не понимаете! У меня здесь нет ни одной родной души! — с ожесточением и отчаянием воскликнула Неда и неожиданно для них и для самой себя кинулась с плачем вверх по лестнице, вбежала к себе в комнату и захлопнула дверь.

***

Неда ощупью отыскала спички, зажгла лампу и долго стояла, тяжело дыша и глотая слезы, посреди своей небольшой комнаты. Здесь был ее маленький мирок. Пуховое одеяло, фарфоровый умывальник, книги в красивых переплетах на этажерке — все здесь говорило ей о Вене и о пансионе Сионской богоматери, куда ее привезли сразу же после того, как умерла мать.

Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как Неда вернулась на родину, но она все еще продолжала чувствовать себя иностранкой среди своих. Почему? Не потому ли, что провела семь лет в Вене? Но ведь в пансионе у французских монахинь она всегда чувствовала, что ею пренебрегают именно потому, что она болгарка, тайно, да и явно презирают ее за то, что она из захудалой, ничем не интересной страны, из простой, незнатной семьи. Сколько раз она себе говорила тогда: только бы кончить поскорей и уехать!

И вот она закончила наконец пансион, покинула шумную, веселую Вену, а теперь опять думает о ней.

Они наклонилась к зеркалу, вгляделась в свое тонкое, порозовевшее от слез лицо и опять задумалась.

Она любит Леандра, да, любит! Но настолько ли, чтобы вытерпеть унижения, которым ее может подвергнуть мадам Леге? Она живо представила его себе таким, каким увидела в первый раз. Он был в светло-серой визитке, в цилиндре, с тростью. Представительный, изысканный. Он поразил ее своим молодым лицом и сединой в волосах. Но самое сильное впечатление он произвел на нее, когда она заговорила о прошлогодних гастролях «Комеди франсез» в Вене, об одном из спектаклей. Каким наслаждением было слушать его и показывать ему свои знания и свои вкусы!.. Она влюбилась в него не сразу. И сейчас не может сказать, когда и как это произошло. Знает только, что с того дня ей всегда было приятно встречаться с консулом, разговаривать с ним обо всем, что ее волновало, — ведь больше ей некому было поверять свои мысли. К тому же она узнала, что Леге давно пишет книгу — исследование нравов разных народов Оттоманской империи. Однажды он поделился с ней своим замыслом. А потом прочитал ей отдельные главы. Она увлеклась и выслушала его с вниманием, что, впрочем, не помешало ей после горячо оспаривать некоторые его утверждения. И, может быть, она понравилась ему именно своей искренностью. Ее искренность их и сблизила. И так продолжалось до того дня, когда в зимнем саду консульства он нежно задержал ее руку, а потом привлек ее к себе и поцеловал.