«Надо скорей познакомиться с друзьями Андрея, а потом сказать, чтоб береглись. Говорил отец, наверное, про Топоркова Ивана. Это первый друг мужа, ведь Андрей ходил звать его на свадьбу», — думала она.

Но сказать прямо о своем намерении Ольга все еще не решалась и избрала обходный путь.

…Андрей, услышав слова жены, просветлел. «И откуда что в ней берется? Такую можно и к друзьям повести», — подумал он.

Прижав к груди голову жены, Андрей сказал:

— Эх, Олюшенька! Золото ты мое! Кабы ты знала, как я теперь тебя люблю, больше, чем до свадьбы. — И тихо прошептал: — А за то прости! Дурак был!

…Сразу за поселком узкой полосой рос ракитник, по большому замкнутому кругу, внутри которого все лето не желтела трава. Эта поляна была любимым местом шахтеров в праздничные летние дни.

Солнце и зелень шахтеры любили страстно: ведь в шахты спускались с рассветом, а вылезали из них на закате солнца.

На веселую полянку, ярко освещенную солнцем, шахтеры приходили целыми семьями, с женами и детьми.

Рабочие-казахи раньше только издали, от своих землянок, смотрели, как веселятся русские. Сейчас и они были здесь. В живописных группах женщин рядом с яркими платочками виднелись белые джаулуки матерей-казашек, девичьи шапочки, из-под которых рассыпались черные длинные косички…

Женщины кипятили чай, варили в казанах пищу, пели песни. Шахтеры лежали группами на мягкой траве, подставляя лица солнцу, спорили, шутили, смеялись. Самые молодые затевали танцы, боролись между собой.

Когда подошли Лескины, все, сдвинувшись к середине поляны, наблюдали за борьбой двух молодых казахов. Для удобства борцы сбросили рубашки, и, обхватив друг друга, каждый старался уложить противника на лопатки, но силы были равны; борющиеся, обнявшись, ходили по кругу, будто играя, хотя все видели, как вздулись крутые бугры мышц под бронзовой кожей.

Зрители на двух языках подбадривали борцов.

— Смотри, Оля! Вот тот, у которого пошире плечи, мой друг Исхак, а второго я не знаю, наверно, гость приехал к кому-то, — сказал Андрей жене.

Ольга, взглянув, сразу узнала того казаха, возле которого тогда плакал Андрей. Ей захотелось, чтобы победил Исхак, друг ее мужа, хотя второй тоже симпатичный парень и совсем молодой.

— Вот это да! Молодец! — вдруг закричали со всех сторон.

В какое-то мгновение положение борцов изменилось. Исхак оторвал своего противника от земли и почти свалил его на зеленую мураву, но юноша уперся руками в землю и, прочно поставив ступни ног, выгнул гибкое тело мостом, так что плечи его не доставали до земли.

— Оба молодцы! Хватит! Довольно, Исхак! Вы равны! — кричали со всех сторон шахтеры.

— Я согласен! — улыбнулся Исхак, отпуская противника.

Тот, как развернувшаяся пружина, мгновенно оказался на ногах, рядом с Исхаком, и весело поглядывал на шахтеров.

Теперь шахтеры заметили Андрея с женой. На Ольгу смотрели с нескрываемым любопытством. До сих пор мало кому пришлось видеть жену Андрея вблизи.

Топорков, издали заметивший пару, шел через поляну к ним.

«Ее прямо не узнать сейчас», — подумал он. Гладкая прическа подчеркивала правильный овал лица, глаза смотрели мягко и вдумчиво. Исчезли вертлявость и дешевое кокетство, Ольга стала женственнее и проще.

— Ну, друзья! Моя женка просила познакомить ее с вами, — говорил весело Андрей подошедшим товарищам. — Знакомьтесь!

Шахтеры здоровались за руку с Ольгой. Она, порозовев от смущения, приветливо улыбалась.

— Вы очень удачно пришли сегодня к нам, — сказал Топорков. — К нашим товарищам киргизам приехали интересные гости. Одного, борца, вы уже видели, а другой, акын, споет нам после обеда. Бостан, Мамед! — закричал он. — Исхак! Приведи гостей, познакомим их с Андреем и Ольгой… как по батюшке? — спросил он.

— Зовите меня просто Ольга.

— Что ж, по-нашему, по-рабочему. Мы друг друга не величаем, — засмеялся Иван и взглянул на Андрея.

