— О, это как раз меня не интересует! Садитесь, садитесь! Вы, сударь, мне все больше нравитесь!

«Вот так влип!» — подумал Андреа, обреченно опускаясь на козетку рядом с нею. Но, в сущности, все это его забавляло. И как только он начал свой рассказ, как только вспомнил раскаленное небо Египта, мысленно погрузил ноги в его белые пески, вспомнил предвечерние часы с их густыми сочными красками, язык у него развязался, он увлекся, зафантазировал и даже хватал, войдя в раж, за руку мадам Леге.

— Потрясающе! Ну а дальше? Что было потом? — восклицала старая дама.

Вскоре их оживленная беседа привлекла внимание тощего графа Тибо и фон Вальдхарта, затем подошел невзрачный де Марикюр. И еще два турка. Но Андреа это не смущало, он как ни в чем не бывало продолжал свой рассказ. Странно, но то, что он всегда считал печальным, теперь в его устах становилось смешным, безрадостные скитания превращались в забавные приключении, близкие края отодвигались на тысячи километров. Оттого, что кружок слушателей расширялся, он распалялся еще больше и, хотя понимал, что его французский не для этого салона, не смущался и этим обстоятельством, а нарочно подбирал выражения покрепче.

Все, что он пережил за те три года, в его рассказе приобретало такие яркие краски, становилось таким занимательным, экзотичным, по выражению мадам Леге, что она пришла в восхищение

Увидев Андреа с матерью Леандра, Неда была поражена. О чем он с ней так долго разговаривает? В чем ее убеждает? Не пьян ли он? Это испугало ее. «Все пропало, — все больше волнуясь, думала она. Кружась с Леге, Неда в то же время старалась не выпускать из поля зрения странную пару, ставшую в этот вечер средоточием всех ее тревог. — Что говорит сейчас Андреа мадам Леге? Чем перед нею срамится, а значит, и меня срамит, и всех нас...»

Когда танец кончился и они с Леандром остановились подле леди Стренгфорд, Неда опять незаметно бросила взгляд на Андреа и мадам Леге. И удивилась и еще больше встревожилась, обнаружив, что вокруг них уже образовался кружок. Не только мужчины, но и многие молодые дамы, только что танцевавшие, окружили их, и Андреа, до тех пор никому не известный, оказался в центре внимания. Он уже не сидел на козетке, а стоял во весь рост. Тонкий, красивый, странно преобразившийся в черном фраке, Андреа с жаром рассказывал о чем-то, наклоняясь к мадам Леге, но удивительно, никто над ним не подсмеивался. Дамы с увлечением слушали его. А мисс Гордон, как показалось Неде, смотрела на него даже с чрезмерным интересом.

Взгляд ее задержался на его лице. Он стоял к ней в профиль. Какой у него необыкновенный лоб! И она невольно вспомнила, что когда-то написала в школьном дневнике: «А лоб у него так красив, что хочется его поцеловать». — «И это писала я в тринадцать лет! И почему тогда зачеркнула словечко «поцеловать», а сверху написала «погладить»? Какие глупости вспоминаются. Ах, все это ребячество! А он, оказывается, говорит по-французски!»

— А вы, дорогая, почему взгрустнули? — спросил, посмотрев на нее с удивлением, Леге, после того как закончил свой разговор с леди Стренгфорд.

Неда через силу улыбнулась. Леге вел ее к группе, собравшейся вокруг Андреа, и она, нервничая и негодуя, спрашивала себя, как могло случиться, что именно Андреа завоевал расположение мадам Леге и что не кто другой, а именно он, сам того не подозревая, помогает ей и тем самым заставляет ее невольно чувствовать себя расчетливой.

— Зачем нам туда идти? — спросила она, пытаясь удержать Леге.

— На минутку! Послушаем, о чем они говорят...

Они подошли и встали за спиной графа Тибо, как раз когда вся компания разразилась смехом.

— А грек? — послышался чей-то вопрос. — А грек?

— Не прерывайте его, дорогая Эдна, прошу вас, — строго заметила мадам Леге.

Неда кинула быстрый взгляд на англичанку. Мисс Гордон тоже разбирал смех, но она, плотно сжав пухленькие губы, в уголках которых образовались соблазнительные ямочки, пыталась состроить недовольную гримаску.

— Этот господин просто скромничает, мадам, — сказала она. — Правда? — И мисс Гордон устремила на Андреа кокетливый взгляд.

— Сдаюсь! — рассмеялся он. — Просто я хотел кое о чем умолчать.

— Нет! Нет! — запротестовали дамы. — Это нечестно. Вы не рассказываете самое интересное!

— В таком случае пеняйте на себя! Продолжаю историю с театром. Так вот, тот грек, Хризопуло, как я уже говорил, был жадина и пройдоха. Попросту говоря, негодяй! Вы, верно, встречали таких — отца родного продаст.

«Боже, как он говорит! Какие выражения! Какое безобразное произношение! И они его слушают», — возмущалась Неда.

— И этот подлец приводит мне двадцать девчонок, чтобы я их обучал!

— Вот это да! — вырвалось у Позитано.

— А девчонки совсем молоденькие — самой старшей лет пятнадцать. Дети.

— Прелестные дети! — опять не удержался Позитано, но синьора Джузеппина бросила на него выразительный взгляд, и он стушевался.

— А были среди них красивые? — тоном ценителя красоты осведомился граф Тибо.

— Пожалуй. Почти все тоненькие, длинноногие, с маленькой грудью...

Все оживились, зашумели.

— Я призываю вас к серьезности, господа! — обратилась к компании мадам Леге. — Мы же сами просили... Продолжайте, мой молодой друг!

— Так относительно того, красивы ли они. Я, например, не люблю смуглых. Белизна больше ласкает глаз. Верно, господа?

— Я не согласен, — сказал вдруг обычно молчаливый Морис де Марикюр.

Его слова снова вызвали смех.

— Ну что ж, не будем спорить. Дело вкуса! — сказал Андреа и дерзко уставился на молочно-белую мисс Гордон. Но вдруг он заметил рядом с нею нежное лицо Неды и сказал: — А я все же предпочитаю беленьких!

Неда почувствовала, что эти слова относятся к ней, и густо покраснела. «Наглец! Как он смеет!» — возмутилась она. Но Андреа уже не смотрел на нее, а снова глядя на мисс Эдну, продолжал:

— И вот я стал с ними заниматься. Репетиции мы проводили там же, где должны были выступать, по-нашему — в корчме, а по-ихнему — в театре-варьете. Теперь, разумеется, я назвал бы его вертепом. Целую неделю готовились. В сорокаградусную жару. Девочки валились с ног. Но все, что нужно было, я сделал. Они у меня плясали, как настоящие древнеегипетские вакханки!..

— Вакханка — греческое слово, — поправил его граф Тибо.

— Да, возможно... Только Хризопуло было на это наплевать! Мы их так и назвали: древнеегипетские вакханки.

— А кто же был фараоном? — спросила мадам Леге. — Вы?

Андреа кивнул.

— Другого выхода не было, сударыня. Приходилось быть и наставником, и постановщиком, и фараоном. Одно время и быка Аписа изображал.

— А оформление, дорогой Будинов? Костюмы?

— Вы меня провоцируете, господа! — сказал он.

— Нет, нет... Расскажите про костюмы.

— Костюмы? У моих девочек вовсе не было костюмов!

— Так я и думал! — в бурном восторге вскричал Позитано.

— А в каком костюме были вы? — осведомился Тибо.

— У меня была борода, граф. Мои вакханки завивали мне ее на папильотках!

Дружный смех опять огласил гостиную.

— Мне бы такую труппу! — вопил Позитано, весь трясясь от смеха. — Ах, мой милый... Если вам еще представится такой случай, не забудьте про меня!..

— Увы, господин маркиз! Кончилось это довольно печально...

— Тише, тише! Маркиз, мисс Гордон! Продолжайте, мой молодой друг!

— Когда в наше варьете хлынул портовый сброд — а это были европейцы, ваши соотечественники, господа, — арабам варьете не по карману, — тогда мои девочки стали и в самом деле вакханками... Простите за неточное слово, граф!

— А фараон?

— Фараон отправился дальше...

— Но вы о самом представлении ничего не рассказали, — запротестовали дамы.

— Простите, где все это происходило? — вежливо вмешался Леге.

— В Александрии, Леандр, — поспешила пояснить мадам Леге. — Жаль, что вас здесь не было и вы не слышали все с самого начала, — сказала она, впервые обращаясь к сыну и Неде вместе как к чему-то единому. Они оба это почувствовали.