— А за что же? — перебил его вопросом Федулов.

— Да за справедливость и ненавидят, — ответил вместо отца Андрей.

— Горденек сват, первым не поклонится… — начала было Аграфена Митревна, но муж перебил ее:

— Да что ты, мать, пустяки баешь! Коли б не Палыч, так они на всех верхом ездили бы, за то и сердятся. Тот вон толстопузый в тюрьму его хотел упрятать. — И старик передал с прикрасами историю неудачного обыска у Карповых.

После того как стих общий смех, Аграфена сказала:

— А все ж сват от веры отпал. И киргизцы у них бывают, и молокане…

— Матушка! У Мурашевых киргизцев краше угощают, чем у наших. Только и разницы: Петр Андреевич привечает богатых, а тятяня бедных, — вмешалась в разговор Татьяна.

— Правильно, дочка, говоришь! — вздохнув, поддержал ее свекор. — Нынче уж мало разницы между людьми, да, может, это и к лучшему. А что деньги к деньгам льнут, так это всегда так было.

— Заговорились мы, спать уж пора, — молвила Аграфена, позевывая.

По совету хозяев, Антоныч решил с завтрашнего дня начать работать на базарной площади. Базар в Родионовке открыли два года назад, когда село волостью стало: Мурашев походатайствовал, у них торговля бойчее пошла с тех пор.

На площади есть навес и длинный стол — можно приспособить тиски, а пару табуреток из дому возьмут. Андрей решил с первого же дня за помощника быть — учиться.

— А ты, Танюша, с утречка сбегай к своим на конец, расскажешь бабам про Гурьича. Живо натащут всего в починку, — предложил снохе Денис Лукич.

— Скажешь отцу, что я новому рукомеслу учусь, пусть придет посмотрит, — добавил Андрей.

— Кому ведра, тазы поправлять, замки чинить? — покрикивал Андрей Полагутин, постукивая молотком по донышку ведра.

Они с Антонычем работали четвертый день на базарной площади. Сметливый солдат уже самостоятельно вставлял донышки и запаивал котелки. Слесарь поправлял замки и делал более сложные работы.

День был базарный, и вокруг них собралась толпа баб и мужиков.

— Ишь как ловко орудуют! К нам бы таких! — с завистью говорили приезжие из соседних сел. — Всяко старье в дело идет.

— А вот подучится мой ученик — и к вам могу приехать, коль попутчики найдутся, — весело ответил Антоныч. — Мое дело мастеровое, где копейку можно зашибить, туда и поеду.

— Так через недельку опять на базар приедем. Сам увезу, — обрадовался небольшой суетливый мужичонка. — До Ольгинки рукой подать. У меня и постоишь, коль что…

— Добро, приезжай, — засмеялся слесарь. — За неделю, Андрей Денисович, курс науки пройдешь?

— Мало-мало подучусь, а коль с чем не справлюсь, на обратном пути к нам завернешь, еще покажешь, — ответил Полагутин и, стукнув последний раз по донышку ведра, подал его стоящей рядом молодайке. — Бери. Лучше нового стало, — сказал он, ухмыльнувшись.

— Ловко у те получается, Андрей Денисович! — с одобрением заметил Никита Дубняк, стоящий поблизости от слесарей.

— У всякого свой талант, Никита Онуфрич! Ногу оторвало — за сохой не походишь, а торговать, вон как Петр Андреевич с сынками, не на что, да и не умею. «Не обманешь — не продашь» — старые люди говорят, а наша порода обманом жить не умеет, — задорно ответил Андрей, принимаясь за другое ведро.

В толпе раздался смех, веселые возгласы: «Ай да солдат! Ловко отбрил!»

Дубняк нахмурился. Он понял, что нелестно отозвался Андрей о купцах, но быстро сообразить, как следует ответить, не мог.

— Чай, Демьян Мурашев тоже крестьянством займается. Зря ты говоришь, — прохрипел он после минутного раздумья.

— Да так и я мог бы пахать, как Демьян, — подхватил с усмешкой Андрей. — Десять батраков спину не разгибают, а Демьян Петрович на них только покрикивает. Кричать-то мне деревяшка не помешала бы, да вот на батраков капиталу нет. Богатство горбом не наживешь. Тебя, Никита Онуфрич, тоже, поди, страда не больно утруждает: батраков, правда, всего пять имеешь, так ведь и сеешь поменьше…

— Чужими руками жар загребать — руки не спалишь, — вмешался мужик, пригласивший Антоныча в Ольгинку.

Стоявший рядом молодой парень, заложив два пальца в рот, неожиданно засвистел пронзительным свистом. Бабы с криком: «Ой, чтоб тебя!» отшатнулись от него, Дубняк, багрово-красный, пошел прочь, ничего не ответив Андрею.

— И откуда что берется у таких-то? Как пузыри дуются, — разводя руками, удивлялся седой старик.

— Откуда? А ты, дед, не знаешь, что всю волость грабят на своей мельнице, крупорушке да маслобойке? — спросил старика лихой свистун.

Начали вспоминать, как весной было по полтора фунта стали драть с пуда за помол. Хорошо, что умные люди посоветовали не везти зерно. Постояли две недели без помола и опять цену сбавили…

Антоныч работал молча, не вмешиваясь в разговоры. На второй день вечером он сходил с Кириллом к Палычу. За Железновым, по приказу мужа, сбегала Татьяна. Федулов на квартиру вернулся под утро. Федор рассказал про слежку за ним богачей, предупредил и о Борисе. А днем к слесарям прибежала Аксюта с ведром и показала Антонычу батрака Коробченко, у которого тоже нашлось дело — ключ к замочку сделать.

Мурашев сразу же прослышал о приезде в Родионовку городского слесаря. Ему и сам этот приезд показался подозрительным, а тут еще узнал, что мастеровой у зятя Карпова остановился, вместе с ним работает. С помощью друзей Петр Андреевич организовал беспрерывную слежку за приезжим — Дубняк, по его приказу, стоял возле слесарей. А Борис выехал с возом муки и такую цену просил, что до самого вечера не мог продать.

— Что больно дорого просишь, Боря? — спросил его Кирилл, ходивший меж возами.

— А ну его, старого черта! Таку цену назначил, что целый день проторчишь! — раздраженно ответил Борис, помянув забористым матерком всю родню Коробченко. — Во всей семье один человек как человек — твоя сестра Прасковья Николаевна. Вот ее и грызет старая грымза, — доверительно сказал он Кириллу.

Тот тяжело вздохнул. Загубили Параськин век! Был бы он, Кирилл, тогда таким, как сейчас, не попала бы Параська за Емельяна… Выждав еще немного возле Бориса, поставившего свой воз невдалеке от слесарей, Кирилл подошел к слесарям. Антонычу поклонился, как незнакомый. Дубняк, нарушив приказание Петра Андреевича, уже ушел: он должен был поддерживать разговор с Полагутиным и наблюдать за приезжим. Но едва Кирилл перекинулся несколькими словами с Андреем, как к ним подошел староста.

— Бог в помощь! — приветствовал он слесарей.

— К нам на помочь, — откликнулся Антоныч, — а то мы уж устали! Андрей Денисыч, кого бы за полбутылкой послать? Душа просит живительной влаги, а деньжат заработали.

— Нешто ты, Кирюш, сходишь? — обернулся Андрей к свояку.

Кирилл с готовностью согласился, и Антоныч протянул ему целковый. Толпа рассеялась. Филимон Прокопьевич не спеша расспрашивал приезжего о делах. Борис издали наблюдал за группой. Пока он не подметил ничего интересного. Над Мурашевыми и Дубняком насмехался один Андрей. Городской слесарь, не глядя на него, торопливо работал. И сейчас послал за водкой Кирюшку Полагутин. Черт его знает, может, и впрямь случайный мастеровой. Карпов не показывается…

Кирюша быстро вернулся с бутылкой горькой. Антоныч из кармана вынул узелок, в нем были завернуты большая луковица и стопка. Налив первую, он поднес старосте. Филимон Прокопьевич, покобенившись для приличия, одним махом опорожнил стаканчик и потянулся к нарезанному луку. Вторую слесарь протянул Андрею, но тот отстранился.

— Пей ты, Семен Гурьич, а я потом, — сказал он.

И под наблюдающим взглядом Бориса Антоныч также опрокинул стаканчик и закусил луком. Потом выпили Андрей с Кириллом. Когда бутылка опустела, староста ушел, а слесари продолжали работать.

…Всю неделю, до следующего базара, Антоныч по вечерам встречался с Федором. В пятницу они решили собрать всех кружковцев. Собрались в овине напарников — Родиона, Матвея и Анисима, — туда нельзя было подойти незаметно.

Родион с Матвеем пришли вместе еще засветло, остальные пробирались по одному задами села. Все знали, что с ними сегодня будет разговаривать политический, но кто он и откуда прибыл в Родионовку, — знали только трое — Федор и Аксюта с мужем.