Тот довольно, с гордостью за жену, улыбнулся.

Все передуманное за время горя помогло Ольге найти верный тон в разговоре с шахтерами. Скоро она уже сидела среди женщин и девушек, запросто разговаривая с ними о житейских мелочах, и те приняли ее как свою. Подошли и казашки, подбегали детишки…

Топорков, улучив свободную минуту, рассказал Андрею печальные новости, привезенные жигитами, об аресте Палыча и Кирилла, о том, что уездный рыщет в поисках Мокотина и вообще «крамолы».

— Но есть и радостные вести. Борьба продолжается, — добавил он. — Завтра, Андрюша, приходи к нам попозднее, обо всем потолкуем. А за жену молодец!

— Пожалуй, я тут ни при чем, — покраснев, ответил Андрей. — И сам не пойму, как…

— Кушать идите! — закричали издали, прерывая беседу друзей.

Когда после обеда женщины убрали посуду, Мамед, усевшись на кошме, настроил домбру и запел песню. Пел он по-казахски, но большинство шахтеров казахский язык знало.

Сначала голос певца звучал эпически спокойно.

— Будто о чем-то рассказывает, — шепнула Ольга мужу.

— Верно поняла, Олюша! Про жизнь своего аула поет, — шепотом ответил ей Андрей.

Под конец певец уже стонал от горя и гнева и закончил песню на высокой ноте, угрозой и вызовом.

Слушатели переживали все чувства певца и своими восклицаниями как бы вторили ему.

— Хорошо он поет. Ты дома мне переведешь его песню? — тихонько спросила Ольга, когда певец смолк.

Андрей кивнул головой.

Когда солнце коснулось алым краем земли, и старые и молодые потянулись к поселку; заиграли гармони, женские голоса тонко выводили старинные напевы…

Ольга, прощаясь возле бараков с Топорковым, Исхаком и другими товарищами Андрея, просила:

— Вы заходите к нам почаще, мы с Андрюшей всегда будем рады.

Женщины, разбредаясь по своим клетушкам, говорили:

— Славная какая жена-то у Лескина. Простая…

— Ну, Олюша, как тебе понравились наши шахтеры и их жены? Не скучала ты с ними? — спросил Андрей жену, когда они вернулись домой.

— Хорошие они! — убежденно ответила Ольга.

Андрей засмеялся.

— Всяко бывает. Напьются — так всего можно наслышаться и навидаться. А все же ты права: большинство хорошие, только жизнь-то у них тяжелая, трудно им…

— За это политические и хотят бунтовать, чтобы всем хорошо было жить? — наивно спросила Ольга.

— А ты откуда про политиков узнала? — удивленно спросил Андрей.

Ольга рассказала про подслушанный ею разговор родителей.

— Отец ведь про Топоркова толковал. Его надо предупредить, чтобы осторожнее был, — озабоченно говорила она. Андрей нахмурился.

«Ай да тестюшка! — подумал он гневно и тут же тепло усмехнулся. — А Ольга-то какова…»

Когда Митька, вернувшись с вокзала, доложил хозяину, что Вавилова проводили в Россию, Савин махнул ему рукой, высылая прочь из кабинета.

За несколько часов Сидор Карпыч вновь пережил свою жизнь с Калечкой, начиная с первой встречи. Голубоглазая красавица, она показалась ему сказочным цветком, и он сразу решил ничего не жалеть, лишь бы назвать девушку своей женой.

Давая полицейскому шпику задание выяснить, правдивы ли слухи, купец в глубине души был уверен, что Вавилов докажет ему вздорность сплетен, Калерия по-прежнему любит только его. Он помнил, как охотно целовалась она невестой. «Не из расчета, а по любви идет замуж», — считал он тогда.

«Каля самолюбива, ей хочется поставить на своем, — узнав про сплетни, утешал себя Савин. — Придется поговорить, чтобы была поосторожнее…»

И вдруг эти строчки, написанные рукой жены… Ошеломленный неожиданным ударом, он в первое мгновение понял только одно: мерзавец шпик знает про его позор и может сказать об этом другим… Присущая Сидору Карпычу сметливость подсказала, как можно освободиться от врага.

Когда Вавилов с провожатым исчез из кабинета, страшная боль словно раздавила Савина, он заплакал. Но скоро смолк. Слезы облегчают страдания слабых натур, ему стало от них тяжелее, но слепое бешенство прошло. Гнев стал холодным, расчетливым.