Унтер-офицер в сердцах стукнул ладонью по рукояти сабли и зло выругался.

— А этих зачем доставили? Украли что? — полюбопытствовал часовой.

— Шпионы, брат!.. Таким пулю в лоб и только, да вот устав не позволяет! То есть требует расследования. Вот и приходится тащиться с ними... Что ж, отведу их в полк, — сказал унтер-офицер. — Как-никак мне за них Георгий полагается!

— Это уж как вам угодно, — пожав плечами, сказал часовой, но вдруг его словно осенило: — Да, а я ведь позабыл, в доме-то остался еще корнет Кареев. Так что ему их передать можно.

— Вот и хорошо. Отворяй!

Часовой открыл тяжелые ворота, и они вошли во двор, утоптанный, хотя и неровный, застроенный курятниками, свинарниками, конюшнями, — двор богатого крестьянина, о чем говорил и добротный дом, покрашенный в синий цвет.

Они подошли к дому. Оттуда высунулась повязанная платком старушка и тут же скрылась. Из распахнутых дверей конюшни разило навозом, слышались голоса, фырканье лошадей. А под навесом солдат в бескозырке, натянув на руку длинный офицерский сапог, чистил его ваксой и что-то мурлыкал себе под нос. Проходя мимо, унтер спросил солдата, где его благородие, и тот, продолжая напевать, указал сапогом на вход в подвальный этаж дома. Они подошли туда, остановились. Унтер-офицер в нерешительности откашлялся раз-другой и только тогда попросил разрешения войти. Из двери, пригибаясь, вышел молодой кавалерийский офицер в мундире с расстегнутым воротом, без головного убора. В руке у него была книга, которую он заложил пальцем в том месте, где читал.

— В чем дело? — рассеянно спросил он, и уже по тону было ясно, что его очень мало интересует ответ унтер-офицера.

Мысли его были, видимо, где-то очень далеко, может быть, там, где происходит действие книги, которую он читал, а может, еще дальше. На миг взгляд его, безразличный, незаинтересованный, остановился на Клименте. И тот обратил внимание на что-то странное, болезненно-раздвоенное в нем. «А не болен ли он? — подумал Климент. — Что это, апатия? Похоже, пошаливают нервы», — оценивающе рассматривал он молодого офицера не только по привычке, но и потому, что именно от этого корнета Кареева зависела теперь возможность получить свободу… Был Кареев не очень высокого роста, примерно тех же лет, что и Андреа, и такой же, как он, темноволосый, худощавый, с матово-бледным лицом. Казалось, взгляд его глубоко запавших глаз обращен внутрь; коротенькая бородка соединялась с бакенбардами, оттопыренные уши напоминали раскрытую раковину... Что можно от него ждать? Вряд ли он способен самостоятельно что-то решить. И снова, как и при первом взгляде, этот человек показался Клименту безучастным и каким-то странно раздвоенным.

А в это время унтер-офицер рапортовал:

— Шпионы, вашескородие! Захватил их западнее перевала, — и он назвал местность так, как она была обозначена на русских картах, и, разумеется, неверно.

— А, перебежчики! Были при них какие-нибудь материалы?

— Никак нет, ваше благородие! И вообще... Они следовали от турецкой линии.

— Значит, от турецкой линии? — озадаченно повторил Кареев, закрыв книгу. — Но в то же время вы называете место, которое находится в нескольких километрах к западу, как же так?

— Так точно, вы верно соблаговолили заметить, ваше благородие! Осмелюсь вам доложить, что один из них был в турецкой шинели. Офицерской! Своими глазами видел... Шинель тут, в мешке. Вот, соблаговолите поглядеть и на мундир его!

Упиваясь собственным рапортом, унтер-офицер подробно доложил, как Климент переодевался, как затем Моисеенко обшарил его карманы и обнаружил «вот это» — он показал пистолет, кинжал и бумажник, но не показал кошелька, содержимое которого, видимо, собирался разделить со своими товарищами.

Климент внимательно слушал, не проронив за все это время ни звука. Он даже несколько раз удерживал брата, который, хоть и не понимал разговора, все порывался вмешаться.

— Если вы позволите мне, господин корнет, объяснить вам, — наконец сказал он как можно спокойнее и любезнее.

Кареев изумленно взглянул на него.

— Ты говоришь по-русски?

— Я окончил в Петербурге медицинскую академию, господин корнет. Позвольте представиться: доктор Будинов. Со мною мой брат.

— Продолжайте, — сказал Кареев, и то, что он обратился к нему уже на вы, было для Климента добрым предзнаменованием.

— Поистине смешно, что унтер-офицер назвал нас шпионами. И в то же время горько! Но в известном смысле у него есть на это основание, — сказал он. — Поскольку мы оба идем из Софии именно с такой целью: несем важные для вас военные сведения.

— Вы? Какие же сведения?

— Мне кажется, что их следовало бы сообщить вам с глазу на глаз... Мы искали определенное лицо, но, видимо, до него нам не добраться.

— Кого вы искали?

— Он назвал большое начальство, — сказал унтер-офицер.

— Кого вы искали? — повторил корнет.

— Полковника Сердюка.

Лицо корнета Кареева приняло сосредоточенное выражение, взгляд его остановился на Клименте, он долго всматривался в его глаза.

— Пойдемте, — сказал он, посторонился и знаком пригласил войти в дом. — Тут есть подразделение службы полковника Сердюка.

Вначале, слушая рассказ доктора Будинова, Сергей Кареев был потрясен. Но едва только первоначальное впечатление прошло, едва только он задумался над сообщенными ему сведениями, как они показались ему до такой степени тревожными, что он сразу же счел их не только преувеличенными, но и просто невероятными. «Не вымысел ли все это? — спрашивал себя Кареев, припоминая недавний случай с пойманными шпионами-помаками^[29]. — Они тоже рассказывали подобные басни, — чтобы спастись от петли, понятно! Этих Ершов тоже выведет на чистую воду. И вообще, лучше всего, чтобы именно он их допросил. Пусть допрашивает обоих, когда вернется, мне и без того все это опротивело и осточертело... Вот так будет лучше всего! Он начальник, а не я», — убеждал себя Кареев и, снимая с себя ответственность, хотел успокоить свою совесть. Но от этих мыслей совесть его все же не успокаивалась.

Нет, тут что-то неясно, продолжал он размышлять, внимательно наблюдая за доктором и его братом — в натопленный полуподвал ввели и Косту. Они напились чаю и теперь быстро уничтожали оставшуюся от обеда еду. Вот ведь даже по одному тому, как они пьют чай, можно сказать, кто из них был у нас и кто не покидал своей страны... Но с другой стороны... с другой стороны, неужели тот факт, что доктор Будинов учился у нас, в Петербурге, опровергает мои сомнения? Эти невероятные сведения... И в конце концов, даже если их считать достоверными, то каким образом он мог их получить — простой врач, к тому же болгарин? Так их ему и станет выбалтывать какой-нибудь паша!.. А ведь он все время твердит: получил их из достоверного источника. Что это за источник? Где он? Неясно. Получается, что сведения эти раздобыл их третий брат. И в добавление ко всему этому возникает еще один важный вопрос: откуда пришли эти двое? Из Софии? Хорошо. Но для этого надо пройти через горы! Зимой, ночью, по какой-то не существующей тропе. Это ведь тоже довольно сомнительно, и Ершов, конечно же, отправит их ко всем чертям... Жалко, доктор мне нравится. Что-то заставляет меня вопреки всему ему верить.

Правда, капитан едва ли вернется и завтра, — пришло вдруг в голову Карееву. — Хорошенькую каверзу он мне подстроил! Что ж мне теперь делать? Это после того, как я пил с ними чай, нет, совесть не позволяет мне сделать это. С другой стороны, может ли он освободить их, если у него возникают все новые и новые подозрения? Ведь они сами так рвались к полковнику Сердюку, вот к нему и должен был бы доставить их этот унтер. И зачем он привел их сюда, на мою голову? Мне и без того хватает забот. Полковник Сердюк как раз и есть тот человек, который сможет разобраться, где правда и где вранье... Да, необходимо отправляться к нему!.. Я сам доставлю их, — решил Кареев и тут же сообразил, что не исключена возможность встретить в Орхание кого-нибудь из знакомых или же на обратном пути завернуть в лазарет Красного Креста, где служит сестрой милосердия Нина Тимохина — невеста его друга, убитого в прошлом месяце под Плевеном.