Антоныч пришел с Андреем, когда уже заря потухала. В овине было совсем темно.

— Здравствуйте, товарищи! — негромко поздоровался он.

Ответило несколько приглушенных голосов.

— Вот, мужики, теперь про все можете спросить. Это один из товарищей большевиков, про которых я вам рассказывал, — тихо сказал Федор, сидевший у входа в овин.

Он пристально всматривался в улицу, ведущую от села. Никто не знает про их собрание, а все же смотреть надо в оба!

— А скажи нам, товарищ, зачем это в царскую думу большевика от нас выбирали? — первым спросил Матвей.

Началась дружеская беседа. Вопросы сыпались беспрерывно и самые разнообразные. Отвечая, Антоныч думал, что Федор не только сам вырос за эти годы, но и большой актив сколотил и что здесь, в Родионовке, затерявшейся в огромном степном краю, по существу имеется подпольная организация.

— А все же не пойму: почему говоришь, что скоро придет революция, когда эва сколько рабочих погибло, всех разогнали? — сказал Родион.

— Вместо одного погибшего или арестованного вступают в ряды борцов десятки, сотни, — ответил Антоныч. — Посмотрите на себя! Вы ведь уже боретесь за революцию, живете по-новому и за собой полсела ведете. Рабочий класс победит только вместе с крестьянами — говорит Ильич…

— А расскажи нам об нем, — попросил Егор Лаптев.

— Про землю-то, про землю что он сказывает? — настойчиво требовал Анисим.

Близко к полночи Карпов предложил расходиться.

— Своим примером показывайте беднякам, как можно жить, не кланяясь мироедам, раскрывайте глаза на правду, да не забывайте про киргизскую бедноту, — говорил мужикам Антоныч на прощание. — Готовьтесь к борьбе. Наша победа придет…

— Мы сумеем винтовки куда следует повернуть, — вставил Андрей Полагутин, вспомнив слова поручика, слышанные им еще в Порт-Артуре.

Расходились поодиночке, пошли парой только Железновы да Андрей с Антонычем. Коль кто ненароком встретит, слесари уговорились притвориться пьяными. Каждый день Татьяна бегала в лавку Мурашевых за шкаликом; говорила, что квартирант пьет много, как бы еще Андрея не втянул. Федор решил задержаться. Он не раз замечал, что Борька шляется возле его дома. Потому с Антонычем встречались все дни у Полагутиных или у Кирилла. К Карповым слесарь не заходил после первого посещения.

Подходя к дому, Железновы столкнулись с батраком Коробченко.

— Долгонько гулял, Борис! — со смехом кинул ему Кирилл, чтобы скрыть беспокойство, охватившее его при неожиданной встрече.

— Холостым до зари гулять положено, а вот вы где парочкой загулялись? — ответил тот.

— У Татьяны засиделись, Андрей про Дальний Восток интересно рассказывал, — отозвалась Аксюта.

— У них гость человек бывалый, поди, больше Андрея говорил? — шутливо допрашивал Борис.

— Куда там! — пренебрежительно махнул рукой Кирилл. — Четвертинку выхлебал и, чуть стемнело, завалился спать. Ему, вишь, некогда лясы точить — завтра работать.

Поболтав еще минут пять о пустяках, они разошлись.

«Не догадался я к Полагутиным заглянуть, — досадуя, думал Борис. — Может, там и Федор был».

Шпион целый вечер околачивался на задах у Карповых и ушел ни с чем. Никто не приходил, в избе темно, и собака не лаяла.

— Оксенька, ты утречком сбегай к сватам, предупреди Андрея, — сказал Кирилл, входя вслед за женой в сенцы.

Аким Мурашев вернулся из Петропавловска, когда односельцы уже с покосом управились. Отец встретил старшего сына ласково. Ни слова не сказал ему за то, что тот обрился.

— Да ведь с кем поведешься, от того и наберешься, — ответил Петр Андреевич отцу Гурьяну, когда тот упрекнул его, что Акима теперь от никонианца не отличишь: гололицый и крестится не истово.

— Ему в Петропавловске с наибольшими купцами дело приходится иметь, — вздыхая, говорил бывший начетчик. — Не согрешишь, батюшка, не покаешься. Помолись за грехи наши. А про дом божий мы всегда помним.

И Мурашев пожертвовал на убранство моленной к престольному празднику — покрову — пять «катеринок».

Негодование родионовского законоучителя сразу уменьшилось. Вместе с церковным советом отец Гурьян решил обновить сполна иконостас, отслужив предварительно молебен за щедрых дарителей и сказав с амвона прочувственное слово о Мурашевых — отце и сыновьях. Толки об Акимовом брадобритии сразу прекратились.

Аким Петрович не только о себе заботился в Петропавловске. Всем привез подарки, а больше всего — своей ненаглядной Натальюшке. Савин, желая окончательно очаровать доверенного Самонова и брата его компаньона, пригласил Акима к себе на обед. Дорофеев, собиравшийся осенью, после женитьбы, открыть свое дело, коль хозяин в компаньоны не примет, тоже ухаживал за Мурашевым, имея на него свои виды. Он и повел Акима в парикмахерскую, позаботился, чтобы представитель акмолинского миллионера явился в дом Савина не мужиком деревенским, а купцом.

Хитрый мужик ни в чем не перечил своему советчику. Коль так дело пойдет, недолго им в селе жить осталось. Пожалуй, они сравнялись уже капиталами с Павлом.

За столом у петропавловского богача Аким зорко присматривался ко всему и ни в чем себя не уронил. Не только двуперстным крестом, но и совсем не крестился он, следуя примеру хозяину. Вперед других в разговор не совался, а на вопросы отвечал поразмыслив. Хозяин смотрел на него благосклонно и толковал о выгоде для Самонова и лично его, Акима, коль вступят в компанию с ним по торговле скотом.

Больше всего глядел Аким на красавицу хозяйку, на ее наряд да на то, как сидела она за столом, будто царица.

«Одеть так Наталью да поучить немного, не хуже савинской будет, — думал он. — Поговорить-то тоже умеет».

С помощью Никиты Семеновича купил он для Натальи дорогие наряды. Купил и ожерелье из красных камушков, и гребенки, и шпильки. Не будет Наташа в платке ходить. Покраше оденется, чем Павлова Зинка, а уж по красоте с Натальей мало кто сравняется в Акмолах.

Наталья встретила мужа с лаской, говорила, что истосковалась без него. «И то, у бабы даже синяки под глазами появились», — думал Аким.

— Переедем в город, с собой в Петропавловск возьму, Наташенька! Не будешь скучать, — лаская жену, обещал он.

— Скорей бы, Акимушка! — шептала Наталья, жарко обнимая мужа. — Наряды-то мне вон какие привез, а здесь и надеть нельзя. Еще просмеют…

Когда Аким заговорил с отцом о переезде в город, Петр Андреевич благодушно ответил:

— Что ж, сынок! Дело доброе. Вот после осенней ярмарки съездишь еще в Петропавловск, и можно дом присматривать в городе. Зиму проживем тут, а по весне и переберемся. Откроем свое дело «Отец и сын Мурашевы» — неплохо выйдет. А может, в компанию к свату войдем: «Самонов и Мурашевы» — тоже хорошо.

Пока отец со старшим сыном обсуждали будущее дело, Демьян посматривал то на них, то на сидевшую тут же Наталью и сурово хмурился.

— Ты что, Дема? Аль тоже в город захотел? — спросил Петр Андреевич. — Тебе вон како хозяйство остается да половина доли в мельнице. Чать, не обижаем…

— Меня в город не тянет, — буркнул Демьян и, еще раз взглянув на Наталью, ушел из горницы.

Заподозрив недоброе, когда отец в первый раз поехал с Натальей в аул, Демьян с тех пор все время следил за старшей снохой и отцом. Как ни таились, Демьян скоро все понял. По характеру он был молчалив, но вовсе не глуп, каким считал его отец.

Узнав про страшное дело в своей семье, он окончательно ушел в себя. Говорить с отцом?.. Не его дело. Пусть старший брат себя защищает, а другим кому скажешь? Стыдно! С отцом Демьян стал говорить грубо, и, к удивлению Вари, Петр Андреевич не обрывал сына, все меньше вмешивался в хозяйственные дела. На Наталью деверь сейчас почти не глядел и вовсе с ней не разговаривал.

Слушая уговор отца с братом, Демьян думал: «Сказать Акиму иль нет про бесстыжих? В городе-то совсем разойдутся. Акима будет гонять по Петропавловскам…» Он плюнул от отвращения.

Придя в комнату, в которой они жили с Варварой, средний сын Мурашева ворчал, раздеваясь: